Сомерсет Моэм - Карусель
— О нет, ты этого не сказал. Но ты намекнул. Ты никогда ничего не говоришь, но всегда что-то подразумеваешь и делаешь намеки, пока я не выйду из себя.
Он протянул к ней руки:
— Мне очень жаль, если я задел тебя. Уверяю: я этого не хотел. Я всегда пытаюсь проявлять к тебе доброту.
Он с тоской посмотрел на нее, ожидая услышать слова сожаления или любви, но она лишь угрюмо поджала губы, опустила глаза и взяла шитье.
Нахмурившись, он вернулся к письмам, и еще час они молчали. Потом Дженни, будучи не в силах выносить полную тишину, которая довлела над ней еще больше, потому что Бэзил сидел так близко, холодный и неприступный, отправилась к себе в комнату. Ее злость улетучилась, и она была напугана собственным поведением. Она хотела все обдумать и в отчаянии вспомнила, что ей не к кому обратиться за советом. Было невозможно заставить родных понять эти трудности, вместо помощи они осыпали бы ее издевками и жестокими шутками. Ей пришла на ум мысль поговорить с Фрэнком — единственным другом Бэзила, которого она знала больше других, поскольку он нередко приезжал в Барнс, держась приветливо и учтиво. Ей казалось, ему можно доверять. Но какое Фрэнку дело до ее несчастья и чем он поможет? Дженни знала, как он выразит свое бесполезное сочувствие. Ей казалось, она совершенно одна в целом мире, слабая, перепуганная и лишенная общения с людьми, с которыми прошла ее жизнь, и с людьми, в класс которых она вроде бы вошла после брака. Как марионетка, она бесконечно вращалась в круге своих проблем, но не видела выхода. Ужас и неопределенность ее положения заставили отчаянно начать искать новые пути к счастью, которого она так отчаянно желала. Дженни стала размышлять над событиями последнего года, вспоминая каждую ссору с мужем, и видела, как потихоньку копившаяся обида омрачала блаженство, в котором она купалась поначалу. Потом она решила, что необходимо срочно что-то предпринять, иначе будет слишком поздно. Дженни стремительно теряла любовь мужа и в горьком самобичевании взвалила всю вину на свои плечи. У нее остался лишь один шанс — полностью измениться. Она должна была попытаться избавиться от придирчивости и безумной ревности. Она должна была хотя бы попробовать стать более достойной его. В муках раскаяния Дженни мысленно перебрала все свои недостатки. В конце концов, раскрасневшаяся, с блестевшими от слез глазами, она подошла к Бэзилу и положила ладонь ему на плечо.
— Бэзил, я здесь, чтобы умолять тебя простить меня за то, что я наговорила. Я поддалась чувствам и забылась.
В ее голосе слышалась нежность, от которой он почти отвык. Он встал и взял ее за руки, лучисто улыбаясь:
— Моя милая девочка, какое это имеет значение? Я уже обо всем забыл.
— Я все обдумала. В последнее время мы не очень хорошо ладим, и я боюсь, что виновата в этом сама. Я совершала поступки, о которых жалею. Я читала твои письма… — Она залилась глубоким румянцем от стыда. — Но клянусь, я не хочу больше этого делать. Я постараюсь быть тебе хорошей женой. Знаю, я тебе неровня, но хочу попробовать до тебя дотянуться. И ты должен быть терпелив со мной. Ты должен помнить, что мне предстоит многому научиться.
— О, Дженни, не говори так! Из-за этого я чувствую себя таким невежей.
Она улыбнулась сквозь слезы. Он говорил тем же взволнованным голосом, который когда-то заворожил ее. Но печальное выражение вновь появилось на ее лице.
— Ты ведь еще любишь меня хоть чуть-чуть, Бэзил?
— Моя дорогая, ты же знаешь, что люблю.
Он заключил ее в объятия и поцеловал. Она разразилась слезами, но это были слезы радости, потому что она думала (бедняжка!), что на этом и закончатся их неприятности. Что будущее будет более ярким и совсем другим.
6
В числе обязанностей Фрэнка на посту ассистента врача было проведение вскрытия пациентов, умерших в больнице. В ходе выполнения этой работы вскоре после Пасхи он подхватил септическое воспаление горла. Как обычно, он не придавал этому значения, пока его наконец не забрали в больницу Святого Луки в ужасной лихорадке и бреду. Больше недели он пролежал там в весьма тяжелом состоянии. Еще две недели Фрэнк ощущал сильную слабость, и хотя сам с досадой восставал против собственной немощи, был вынужден соблюдать постельный режим. Наконец оправившись, он решил отправиться в недолгое путешествие в Ферн близ Теркенбери, где его отец занимался врачебной практикой, потом он собирался остановиться в Джейстоне в Дорсетшире, где Кастиллионы устраивали маленький праздник в загородном доме в Духов день. Ничто не мешало ему взять столь необходимый отпуск сейчас, поскольку из-за отсутствия терапевта, которого он должен был замещать в августе и сентябре, ему предстояло провести самые жаркие месяцы в городе.
