Генри Джеймс - Европейцы
- А! Сейчас мы услышим причину.
- Потому что мне хотелось о вас подумать.
- Потому что вам хотелось лежать! - сказала баронесса. - Я насмотрелась, как вы лежите - или только что не лежите - у меня в гостиной.
Эктон остановился, он словно всем своим видом молил ее не спешить. Она замедлила шаги, и несколько секунд он на нее смотрел; он находил ее совершенно обольстительной.
- Вы пошутили, - сказал он. - Но если вы правда уезжаете, это очень серьезно.
- Если я останусь, - сказала она с легкой улыбкой, - это будет еще серьезнее.
- Когда вы уезжаете?
- Постараюсь как можно скорее.
- Почему?
- А почему я должна здесь оставаться?
- Потому что мы все вами восхищаемся.
- Это не причина. Мной восхищаются и в Европе.
И она снова пошла по направлению к дому.
- Что я должен сделать, чтобы удержать вас? - спросил Эктон. Он правда хотел ее удержать, и он не преувеличил, говоря, что всю эту неделю думал о ней. Теперь он в самом деле был в нее влюблен; так он чувствовал или, во всяком случае, так ему казалось; и единственное, что его останавливало, он не знал, можно ли ей доверять.
- Что вы должны сделать, чтобы удержать меня? - повторила она. - Так как я всей душой стремлюсь уехать, то сообщать это вам не в моих интересах. Да и, право, мне ничего не приходит в голову.
Он молча шел рядом с ней; то, что она сказала ему, подействовало на него гораздо сильнее, чем это можно было предположить. С того вечера, когда он возвратился из Ньюпорта, она, смущая его покой, неотступно стояла у него перед глазами. То, что ему сказал Клиффорд Уэнтуорт, тоже на него подействовало, только противоположным образом, не освободив, однако, из-под власти ее чар, как ни восставал против них его ум. "Она не честна, она не честна", - твердил он себе. Он твердил это десять минут назад и летнему небу. К несчастью, он не мог решить этого окончательно и бесповоротно, а сейчас, когда она была возле него, это вдруг стало так мало значить. "Эта женщина способна солгать", - повторял он всю неделю. Когда сейчас он напомнил себе о своем открытии, оно почти не испугало его. Он чуть ли не хотел заставить ее солгать, чтобы потом, уличив во лжи, посмотреть, как это ему понравится. Он не переставая об этом думал, идя рядом с ней, а она тем временем шла вперед своей легкой изящно-величавой походкой. До этого Эктон сидел рядом с ней, катался с ней в коляске, но ему ни разу еще не случалось идти с ней рядом.
"Бог мой, до чего же она comme il faut", - сказал он себе, незаметно на нее поглядывая. Когда они подошли к домику среди яблонь, баронесса, не пригласив Эктона зайти, вошла в калитку; но она обернулась и пожелала ему доброй ночи.
- Я задал вам на днях вопрос, и вы так мне на него и не ответили, сказал Эктон. - Вы отослали бумагу, которая возвращает вам свободу?
Она какую-то долю секунды помедлила - очень естественно.
- Да, - сказала она просто.
Идя домой, он спрашивал себя, та ли это ложь, которую он хотел услышать, или ему этого недостаточно. В тот же вечер он встретился с баронессой снова; она опять появилась в доме дяди. Однако говорить с ней ему почти не довелось; в гости к мистеру Уэнтуорту и его дочерям приехали в кабриолете двое джентльменов из Бостона, и, разумеется, больше всего их интересовала мадам Мюнстер. Впрочем, один из них не вымолвил за весь вечер ни слова, он только сидел и с величайшей серьезностью смотрел на нее, и всякий раз, как она роняла какое-нибудь замечание, торжественно подавался всем корпусом вперед, подставляя, как глухой, свое внушительных размеров ухо. Очевидно, его угнетала мысль о выпавших на ее долю несчастьях и злоключениях; он так ни разу и не улыбнулся. Спутник его - тот вел себя иначе: он подсел с веселым и непринужденным видом к мадам Мюнстер и, стараясь заставить ее разговориться, предлагал каждые пять минут новую тему. Евгения не так живо, как обычно, отзывалась на все и не так пространно высказывалась о сравнительных достоинствах европейских и американских установлений, как ожидал от нее наслышавшийся о ее красноречии собеседник. Тем не менее она была недоступна Роберту Эктону, который, заложив руки в карманы, слонялся по веранде, прислушиваясь, не раздастся ли скрип подаваемой к заднему крыльцу бостонской коляски. Но, сколько он ни прислушивался, все было напрасно. И в конце концов он потерял терпение, и, когда к нему подошла сестра и позвала домой, он тут же с ней и ушел. Евгения, видевшая, что они уходят, и находившаяся в раздраженном расположении духа, еще больше утвердилась в своем мнении, что сей джентльмен куда как хорош. "Даже эта mal-elevee [невоспитанная (фр.)] девчонка, - подумала она, - вертит им, как ей вздумается". Евгения сидела поблизости от одного из выходивших на веранду высоких окон, но, вскоре после того как Роберт Эктон ушел - как раз в тот момент, когда словоохотливый джентльмен из Бостона поинтересовался, что она думает о нравах вышеупомянутого города, - вдруг поднялась с места. На веранде ей попался навстречу шедший с другого конца дома Клиффорд Уэнтуорт. Она остановила его, сказав, что ей надо с ним поговорить.
