Сильвия Эштон-Уорнер - Времена года
Мне ничего не остается, как поднимать голову все выше и выше. Нелегкое путешествие. Сначала вдоль двух длинных ног до жилета. Потом, наверное, придется сесть на корточки и для равновесия упереться одной рукой в пол, чтобы добраться до шеи, потом упасть на спину прямо на столпившихся детей, чтобы увидеть лицо. Сколько пар глаз наблюдает за каждой моей встречей с мистером Аберкромби!
– ...Иногда, – заявляет еще одно педагогическое светило, которое мистер Аберкромби привез посмотреть мои маорийские хрестоматии, – я думаю, что мы все заблуждаемся.
Мы беседуем о схематичности моих иллюстраций, о том, что они похожи на странные рисунки пятилетних детей с их произвольным выбором формы и цвета. Из-за чего эти рисунки обычно недоступны пониманию взрослых.
– Иногда, – говорит светило со смирением, которое так не вяжется с его высоким положением, – я думаю, что схематические рисунки дают детям возможность объясняться на своем особом, непонятном нам языке.
Так вот в чем отличие избранных посетителей, которых привозит ко мне старший инспектор, от тех, кого он ко мне не пускает. В смирении. Скромность – сестра мудрости. И чем эти посетители величественнее, тем они смиреннее. С ними легко разговаривать, их приятно слушать, они всегда готовы поделиться своими знаниями. Это аристократы духа.
– Да, – продолжает он, – детские книги вполне можно иллюстрировать детскими же рисунками. – У него в руках третья часть моей хрестоматии, он перелистывает страницу и видит плачущую девочку. – Иногда мне кажется, что мы все заблуждаемся.
– Это так просто, – говорю я, – чтобы составить текст и сделать иллюстрации, нужно только сравняться с ними ростом. Я их рупор. Я рисую так, как они рисуют, и пишу так, как они говорят. Я помогаю им выразить свои мысли с помощью линий, красок и слов. Больше ничего. Это так просто.
Светило перелистывает еще несколько страниц. На нем безликий поношенный костюм. У него безликий усталый голос.
– Да, – роняет он и умолкает.
– Мне нужна одна из этих книг, – не тратя лишних слов, говорит мистер Аберкромби. – Начальник нашего отдела появится на следующей неделе.
Я всплескиваю руками. Начальник отдела – это чудовище из моего прошлого.
– Нет, нет, нет! Не показывайте ему мои книги! Не показывайте мои книги начальнику отдела!
Мистер Аберкромби не отвечает и по обыкновению смотрит в пол. Занятия недавно кончились, мы ждем гостей: с минуты на минуту приедут чистенькие городские школьники и начнутся спортивные соревнования. Малыши играют во дворе под присмотром Рыжика. Но кое-кто прокрался в класс. Мы трое стоим и не знаем, что сказать, а чьи-то маленькие, нежные руки переплетаются с моими, руки детей, рожденных другими женщинами, переплетаются с моими. Раремоана обнимает меня. Малыши чувствуют, что я взволнована, им хочется быть со мной. Кто-то дергает меня за халат. В конце концов, начальник отдела, наверное, давно забыл обо мне.
– Я хочу взять этот комплект, – коротко объявляет старший инспектор.
– Вы не нуждаетесь в моем разрешении, – отвечаю я, не скрывая ярости. – Эти книги сделаны в первую очередь для вас.
– Спасибо, мисс Воронтозов.
Несмотря на высокий рост, мистер Аберкромби значительную часть времени разглядывает пол. По-видимому, обдумывая, как ответить собеседнику. И его ответы действительно требуют обдумывания: достаточно мягкие, чтобы не ранить, совпадающие по существу с тем, что он думает – хотела бы я знать, во что он верит, – достаточно благожелательные, чтобы помочь мысли подняться на следующую ступеньку, и достаточно непритязательные, чтобы оставить последнее слово за мной. Я настолько ценю этот набор, что готова дать ему время, лишь бы он ничего не упустил.
– По-моему, – говорит наконец мистер Аберкромби, обращаясь к светилу, – начальник отдела должен взглянуть на эти книги.
– По-моему, – мягко отвечает светило, – мисс Воронтозов что-то уловила.
– На следующей неделе я привезу его сюда.
Мне хотелось бы расходовать слова так же экономно, как они, но куда там. Я набрасываюсь на них – в прямом смысле с помощью рук, в переносном – с помощью языка – и произношу множество разнообразных и одинаково бесполезных слов.
– Нет, нет, нет! Я не желаю быть экспонатом. Пожалуйста, не привозите его! Ему незачем видеть эти книги! Ему незачем видеть меня!
На лицах обоих мужчин вежливое удивление.
– Вы знакомы с ним? – спрашивает высокопоставленный гость.
– Нет.
– Он вполне здравомыслящий человек.