Вечером накануне отъезда Фрэнк ужинал с мисс Ли наедине, как нравилось им обоим. За едой, следуя сложившейся традиции, они обсуждали погоду и виды на урожай. Каждый с исключительной нежностью относился к собственным мыслям, чтобы разрешить кому-то перебить себя подношением очередного блюда. Они предпочитали оставлять на потом любую тему, требовавшую дискуссии. Но когда в библиотеку принесли кофе, мисс Ли удобно устроилась на диване, а Фрэнк, расположив ноги на кресле, закурил сигару, они обменялись взглядами, вздохнули с облегчением и заулыбались.
— Вы ведь поедете в Джейстон? — спросил он.
— Не уверена, что смогу это вынести. По мере того как времени остается все меньше, я начинаю чувствовать себя все более несчастной в преддверии этого события. Убеждена, что доведу себя до какой-нибудь опасной болезни к назначенному дню. Не вижу причин, по которым в моем возрасте я должна по собственной воле подвергать себя такому заурядному мероприятию, как вечер в загородном доме. Пол Кастиллион отличается старомодными представлениями о гостеприимстве и каждое утро после завтрака спрашивает гостей, чем они хотели бы заняться. Как будто хоть одна здравомыслящая женщина знает в столь нелепый час, чем захочет заняться днем! Но это лишь формальность, поскольку он уже распланировал твой день и ты вскоре узнаешь, что все развлечения четко расписаны вплоть до минуты. Да и потом меня до смерти утомляет, когда приходится быть милой с людьми, которых я презираю, и вежливой… О, как я ненавижу быть вежливой! После двух дней в гостях я начинаю испытывать острое желание выругаться, как торговка с рынка Биллингзгейт, чтобы хоть как-то нарушить монотонность хороших манер.
Фрэнк улыбнулся, глотнув из своего бокала ликера «Бенедиктин».
— Кстати, раз уж зашла речь о хороших манерах, я говорил вам, что до болезни успел три раза сходить на танцы?
— Я думала, вы их ненавидите.
— Так и есть, но я преследовал определенную цель. Больше всего меня поразило ужасающее воспитание людей. Поздний ужин должны были подать в полночь, и в полдвенадцатого все начали собираться у закрытых дверей столовой. К двенадцати там стояла уже такая толпа, как у входа в партер в театре. А когда открыли двери, люди бросились вперед и принялись толкаться, как дикие звери. Я уверен, скромному зрителю последних рядов далеко до подобной ярости, а они просто напали на столы, как стая голодных волков. Что ж, мне следовало бы вспомнить о том, что люди воспитанные не выказывают чрезмерного беспокойства при виде еды. Подумать только! Они устроили больше шума, чем животные в зоопарке.
— Вы такой bourgeois[45], дорогой Фрэнк, — улыбнулась мисс Ли. — А зачем, вы полагаете, ходят на танцы, если не затем, чтобы плотно поесть, да еще и бесплатно? Но у вас, разумеется, была другая цель.
— Именно. Я пошел туда, потому что решил жениться.
— Боже правый!
— Придя к теоретическому умозаключению, что брак весьма желателен, я принял решение три раза сходить на танцы и посмотреть, удастся ли мне найти женщину, кандидатуру которой я мог бы без отвращения принять с целью провести остаток жизни вместе. Я танцевал и общался с семьюдесятью пятью разными дамами, мисс Ли, от семнадцати до сорока пяти лет, и могу честно сказать, что никогда в жизни не испытывал такой смертельной скуки. Ничего хорошего в этом нет. Я обречен на жизненный путь в одиноком блаженстве. Я и не думал, что испытаю любовь с первого взгляда, однако мне казалось возможным, что хотя бы одна из этих семидесяти пяти дев подарит мне пусть слабое, но волнение. И вот представьте — ни одна ни на секунду не вывела меня из равновесия. Кроме того, большинство из них имели чахоточный, или анемичный, или недоразвитый вид. Среди них не было ни одной, которая казалась бы способной родить здоровых детей.
Они молчали, пока мисс Ли не без изумления раздумывала над фантастической схемой, изобретенной Фрэнком для поиска жены.
— И что же вы собираетесь делать теперь? — осведомилась она.
— Сказать вам? — Он отбросил легкомысленную манеру, которая не позволяла собеседнику понять, говорит он серьезно или специально несет чепуху, и наклонился вперед, уперев квадратный волевой подбородок в руку и устремив ровный взгляд на мисс Ли. — Я думаю, что все брошу.