- Почему вы не пошли провожать вашу кузину? - спросила она.
Клиффорд удивленно на нее посмотрел.
- Как почему? С ней пошел Роберт.
- Совершенно верно, но ведь обычно вы этого ему не передоверяете?
- Да, но я хочу отправить бостонцев - видно, они первый раз в жизни взяли в руки вожжи.
- Так вы не поссорились с вашей кузиной?
Клиффорд секунду подумал, потом с тем полным простодушием, которое больше всего и сбивало баронессу с толку, сказал:
- Да нет, мы помирились.
Баронесса устремила на него взгляд, но Клиффорд начал с некоторых пор побаиваться этих взглядов баронессы и старался быть вне пределов их досягаемости.
- Почему вы ко мне не приходите? - спросила она. - Вы мной недовольны?
- Недоволен вами? Еще не хватало, - сказал Клиффорд, смеясь.
- Тогда почему же вы не приходите?
- Да боюсь снова угодить в заднюю комнату и сидеть там впотьмах.
- Я думала, вам это придется по вкусу, - сказала, не сводя с него взгляда, Евгения.
- По вкусу! - воскликнул Клиффорд.
- Мне бы пришлось, будь я молодым человеком, который явился с визитом к очаровательной женщине.
- Что мне за польза от очаровательной женщины, когда я заперт в этой задней комнате?
- Боюсь, от меня вам везде мало пользы! - сказала мадам Мюнстер. - А я ведь так хотела быть вам полезна.
- Вот и коляска, - заметил вместо ответа Клиффорд.
- Забудьте вы на минуту про эту коляску. Вы знаете, что я вас покидаю?
- Вы имеете в виду - сейчас?
- Я имею в виду - через несколько дней. Я уезжаю совсем.
- Вы возвращаетесь в Европу?
- Вы угадали, и вы должны побывать в Европе и навестить меня там.
- Да, да, я там побываю.
- Но до того, - заявила Евгения, - вы должны навестить меня здесь.
- Ладно, только я уж буду держаться подальше от этой темной комнаты! заявил ее наивный молодой родственник.
Баронесса помолчала.
- Вы правы, вы должны прийти смело... открыто. Так будет гораздо лучше. Теперь я это вижу.
- И я вижу, - воскликнул Клиффорд. - Ах ты... что там с этой коляской! - добавил он тут же, уловив своим привычным ухом какой-то неположенный скрип колес у подаваемого в этот момент к крыльцу бостонского экипажа и бросаясь со всех ног выяснять причину столь серьезной неисправности.
Баронесса, возвращаясь домой одна при свете звезд, спрашивала себя: неужели она так и уедет ни с чем? Неужели она так ни с чем и уедет?
В маленьком кружке, составившемся возле двух джентльменов из Бостона, Гертруда Уэнтуорт сидела молчаливой зрительницей. Сами гости были ей неинтересны; она наблюдала за мадам Мюнстер, как наблюдала теперь за ней постоянно. Она знала, что и Евгении гости неинтересны, что она скучает, и Гертруда прилежно изучала, каким образом Евгения, несмотря на все свое безразличие, свою рассеянность, умудряется сохранить этот чарующий тон. Гертруда тоже хотела бы обрести этот тон; она решила выработать его в себе и желала одного, чтобы - ради большего очарования - ей впредь приходилось как можно чаще скучать. В то время как Гертруда занималась своими скрупулезными наблюдениями, Феликс Янг отправился на поиски Шарлотты, которой ему надо было кое-что сказать. Ему вот уже несколько дней как надо было кое-что сказать Шарлотте. И нынче вечером диктуемая чувством приличия необходимость этого важного разговора окончательно назрела и переросла в радостное нетерпение. Он слонялся по просторному нижнему этажу, переходя из одной пустынной комнаты в другую, и наконец набрел на эту молодую леди в небольшом помещении, именуемом по не совсем понятным причинам "конторой" мистера Уэнтуорта и представлявшем собой тщательно прибранную, без единой пылинки, комнату, где на одной стене выстроились стройными рядами своды законов в потемневших от времени кожаных переплетах, на другой висела огромная карта Соединенных Штатов с теснившимися по обе стороны от нее гравюрами Рафаэлевых мадонн, а на третьей было несколько витрин с засушенными жуками и бабочками. Сидя под лампой, Шарлотта вышивала по канве комнатную туфлю. Феликс не стал спрашивать, кому она предназначается; туфля была очень большая.