Этот вполне здравомыслящий человек был свидетелем моих грубейших ошибок. Но я не хочу, чтобы они знали, о чем я думаю, – знали, что я думаю о таком вздоре. О такой мелочи, о такой заурядной неприятности. Совершенно не связанной с мыслями о нерасторжимости цепи жизни и непреложности смирения, с бесстрастной истиной и человеческим достоинством. Мне стыдно, что у меня в голове такой хаос. Неужели я, Воронтозов, буду жаловаться на свою судьбу этим людям? Тем более что я действительно наделала ошибок. Хорошая учительница не нарушает расписания, даже если оно далеко от совершенства. Достойная учительница не пренебрегает указаниями начальника отдела. Я очень расстроена, я боюсь, что этот позорный эпизод из моего прошлого бросит тень на мою новую жизнь.
В молчании мистера Аберкромби появляется что-то новое. Он молчит не из вежливости, не потому, что разговор окончен. Только что он говорил о моих книгах с энтузиазмом человека, который верит в осуществление своей мечты, сейчас он явно разочарован. Но разве я могу бросить на произвол судьбы того, кто одержим мечтой? Какая низость поднимать руку на вдохновение! Однако именно это я и делаю, отказываясь выполнить его просьбу. Из-за пустого вздора, из-за того, что случилось когда-то в прошлом. К тому же начальник отдела, наверное, давно забыл, что много лет назад один из тысячи его подчиненных допустил какую-то погрешность. Прилив веры в высокого седовласого человека здесь, в настоящем, захлестывает меня. Я высвобождаюсь из объятий Раремоаны. И стиснув пальцы, отыскиваю лицо высоко над собой.
– Мистер Аберкромби... – Язык плохо слушается меня. – Я готова сделать все, что вы скажете.
– Спасибо, мисс Воронтозов, – второй раз за этот день говорит он.
О, как экономно он расходует слова!
На дворе суматоха. Прибыли автобусы с городскими школьниками. Директор будет меня искать. Я прикасаюсь к рукаву мистера Аберкромби.
– Простите, мне нужно идти. Мне нужно идти.
Но они хотят обсудить что-то еще, и ученики в желтых майках выходят на поле боя без меня...
Тем не менее, когда я вечером приезжаю в город, где меня ослепляет пляска огней и теней и оглушает стук каблуков, я думаю не о вторжении прошлого, едва не поглотившего настоящее во время визита высокопоставленного гостя, и не о чудесном подарке старшего инспектора, который разговаривал со мной – со мной! – как с любым другим нормальным человеком, чем помог мне понять еще что-то, чего я раньше не понимала. Мои мысли заняты самим инспектором, и стоит мне увидеть высокого мужчину в сером, пересекающего улицу, и на мгновенье поверить, что это он, а потом понять, что я ошиблась, как пламя вспыхивает в моей груди, но я не стремлюсь погасить его, наоборот, я раздуваю огонь, утешаясь сознанием, что так я по крайней мере, узнаю что-то новое, например что вторжение прошлого не убивает настоящее, а делает его еще более настоящим.
Дни бегут один за другим, но я больше не обшариваю почтовый ящик у ворот в поисках письма, которое никогда не придет, и вечерами, когда я сижу над своими книгами, перед моим внутренним взором больше не стоят мыльная пена и иная страна – обитель, где уродливые руки не оскорбляют ничьих глаз, ошибки не обращаются в груз Вины и бренди исцеляет все недуги. Для меня важно только настоящее: непрерывность работы, истинная ценность того, что я делаю в школе, дар учить детей, которым отметил меня бог, и привлекательный мужчина. Для меня важно только плодоносное настоящее и очень привлекательный мужчина.
Волшебная пишущая машинка теперь всегда со мной, и, когда я рано утром и по вечерам тружусь над книгами про Ихаку, я возношусь на такую высоту, что кружится голова. Это книги для кого-то! Это книги ради кого-то! Сколько радости могут подарить старой деве самые обычные слова в необычном контексте! Стоит слову попасть на предназначенное ему место, и душа его обретает язык. Эти выражения: «для кого-то», «ради кого-то» – придают моим книгам характер послания, пусть невнятного, но послания от меня к другому человеку. И как оно ни расплывчато, мое послание, как оно ни безлично, это все-таки общение. Огромный шаг вперед в моей призрачной жизни. Самое большое событие в моей жизни. Возможность рассказать о том, что я чувствую, человеку, который готов слушать, не прибегая ни к каким иным средствам, кроме красок, линий и языка детей! Я расту в собственных глазах. Я непозволительно счастлива! Я так счастлива, что пытаюсь закрыть кувшин с молоком крышкой от чайника для заварки, которая, естественно, падает в молоко. Музыка доставляет мне сейчас больше радости, и чтение тоже. Я снова разговариваю с цветами во время еды, расхаживая среди них с тарелкой или чашкой в руках. И все это оттого, что моя работа ненадолго привлекла чье-то внимание, оттого, что она кому-то нужна. Я провожу с малышами долгие часы, не ощущая груза Вины, и иногда на несколько коротких часов забываю о мужчинах.
