Цзэн Пу - Цветы в море зла
Вскоре Куан и переводчик подошли к библиотеке, где обычно занимался посланник. Откинув портьеру, они увидели Цзинь Вэньцина, мирно сидящего над сличением «Записок о деяниях основателя династии Юань» с «Историей монголов» Рашид-ад-дина. При виде Куана и переводчика он поднялся.
— Сегодня из министерства двора прислали официальную бумагу. Интересно, в чем дело? — сказал Цзинь, протягивая переводчику конверт с золотой каемкой.
Тот распечатал письмо, пробежал его глазами и закивал головой:
— Да, да! Сейчас в России отмечается крупный праздник, который называется масленицей. В каждом доме вывешивают гирлянды и флаги, поют песни, пьют вино. По случаю этого праздника русский царь девятого числа устраивает грандиозный бал в Зимнем дворце и просит пожаловать на него послов всех государств с супругами. Это приглашение от министерства двора, в котором говорится, что в назначенное время министр сам приедет за вами!
— Прекрасно! — промолвил Куан Чаофэн. — Нам снова представляется случай расширить свой кругозор!
— А я-то испугался, — облегченно вздохнул Цзинь Вэньцин. — Думал, предстоят какие-нибудь трудные переговоры! Несколько дней назад английский посол сообщил мне, что русская железная дорога совсем скоро будет доведена до Владивостока, что Россия слишком пристально смотрит на Корею и три наши восточных провинции. Он предполагает, что дорога сооружается для переброски войск, и советует нам воспрепятствовать этому. А я подумал, что мы сейчас можем сделать? Пусть себе орудуют!
— Сейчас отношения между Китаем и Россией очень хорошие, — поддакнул Куан Чаофэн. — К тому же немецкий канцлер Бисмарк всячески стремится посеять раздор между Россией и Австрией. Если подобный конфликт действительно возникнет, России будет не до нас. А английский посол боится, как бы Россия не заняла Индии, поэтому и стращает нас. Смотрите не попадитесь на его удочку!
— Господин Куан совершенно прав, — подтвердил переводчик. — Вчера в газетах сообщалось, что русские собираются проложить железную дорогу за Амударью. Зачем? Чтоб вторгнуться в Индию. Англичане очень боятся этого — вот в чем дело!
Куан и переводчик обмолвились несколькими фразами о том, как оживленно на улице, но не осмелились упомянуть про заколку. Увидев, что начальник погружен в свои мысли, они распрощались и вышли.
Цзинь Вэньцин снова уселся за сверку «Записок» и проработал не отрываясь до самого вечера. Только к ужину он поднялся наверх и сообщил Цайюнь о предстоящем бале у русского царя.
Он хотел обрадовать ее, но Цайюнь, потерявшая заколку, была в дурном настроении и, сославшись на недомогание, отказалась пойти. Цзинь понял, что настаивать бесполезно, и промолчал.
В день бала — девятого февраля по русскому календарю или пятого по-китайскому — выглянуло яркое солнце, снежные сугробы стали таять. На небе виднелись лишь редкие облачка, дул теплый ветерок. Казалось, сам бог понимал, что наступил праздник, и помогал людям веселиться.
На улицах и площадях висели шелковые гирлянды, двери домов были радушно открыты, по всему городу перекликались колокола. Мужчины и женщины ходили с радостными лицами, в каждом переулке плясали и пели. Иностранные посольства также были украшены флагами и гирляндами в честь праздника. На воротах китайского посольства на Сергиевской улице висели огромные красные флаги с изображением пятипалого золотого дракона, а перед самым входом были воткнуты два разноцветных флага со свирепым двуглавым орлом.
На каждом этаже красовались искусно сделанные шелковые фонари с фигурками людей и картинами природы, все утопало в цветах и парче — вряд ли стоит об этом подробно рассказывать. Но на улице, где курсировали двое конных городовых, было очень тихо. Неожиданно с западной стороны показался отряд из десяти конников в высоких шапках и черных мундирах. Словно ветер понеслись они к воротам посольства и, осадив коней, построились в две шеренги. За ними следовало десять пеших солдат в красных шинелях с золотой каймой и черных с золотом треугольных шляпах. Играя на музыкальных инструментах, они торжественным маршем подошли к конному отряду и стали возле него. Вскоре прибыли две кареты с плоскими, как у сундука, крышами. За ними ехал застекленный и увешанный сотнями золотых кисточек экипаж с красными колесами и узорчатыми осями. В него была впряжена шестерка арабских лошадей, украшенных попонами, с лентами в хвостах; на облучке величественно восседали два кучера в черных бархатных шапках с золотыми околышами. Двое посольских слуг в синих куртках и шапках с красными кистями, непрерывно кланяясь, открыли дверь кареты и произнесли:
— Просим!
