Эфраим Севела - Зуб мудрости
Ведь я так все равно не усну. И потом, мне здесь холодно. Я простужусь и заболею. Будет ему возни со мной. А так, рядом с ним, я согреюсь. Прижмусь крепко-крепко к его мускулистой и волосатой груди, зароюсь лицом в его жесткую курчавую бороду и… усну. Сладко-сладко. Вдыхая горький запах трубочного табака, которым он весь пропитался.
А если он меня прогонит? Такой вариант ведь тоже возможен, если учесть крутой нрав этого мужлана. Возьмет за шкирку своей лапой и вышвырнет из спальни, как шкодливого котенка.
Ну и пускай! Тем хуже для него. Значит, он не достоин моего чувства. Я как-нибудь переживу такой удар. Мы, женщины, выносливы, как кошки. Я где-то читала, что в Ленинграде во время блокады, когда давали по 125 граммов хлеба в день на человека, мужчины умирали от голода первыми. А женщины умудрялись все перетерпеть и даже выжить. Вот и я выживу. Одна со своим горем. Никто не увидит моих слез. А вот он, негодяй, еще вспомнит, что упустил, возможно, лучший момент в своей жизни, последний шанс на склоне лет любить и быть любимым. И умирая, будет горько плакать скупыми мужскими слезами и, уже в агонии, в предсмертном бреду будет повторять еле слышно мое имя. И люди вокруг будут пожимать плечами и диву даваться, кто же эта загадочная женщина, чье имя шепчет с благоговением умирающий Б.С.?
Ну какая же я дура! Совсем похоронила ни в чем не повинного Б.С. Вот так всегда со мной! Вместо того, чтобы действовать быстро и решительно, я начинаю фантазировать, рассусоливать, потом, глядишь, и не смогу вспомнить, с чего это я все затеяла. Типичные интеллигентские выкрутасы. Как говорит Б.С.
Пойду.
Я высунула ноги из-под стеганого одеяла, нащупала пальцами мягкий ворс ковра.
Как же я пойду? Я не захватила с собой ночной рубашки. У меня нет тапочек. Нет халата. Я – абсолютно голая. Только тоненькие трусики на мне. Тем лучше. Как говорил дедушка Сема, товар лицом. Пусть видит, что имеет. Я даже не прикрою руками свои грудки. Они у меня хорошенькие-прехорошенькие. Мне нечего стесняться. Тем более, что Б.С. – врач, а врача стесняются только жалкие провинциалки.
Когда я беззвучно открыла дверь и выглянула из моей комнаты, храп мерзкой Джерри усилился, и в кромешней темноте гостиной алели последние угольки в погасшем камине. Это помогло мне сориентироваться, и я пошла, ступая на цыпочках, по бесшумному ковру, пропустила одну дверь и возле следующей остановилась. Окно в комнате было затянуто толстой шторой, и я не могла сообразить, где кровать. Он не храпел и вообще не проявлял никаких признаков жизни. Значит, не спит и видит меня, потому что его глаза привыкли к темноте. Крепкий запах трубочного табака защекотал мои ноздри – верный признак, что он здесь, в этой комнате, и я не ошиблась дверью.
– Оля? – послышался его низкий голос откуда-то слева.
– Да, Б.С., это – я, – прошептала я одними губами, и у меня сразу пересохло в горле.
– Почему ты не спишь? – он зашевелился в постели, и кровать загудела под ним.
– Я… я… к вам пришла… Мне не спится.
– Это что за ночные визиты? – совсем не строго спросил он. – Спать надо.
– Вы рассуждаете, как маленький… спать надо. А если не спится? Он рассмеялся, невидимый в темноте.
– Закрой двери. Этот кошмарный пес своим храпом будит во мне зверя.
Я прикрыла двери, сразу приглушив храп собаки.
– Что же делать будем? – спросил Б.С.
– Можно, я у вас останусь? Я много места не займу в кровати. Я же маленькая.
– Ну, иди сюда, маленькая.
Сердце у меня запрыгало в груди, как кузнечик. Я пошла вслепую и стукнулась коленками о край кровати.
– Погоди, я зажгу свет.
– Не надо! Я – раздета.
– Эка невидаль, – он улыбнулся в темноте, но света не зажег. Он протянул руку, нащупал мое плечо. Я села на кровать. Он поднял край одеяла, и я юркнула туда, в тепло, уткнувшись в волосы и мягкие мускулы. Б.С. тоже спал без пижамы. Мы ведь ехали сюда, не думая ночевать, и ничего не прихватили с собой, а хозяева не догадались предложить что-нибудь из своего запаса. Хотя, если б и предложили, то пижама мистера Крацера налезла бы Б. С только на нос. Как любила выражаться в таких случаях бабушка Сима.
Но он был не совсем голый. А то бы я умерла от страха. На нем, как и на мне, были трусики. Я это почувствовала коленками.
Б.С. обнял меня, и я утонула в его мускулистых руках. Чуть не задохнулась, так мне стало жарко и тесно.
– Итак, маленькая женщина, теперь твоя душенька довольна?
– Угу, – промычала я.
– Тебе тепло?
– Угу.
– Не тесно?
– Нет.
Я слышу, как бьется сердце Б.С. Бух! Бух! Удары словно молотом. Он тоже взволновался. Боже! Значит, я ему не безразлична. Значит, я вызываю у него возбуждение. Сомнений быть не может. Я это ощущаю коленками. И колени мои ноют, как от ожога.
– А может быть, ты, согревшись, пойдешь к себе?
– Не-ет. Не гоните меня, Б.С. Миленький, хороший. Оставьте меня у себя. Я буду лежать тихо-тихо. Я вам не помешаю.
Его борода легла на мою голову и спуталась с моими волосами. От него пахнет мужским потом. Такой терпкий и вкусный запах. Какой бывает только у очень крепких и здоровых мужчин. Я слышала однажды, как мама в спальне шептала Б.С., что запах его тела ей приятней самых дорогих духов. У нас с ней одинаковый вкус. Что значит – гены!
– А ты знаешь, дитя мое, что это уже не игра?
– Я не играю. Я вас люблю.
Сказала и осеклась. А вдруг он мне – коленом под зад и вытолкает из-под одеяла: марш к себе, негодная девчонка!
Нет. Лежит тихо. Только сердце: Бух! Бух!
– Не рано ли, Олечка? – спросил он вдруг охрипшим голосом.
– Самое время, – шепчу я пересохшими губами. – Джульетта полюбила Ромео в моем возрасте.
– Ну, какой уж я Ромео? Я его папаша, по крайней мере.
Я ловлю губами завитки волос на его груди и сжимаю их.
– Беда мне, с тобой, – вздыхает Б.С. – Знаешь ли ты, как это на юридическом языке называется?
– Что?
– То, что ты предлагаешь мне. Это называется растлением малолетних и карается самым суровым образом. Ты отдаешь себе отчет, на что ты меня толкаешь?
– А вы боитесь?
– Ну, положим, я не робкого десятка… Но, понимаешь…
– Что понимать? Что вы – трус? Ради любимого существа боитесь рискнуть? Тюрьмы испугались. В прежние века рыцари ради дамы сердца шли на поединок и погибали… а вы…
– Постой, постой… Не горячись… – Кто это – дама сердца? Ты? Ленивая девчонка, не помогающая маме по дому и приносящая из школы плохие отметки? Да будь я твоим папашей, я бы взял ремешок и выпорол тебя по этой попке.
Его ладонь легла сзади на мои ягодицы, полностью охватив. И сжала так, что у меня сладко заныло в переносице. Я прижалась обеими грудками к его животу и снова услышала, как сердце его, словно помпа, качает кровь.
– Вот я сейчас тебя выпорю.
– Пожалуйста. Делайте со мной все, что угодно. Я – ваша.
– А знаешь ли ты, что то самое, что ты мне предлагаешь, поначалу доставит тебе только боль?
– Знаю. Читала.
– Одно дело – читать.
– Я не боюсь.
– Зато я боюсь. Как врач. Ты же еще не созрела. У тебя еще не было менструации. Не было?
– Ну и что?
– А до менструации связь с мужчиной просто опасна для твоего здоровья. Тебе будет нанесен непоправимый ущерб с очень тяжелыми последствиями. Олечка, милая, ради тебя и твоего будущего я не воспользуюсь твоей минутной слабостью. Хотя, честно признаюсь, мне очень лестно твое увлечение мною, и мне стоит немалых усилий сдерживать себя.
– Трус! Жалкий трус. Хоть и моряк. Ненавижу вас всех, таких рассудительных и умных. Все-то вы знаете! Что хорошо и что плохо! Что можно и что нельзя! Ну и что? Хоть капельку от этого вы стали счастливей?
Он молчит. Должно быть, я задела какую-то потаенную струну в его душе.
– Б.С., простите меня, миленький. Я – глупая. Ну, скажите вы мне, умный человек, сколько мне еще терпеть? До первой крови?
– Тоже рано. Не советую. Ты должна окрепнуть. У тебя косточки еще слабенькие. Как у птенчика.
– Ну, так когда же? Когда я созрею? Через год? Через три?
– Когда у тебя вырастет зуб мудрости.
– Когда это будет? – протянула я.
– Не успеешь оглянуться.
– Но ведь тогда все по-иному будет. Я буду мудрая. И циничная. У меня не будет свежего чувства, как сейчас, когда я еще совсем глупая и моя голова чиста от подленьких мыслей. Ну, скажите, тогда-то вы меня не оттолкнете?
– Если буду жив, – улыбнулся он, отчего борода его зашуршала на моей макушке. – Я тебе тогда не понадоблюсь. Вокруг тебя такие мальчики будут увиваться! И ты будешь так им кружить головы…
– Буду мстить им за вашу рассудительность.
– Вот и договорились. Спи давай.
Я повернулась к нему спиной и свернулась комочком. Мне тепло и хорошо. Я засыпаю счастливая.
Но мне что-то мешает во сне. А, это Б.С. захрапел. Ой, как сильно! Ну, точно, как этот пес Джерри.
Я открыла глаза. Господи, где я?
За большими окнами гостиной синеет рассвет. И даже видны черные силуэты голых деревьев.
