Сомерсет Моэм - Карусель
Тут вошел Бэзил. Он заметил Джеймса, но не заговорил.
— Добрый день, Бэзил.
— Вы снова здесь? — равнодушно отозвался он.
— Похоже на то.
— Боюсь, что да.
— В самом деле? Полагаю, я имею право навестить сестру.
— Наверное, это неизбежно. Только был бы премного признателен, если бы вы приходили, когда я отсутствую.
— Это означает, что вы хотите выставить меня вон, как я понимаю.
— Вы удивительно догадливы, дорогой Джеймс, — произнес Бэзил с холодной улыбкой.
— Послушайте, Бэзил, позвольте дать вам один совет: не задавайтесь, иначе это может вам повредить.
— Я вижу, вы так и не овладели весьма полезным умением дерзить без проявления грубости.
Ничто не распаляло Джеймса больше, чем ирония и нарочитый сарказм, с которым Бэзил неизменно отвечал ему, и теперь, в приступе гнева, забыв о всяком благоразумии, он вскочил:
— А теперь слушайте: с меня хватит! Я больше не собираюсь терпеть ваши издевательства и насмешки. Похоже, вы думаете, что я никто. Мне просто интересно, почему вы ведете себя так, будто я — незнамо кто.
— Потому что я так хочу, — ответил Бэзил, окинув его с ног до головы взглядом, полным ледяного презрения.
Сердце Дженни неистово забилось, когда она поняла, что надвигается серьезная ссора, и она тут же принялась тихо умолять Джеймса держать язык за зубами. Но совладать с ним ей уже не удалось.
— Можете делать все, что вам нравится. Но я прихожу не к вам.
— Я понимаю, что толщина моего кошелька привлекает вас сюда больше всего. Интересно, с какой стати вы решили, что, женившись на вашей сестре, я на веки вечные взял на себя обязательства содержать всю вашу семейку? Не будете ли вы так добры сообщить своим родным, что мне надоело давать вам деньги?
— Интересно, запретите ли вы и им приходить к вам домой в вашем присутствии, — проворчал Джеймс.
Бэзил пожал плечами:
— Можете приходить, когда меня нет, если будете вести себя подобающим образом.
— Я недостаточно хорош для вас, полагаю?
— Да, недостаточно, — решительно ответил Бэзил.
— Осмелюсь сказать, что вы хотели бы вообще отправить меня с глаз долой. Но я собираюсь приглядывать за вами.
— Что вы имеете в виду? — резко спросил Бэзил, и Джеймс понял, что задел его за живое.
Он воспользовался преимуществом:
— Вы думаете, я не знаю, что вы за человек. Да я почти насквозь вас обоих вижу. Держу пари, Дженни приходится кое с чем мириться.
Но Бэзил быстро овладел собой и повернулся к Дженни с улыбкой, полной презрения, которое ранило ее еще глубже, тем более что она его не заслужила.
— Она перечислила вам мои многочисленные недостатки? Должно быть, у вас полно тем для разговора, моя дорогая. — Увидев, что она хочет возразить, он рассмеялся: — О, моя милая девочка, если тебя это веселит, обязательно обсуждай меня с твоими родственниками! Я был бы так скучен, не имей я столько слабостей.
— Подтверди, что я ничего плохого о нем не говорила, Джимми! — воскликнула она.
— Не испытываю большого желания что-то говорить. Я промолчу.
Бэзилу стало скучно, и он не видел необходимости это скрывать. Он сел за стол, чтобы написать письмо, и взял лист почтовой бумаги. Джимми злобно за ним наблюдал, обиженный его колкостями, и недоумевал, каким будет следующий ход. Бэзил равнодушно посмотрел на него:
— Я очень устал, брат Джеймс. На вашем месте я бы уже ушел.
— Не уйду, пока сам не захочу, — весьма агрессивно ответил Буш.
Бэзил поднял глаза, улыбнувшись:
— Разумеется, мы оба христиане, дорогой Джеймс, и мир становится все более цивилизованным. Но последнее слово все равно остается за сильнейшим.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что бережного Бог бережет. Говорят, пословицы — истинное богатство народа.
— Именно так вы и поступили бы: ударили бы парня ниже ростом.
— О, я никогда не ударил бы вас, — горько усмехнулся Бэзил. — Я просто спустил бы вас с лестницы.
— Хотел бы я посмотреть, как вы это сделаете! — воскликнул Джимми, чуть попятившись к двери.
— Не глупите, Джеймс. Вы же знаете, вам это совсем не понравилось бы.
— Я вас не боюсь.
— Конечно, нет. Но все же вы не очень мускулисты, правда?
Ярость заставила забыть о благоразумии, и Джеймс затряс кулаком перед лицом Бэзила:
— О, я прежде вам отплачу! Я отплачу вам!
— Джеймс, я же велел вам убраться пять минут назад, — заявил Бэзил еще более категорично.
Джимми еще мгновение смотрел на него, взбешенный и бессильный, а потом без единого слова вылетел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Бэзил молча улыбнулся и пожал плечами. Он испытывал к себе почти такое же отвращение, как к Джеймсу, но полагал, что, поскольку подобные сцены будут происходить все чаще, он выработает к ним некое безразличие. В порыве самообличения он говорил себе, что наступит время, когда он будет гордиться своей триумфальной победой в поединке колкостей с клерком аукциониста. Он бросил взгляд на Дженни — она сидела с шитьем в руках, но не работала, а смотрела в окно.
— Единственная положительная черта брата Джеймса — умение слегка позабавить собеседника, — пробормотал он.
— Не знаю, что с ним не так, — ответила она. — Почему ты относишься к нему как к собаке?
— Мое дорогое дитя, это неправда. Я очень люблю собак.
— Разве он не так же хорош, как я? Ты ведь снизошел до брака со мной…
— Я действительно не понимаю, почему из-за женитьбы на тебе я должен непременно сблизиться со всеми твоими прекрасными родственниками.
— Почему они тебе не нравятся? Они честные и уважаемые люди.
Бэзил устало вздохнул. За последний месяц они часто обсуждали этот вопрос, и хотя он изо всех сил старался не наговорить лишнего, его терпение было на исходе.
— Моя дорогая Дженни, — произнес он, — мы выбираем друзей не потому, что они честные и уважаемые люди, как и не потому, что они ежедневно меняют постельное белье. Но я готов признать: твои родные обладают всеми достоинствами и добродетелями, только кажутся мне ужасно скучными.
— Не казались бы, будь они знатными.
Он с любопытством посмотрел на нее, недоумевая, почему она приписывает ему столь низменные мотивы, и подумал, что мог бы в самом деле подружиться с родственниками жены, если бы они были простыми сельскими жителями, непритязательными и честными. Но в отношении кодекса чести семейство Буш отличалось самой вульгарной претенциозностью, которую лишь по доброте душевной можно было назвать странной. Дженни поразмышляла над словами Бэзила и, помолчав несколько минут, нетерпеливо воскликнула:
— В конце концов, у нас не такое уж плохое положение! Отец моей матери был джентльменом.
— Жаль, что сын твоей матери таковым не является, — парировал Бэзил, не отвлекаясь от письма, которое писал.
— А знаешь, что говорит Джимми про тебя?
— Мне это не особенно интересно, но если тебе очень хочется, можешь мне рассказать.
Она метнула на него гневный взгляд, но не ответила. Бэзил встал и, подойдя к ней, обнял за плечи. Стараясь говорить как можно более нежно, он объяснил, что не виноват в том, что не любит ее семью. Разве не может Дженни просто смириться с этим и использовать себе во благо, а не страдать. Но жена, отвергнув его попытку примирения, отвернулась.
— Ты думаешь, мои родные недостаточно хороши для общения с тобой, поскольку они не занимают высокого положения.
— Я не имел бы ни малейших возражений, будь они бакалейщиками и галантерейщиками, — ответил Бэзил, ощутив прилив раздражения. — Я просто хотел бы, чтобы они продавали нам вещи за столько, за сколько берут сами.
— Джимми не бакалейщик и не галантерейщик. Он клерк у аукциониста.
— Смиренно приношу извинения. Я подумал, он бакалейщик, потому что когда в последний раз почтил нас своим визитом, то спросил, сколько мы платим за фунт чая, и предложил продать нам его по той же цене. А потом он также предложил застраховать наш дом на случай пожара и продать мне золотую шахту в Австралии.
— Уж лучше направить все усилия на успех маленьких предприятий, чем просто слоняться без дела, как ты.
— Действительно, боюсь, даже ради твоего удовольствия я не стану расхаживать с образцами чая в кармане и предлагать друзьям купить фунт-другой, когда приду к ним в гости. К тому же я не думаю, что они вообще мне за это заплатят.
— О нет! — насмешливо откликнулась Дженни. — Ты ведь джентльмен, и барристер, и писатель, и ты не сделаешь ничего, чтобы запачкать белые руки, которыми так гордишься. И как другие юристы получают собственные дела?
— Самый простой способ, я полагаю, — жениться на дочери хитрого солиситора.
— Вместо официантки?
— Этого я не говорил, Дженни, — очень мрачно ответил он.