Из кареты вышел сановник русского министерства двора: огромного роста, с пушистой бородой. Синий мундир на нем был весь расшит золотом, на груди красовалась звезда с большой львиной головой, усыпанная драгоценными камнями. Медленно, с достоинством он прошел внутрь.
Примерно через час у ворот снова послышались голоса и громкий смех. Это Цзинь Вэньцин, в развеваемой ветром шелковой одежде, вышел из посольства под руку с министром двора. За ним следовал Куан Чаофэн и другие сопровождающие, также в парадных мундирах. Цзинь и министр уселись друг против друга в дворцовой карете, запряженной шестеркой лошадей, а позади, на запятках, встали четверо слуг во главе с Афу. Куан Чаофэн, переводчик и прочие сели в другую карету, запряженную четверкой. Эскорт заиграл в трубы и стройными рядами двинулся вперед. Спицы колес и лошадиные копыта смешались, пыль взвилась столбом, и процессия вышла на широкий проспект.
А в посольстве наступила тишина. Здесь осталась одна Цайюнь, не пожелавшая поехать на бал. Надев блестящее платье иностранного покроя, она сидела у окна и провожала взглядом Цзинь Вэньцина, а в сердце ее тем временем закралась тоска. Она не захотела принять участие в празднестве главным образом потому, что городовой обещал сегодня принести весть о потерянной заколке. К тому же уход всех из посольства сулил ей возможность свободно насладиться обществом Афу. Кто мог подумать, что господин, как назло, заберет Афу с собой!
Цайюнь было неудобно протестовать, и вот теперь она сидела здесь, грустно взирая на общее веселье, раскаиваясь и негодуя.
Опершись о подоконник, добровольная затворница смотрела некоторое время на проезжающие мимо экипажи, но вскоре ей это наскучило. Она обругала горничную слепой за то, что та, подавая трубку, слегка задела ее щеку. Потом ей не понравилось, что все служанки словно вымерли: не иначе как побежали миловаться со своими любовниками!
Одна из горничных, желая задобрить госпожу, заискивающе поднесла ей чашку чая. Цайюнь отхлебнула глоток из рук горничной, но поторопилась и ошпарила губы.
— Мерзавка! Ты же меня обварила! — вскричала она, давая служанке пощечину.
Та отпрянула, выронила чашку, и чай вылился прямо на новое платье Цайюнь.
Даже не сделав попытки стряхнуть воду с платья, наложница нервно позвала:
— Подойди поближе, милая! Не бойся, я не кусаюсь!
Но едва горничная сделала шаг вперед, как Цайюнь выхватила из волос золотую уховертку и несколько раз вонзила ее в руку девушки. Брызнула кровь, но Цайюнь, не успокаиваясь на этом, искала глазами, чем бы еще ударить служанку. Вдруг за дверью послышался шорох.
— Кто там? — закричала Цайюнь. — Кто это смеет подкрадываться и пугать людей?!
Вошел Цзинь Шэн, держа в руке конверт.
— Пришло какое-то иностранное письмо. Специальный нарочный принес. Сказал, чтоб передали вам, а вы будто бы все знаете!
— Оставь! — приказала она и бросила горничной: — Что ж ты не подашь мне письмо? Или тебе нужно особое приглашение?!
Девушка со слезами на глазах боязливо приблизилась и передала письмо Цайюнь. Старый слуга, что-то проворчав, скрылся.
Некоторое время наложница пребывала в растерянности и не решалась вскрыть пакет, но когда Цзинь Шэн вышел, поспешно его распечатала. В конверте было вовсе не официальное послание, а маленький, небрежно исписанный листок:
«В день русского праздника масленицы, в час пополудни, немец, подобравший заколку, придет в китайское посольство. Просьба к человеку, потерявшему заколку, не уходить из дома».
Дочитав записку до конца, Цайюнь удивилась и обрадовалась. Обрадовалась она тому, что наконец получила весть о пропавшей драгоценности, а удивило ее то, что человек, подобравший такую дорогую вещь, не спрятал ее, не продал, а, напротив, решил вернуть, причем вернуть лично. «Что это за человек и каковы его намерения? — подумала наложница. — Выходить к нему, когда он явится, или разговаривать через слуг?»
Пока она размышляла, из столовой донесся бой часов. Цайюнь начала считать: уже двенадцать.
— Завтрак прикажете накрывать в большой столовой, госпожа? — осведомилась вошедшая служанка.
