Уильям Фолкнер - Сарторис
Окно, у которого сидел старый Баярд со своим гостем, выходило на пустой участок, заваленный всякой рухлядью и заросший пыльными сорняками. Его окружали задние стены одноэтажных дощатых строений, в которых ютились всевозможные мелкие, часто безымянные коммерческие предприятия вроде ремонтных мастерских и лавок старьевщиков. Днем участок использовали сельские жители под стоянку для своих упряжек. Здесь уже стояло несколько мулов, сонно жующих жвачку, а над испускающим тяжелый запах аммиака пометом многих поколений этого долготерпеливого племени вились говорливые стайки воробьев, между тем как голуби, скрипя, словно ржавые петли от ставен, пробирались бочком, чистили перышки или расхаживали в гордом и хищном великолепии, переговариваясь между собой глухим гортанным воркованьем.
Старик Фолз сидел у набитого мусором камина и чистым синим платком вытирал себе лицо.
– Это все мои проклятые старые ноги, – извиняющимся голосом выкрикивал он, – раньше я, бывало, пройду миль двенадцать – пятнадцать на какой-нибудь там пикник или певческий праздник – и хоть бы что, а теперь еле-еле три мили до города проплелся.
Он вытирал платком лицо, загорелое и бодрое лицо старика, скоротавшего свой век на простой и обильной земле.
– Похоже, что они у меня скоро и вовсе отнимутся, а ведь мне еще только девяносто три стукнуло.
Он продолжал вытирать себе лицо, держа в другой руке пакет, словно и не собирался его развязывать.
– Почему ты не мог посидеть на дороге, пока не проедет попутная повозка? – прокричал старый Баярд. – Всегда какой-нибудь болван с возом сорняков тащится в город.
– Пожалуй что и мог, – согласился Фолз. – Да только если б я так быстро сюда приехал, я б себе весь праздник испортил. Я ведь не такой, как вы, городские. У меня нет столько времени, чтоб его вперед подгонять.
Он убрал платок, встал, осторожно положил пакет на каминную доску и вытащил из кармана рубахи какой-то маленький предмет, завернутый в чистую ветхую тряпицу. Вскоре в его осторожных медлительных пальцах появилась оловянная табакерка; от старости и частого употребления она давно уже отполировалась и светилась тусклым серебряным блеском. Старый Баярд сидел и смотрел, терпеливо смотрел, как он снимает крышку и осторожно откладывает ее в сторону.
– А теперь повернитесь лицом к свету, – скомандовал старик Фолз.
– Люш Пибоди говорит, что у меня от этой мази заражение крови сделается, Билл.
Фолз, продолжая свои неторопливые приготовления, сосредоточенно поглядел на Баярда невинными голубыми глазами.
– Люш Пибоди этого не говорил, – спокойно возразил он. – Это вам какой-нибудь молодой доктор сказал, Баярд. Повернитесь лицом к свету.
Старый Баярд сидел прямо, прислонившись к спинке кресла и положив руки на подлокотники, серьезно глядел на гостя проницательными старыми глазами, полными чего-то непостижимого, внимательными и печальными, как глаза старого льва.
Старик Фолз подцепил одним пальцем комок темной мази, осторожно поставил табакерку на свой освободившийся стул и поднес руку к лицу старого Баярда. Однако старый Баярд хотя и вяло, но все еще сопротивлялся, глядя на него с чем-то неизъяснимым в глазах. Старик Фолз мягко, но решительно повернул его лицом к свету.
– Ну, ну. Я уже не молод, и у меня нет времени вредить людям. Сидите смирно, а то я могу запачкать вам лицо. Рука у меня уже не такая твердая, чтоб снимать ружейные пули с раскаленной печки.
После этого старый Баярд сдался, и старик Фолз быстрыми ловкими движениями намазал ему шишку мазью. Потом он взял клочок тряпки, снял излишек мази, вытер пальцы, бросил тряпку в камин, тяжело опустился на колени и поднес к ней спичку.
– Мы всегда так делаем, – пояснил он. – Моя бабушка достала это снадобье у индианки из племени чокто[56] еще лет сто тридцать назад. Никто из нас никогда не знал, что это такое, но следов оно не оставляет.
Он тяжело поднялся и отряхнул колени. Потом так же неторопливо и аккуратно закрыл крышкой табакерку, убрал ее, снял с каминной доски пакет и опять уселся на стул.
– Завтра мазь почернеет, а когда она чернеет, она действует. Не мочите лицо водой до утра, а через десять дней я опять приду и намажу еще раз, а на… – он задумался и стал медленно загибать узловатые пальцы, беззвучно шевеля губами, – на девятый день июля все отвалится. Только не давайте мисс Дженни и всем этим докторам вас запугивать.
Он сидел, держа на сдвинутых коленях пакет, и теперь, неукоснительно следуя заведенному исстари ритуалу, принялся его развязывать, дергая розовую тесемку так медленно, что человек помоложе наверняка бы не выдержал и начал на него кричать. Старый Баярд, однако, просто закурил сигару и вытянул ноги на каминную решетку, и в конце концов старик Фолз развязал узел, снял тесемку и повесил ее на подлокотник своего стула. Тесемка упала на пол, и тогда он нагнулся, поднял ее, повертел в своих толстых, коротких пальцах и снова повесил на подлокотник, проследив за ней еще некоторое время на случай, если она снова упадет, а потом развернул пакет. Сверху лежала картонная коробка с жевательным табаком, и он вынул одну плитку, понюхал, повертел в руке и понюхал еще раз. Потом, не откусив ни кусочка, отложил ее в сторону вместе с остальными плитками и стал рыться дальше. Выудив в конце концов бумажный кулек, он открыл его и невинными мальчишескими глазами с жадным любопытством заглянул внутрь.
– Да, сказать по чести, мне иной раз даже стыдно, что я такой страшный сластена. До смерти люблю сласти, – сказал он.
Все еще бережно держа другие предметы на коленях, он перевернул кулек вверх дном и вытряс на ладонь два или три полосатых, похожих на креветок предмета, сунул один в рот, а остальные отправил на место.
– Боюсь, скоро у меня зубы выпадать начнут, и тогда придется мне конфеты сосать или одни мягкие есть. А я мягкие конфеты всегда терпеть не мог.
Его дубленая щека размеренно надувалась и опадала, как бы при выдохе и вдохе. Он снова заглянул в кулек и взвесил его на руке.
– Было время, году эдак в шестьдесят третьем или четвертом, когда за такой кулек конфет участок земли купить можно было, да еще парочку черномазых в придачу. Много раз, когда дела у нас плохо шли – ни сахару, ни кофе, есть нечего, – украдешь, бывало, кукурузы да и ешь, а не найдешь, чего украсть, так и траву из канавы жуешь, как на бивуаке ночью под дождем стояли, вот оно как было… – Голос его замер среди древних призраков стойкости духа и тела, в краях блистательных, но бесполезных порывов, где такие духи обитают. Он крякнул и снова взял в рот мятную конфету.
– Как сейчас помню тот день, когда мы от армии Гранта[57] уходили и на север двигались. Грант тогда был в Гренаде[58], и полковник нас собрал, мы сели на лошадей и соединились с Ван Дорном[59]. Это было, еще когда полковник на том серебристом жеребце ездил. Грант все стоял в Гренаде, а Ван Дорн однажды взял да и двинул на север. Зачем – мы не знали. Полковник, тот, может, и знал, да нам не говорил. Впрочем, нам оно и ни к чему было – раз мы все равно к дому шли.
– Ну вот, мы и ехали сами по себе, чтоб потом с остальными соединиться. По крайней мере, остальные думали, что мы с ними соединимся.
Но полковник, тот по-другому думал – у него еще кукурузу не обработали, вот он и решил на время домой завернуть. Мы не бежали, – пояснил он. – Мы просто знали, что Ван Дорн неделю-другую и один продержится Он ведь всегда держался. Храбрый был парень, – сказал старик Фолз, – очень храбрый парень.
– Все они тогда храбрые были, – согласился старый Баярд, – да только вы, ребята, слишком часто бросали воевать и по домам разбегались.
– Ну и что ж такого, – сердито возразил старик Фолз. – Даже если вся округа полна медведей, человек не может все время за ними гоняться. Ему надо иной раз передышку сделать – хотя бы чтоб лошадям и собакам роздых дать. Да только те лошади и собаки не хуже любых других могли идти по следу, – задумчиво и гордо добавил он. – Конечно, не каждый мог за тем дымчатым жеребцом угнаться. Во всей конфедератской армии его только одна-единственная лошадь обскакать могла – та, что Зеб Фозергил с одной конной заставы у Шермана[60] угнал, когда он в последний раз в Теннесси ездил.
Никто из наших знать не знал, зачем Зеб туда ездит. Полковник говорил, что он просто лошадей ворует.
Он и правда всегда хоть одну, да приведет. Однажды он привел семь таких дохлых кляч, каких на всем свете не сыщешь. Хотел обменять их на мясо и маисовую муку, да только никто их не брал. Тогда он решил отдать их пехоте, но пехота и та от них отказалась. В конце концов он их отпустил, явился в штаб Джо Джонетона и сказал, чтоб ему заплатили за тот десяток, который он кавалерии Форреста продал. Не знаю, какой ему дали ответ. Нейт Форрест не хотел их брать. Их навряд ли даже и в Виксбурге съели… Я никогда не доверял Зебу Фозергилу, уж очень он часто в одиночку туда-сюда ездил. Впрочем, в лошадях он толк знал, и когда, бывало, на войну уедет, обязательно доброго коня домой приведет. Но такого, как этот, он больше ни разу не добывал.
