Харпер Ли - Убить пересмешника
До сих пор Мэйелла отвечала недружелюбно, но спокойно, а тут вдруг снова разозлилась.
— Опять вы надо мной насмехаетесь, мистер Финч?
Аттикус счёл это достаточно ясным ответом на свой вопрос.
— Вы любите своего отца, мисс Мэйелла? — спросил он затем.
— То есть как это — люблю?
— Я хочу сказать — он добрый, вам легко с ним ладить?
— Да он ничего, покладистый, вот только когда…
— Когда — что?
Мэйелла перевела взгляд на своего отца — он всё время сидел, откачнувшись на стуле, так что стул спинкой опирался на барьер. А теперь он выпрямился и ждал, что она ответит.
— Когда ничего, — сказала Мэйелла. — Я ж говорю, он покладистый.
Мистер Юэл опять откачнулся на стуле.
— Только тогда не очень покладистый, когда выпьет? — спросил Аттикус так мягко, что Мэйелла кивнула.
— Он когда-нибудь преследовал вас?
— Чего это?
— Когда он бывал… сердитый, он вас никогда не бил?
Мэйелла поглядела по сторонам, потом вниз, на секретаря суда, потом подняла глаза на судью.
— Отвечайте на вопрос, мисс Мэйелла, — сказал судья Тейлор.
— Да он меня отродясь и пальцем не тронул, — решительно заявила Мэйелла. — Даже и не дотронулся.
Очки Аттикуса сползли на кончик носа, он их поправил.
— Мы с вами приятно побеседовали, мисс Мэйелла, а теперь, я думаю, пора перейти к делу. Вы сказали, что просили Тома Робинсона расколоть… что расколоть?
— Гардароб, такой старый комод, у него сбоку ящики.
— Том Робинсон был вам хорошо знаком?
— Чего это?
— Я говорю: вы знали, кто он такой, где он живёт?
Мэйелла кивнула.
— Кто он — знала, он мимо дома всякий день ходил.
— И тогда вы в первый раз попросили его зайти к вам во двор?
От этого вопроса Мэйелла даже немножко подскочила. Аттикус опять пропутешествовал к окну, он всё время так делал: задаст вопрос, отойдёт, выглянет в окно и стоит, ждёт ответа. Он не видал, как она подскочила, но, кажется, догадался. Обернулся к ней и поднял брови. И опять начал:
— И тогда…
— Да, в первый раз.
— А до этого вы никогда не просили его войти во двор?
Теперь он уже не застал Мэйеллу врасплох.
— Ясно, не просила, никогда не просила.
— Довольно ответить и один раз, — спокойно заметил Аттикус. — И вы никогда не поручали ему никакой случайной работы?
— Может, и поручала, — снисходительно ответила Мэйелла. — Мало ли кругом черномазых!
— Не припомните ли ещё какой-нибудь такой случай?
— Нет.
— Ну хорошо, перейдём к тому, что произошло в тот вечер. Вы сказали, что, когда вы вошли в комнату и обернулись, Том Робинсон стоял позади вас — так?
— Да.
— И вы сказали, что он схватил вас за горло, и начал ругаться, и говорить гадости — так?
— Так.
Вдруг оказалось, что память у Аттикуса совсем не плохая.
— Вы сказали: он схватил меня, и придушил, и одолел — так?
— Так и сказала.
— И вы помните, что он бил вас по лицу?
Свидетельница замялась.
— Вы как будто хорошо помните, что он вас душил. И вы всё время отбивались, не так ли? Вы «брыкались и орали во всю мочь». А помните вы, как он бил вас по лицу?
Мэйелла молчала. Казалось, она старается что-то понять. Я даже подумала: может, она, как мы с мистером Тейтом, старается представить себе, как против неё стоит человек. Потом она посмотрела на мистера Джилмера.
— Это ведь очень простой вопрос, мисс Мэйелла, послушайте ещё раз. Помните ли вы, как обвиняемый бил вас по лицу? — Теперь Аттикус говорил уже не так мягко и добродушно; голос у него стал юридический — сухой, бесстрастный. — Помните ли вы, как он бил вас по лицу?
— Нет, чтоб ударил, не помню. То, бишь, да, ударил.
— Последние слова можно считать вашим окончательным ответом?
— А? Ну да, ударил… не помню я, ничего я не помню… всё получилось так быстро…
Судья Тейлор сурово посмотрел на Мэйеллу.
— Не надо плакать, молодая особа… — начал он.
Но Аттикус сказал:
— Дайте ей поплакать, если ей хочется, ваша честь. Времени у нас сколько угодно.
Мэйелла сердито потянула носом и посмотрела на Аттикуса.
— Я вам на всё отвечу… вытащил меня сюда и ещё насмехается! Я вам на всё отвечу…
— Вот и прекрасно, — сказал Аттикус. — Не так уж много и осталось. Итак, мисс Мэйелла, вы свидетельствуете, что подсудимый ударил вас, схватил за шею, придушил и одолел. Я хотел бы знать, вполне ли вы уверены, что указали настоящего виновника. Не опознаете ли вы перед нами человека, который совершил над вами насилие?
— А конечно, вот он самый и есть.
Аттикус повернулся к своему подзащитному.
— Встаньте, Том. Пусть мисс Мэйелла хорошенько на вас посмотрит. Это и есть тот самый человек, мисс Мэйелла?
Том Робинсон повёл широкими плечами, обтянутыми простой бумажной рубашкой. Встал и опёрся правой рукой на спинку стула. Вид у него был какой-то странный, будто он покривился на один бок, но это не потому, что он криво стоял. Левая рука у него была на добрый фут короче правой и висела, как неживая. Кисть руки была маленькая, сухая, даже с галереи было видно, что он ею ничего делать не может.
— Смотри, Глазастик! — выдохнул Джим. — Смотри! Ваше преподобие, да он калека!
Преподобный Сайкс перегнулся через меня и шёпотом сказал Джиму:
— У него рука попала в машину — он ещё мальчиком был, убирал хлопок у мистера Дольфуса Реймонда, и рука попала в машину… он тогда чуть кровью не истёк… всё мясо с костей сорвало.
— Это и есть тот самый человек, который совершил над вами насилие, мисс Мэйелла?
— Ясно, он самый.
Аттикус задал ещё один вопрос, одно только слово:
— Как?
Мэйелла пришла в ярость.
— Уж не знаю как, а только снасильничал… я ж говорю, всё получилось больно быстро…
— Давайте рассуждать спокойно, — начал Аттикус, но мистер Джилмер прервал его: он протестует, на этот раз не потому, что вопрос несущественный и к делу не относится, а потому, что Аттикус запугивает свидетельницу.
Судья Тейлор захохотал.
— Бросьте, Хорейс, сидите и не выдумывайте. Уж если кто кого запугивает, так скорее свидетельница — Аттикуса.
Кроме судьи Тейлора, в зале не засмеялась ни одна душа. Даже младенцы притихли, я вдруг подумала — может, они задохнулись у груди матерей.
— Итак, мисс Мэйелла, — сказал Аттикус, — вы свидетельствуете, что подсудимый вас бил и душил… вы не говорили, что он потихоньку подкрался сзади и ударил вас так, что вы потеряли сознание, вы сказали — вы обернулись, а он сзади стоит… — Аттикус отошёл к своему столу и теперь постукивал по нему костяшками пальцев в такт каждому слову. — Не угодно ли вам пересмотреть какую-либо часть ваших показаний?
— Вы хотите, чтоб я говорила, чего не было?
— Нет, мэм, я хочу, чтобы вы сказали то, что было. Пожалуйста, скажите нам ещё раз, как было дело?
— Я уж сказала.
— Вы сказали, что обернулись и увидели его сзади себя. И тогда он начал вас душить?
— Да.
— А потом перестал душить и ударил по лицу?
— Ну да, я уж говорила.
— И подбил вам правый глаз кулаком правой руки?
— Я пригнулась, и… и у него кулак соскользнул, вон как было. Я пригнулась, и кулак соскользнул.
Мэйелла наконец поняла, что к чему.
— Вы вдруг всё это очень ясно припомнили. Совсем недавно ваши воспоминания были не так отчётливы, не правда ли?
— Я сказала: он меня ударил.
— Ну, хорошо. Он вас душил, ударил, а потом изнасиловал — так?
— Ну ясно!
— Вы девушка крепкая, что же вы делали всё это время — стояли смирно?
— Я ж вам говорила, я орала во всю мочь, и брыкалась, и отбивалась…
Аттикус медленно снял очки, уставился на Мэйеллу здоровым правым глазом и засыпал её вопросами. Судья Тейлор прервал его.
— Задавайте по одному вопросу зараз, Аттикус. Дайте свидетельнице ответить.
— Хорошо. Почему вы не убежали?
— Я старалась, но…
— Старались? Что же вам помешало?
— Я… он сбил меня с ног. Вон как было, он меня сбил с ног и навалился на меня.
— И вы всё время кричали?
— Ясно, кричала.
— Как же вас не услышали братья и сёстры? Где они были? На свалке?
Никакого ответа.
— Где они были? Почему они не сбежались на ваши крики? Ведь от вашего дома до свалки не так далеко, как до леса?
Никакого ответа.
— А может быть, вы закричали только тогда, когда увидели в окне своего отца? А до той минуты вы и не думали кричать, так?
Никакого ответа.
— Может быть, вы начали кричать не из-за Тома Робинсона, а из-за своего отца? Так было дело?
Никакого ответа.
— Кто вас избил? Том Робинсон или ваш отец?
Никакого ответа.
— Что увидел в окно ваш отец — преступное насилие или полнейшее нежелание его совершить? Почему бы вам не сказать правду, девочка, — разве не Боб Юэл вас избил?
Аттикус отвернулся от Мэйеллы, лицо у него стало такое, будто у него разболелся живот, а у Мэйеллы лицо было испуганное и злобное. Аттикус сел на своё место и начал протирать очки платком.
Мэйелла вдруг обрела дар речи:
