Эфраим Севела - Остановите самолет — я слезу! Зуб мудрости
Обзор книги Эфраим Севела - Остановите самолет — я слезу! Зуб мудрости
Эфраим Севела
ОСТАНОВИТЕ САМОЛЕТ — Я СЛЕЗУ!
Повести
ОТ СМЕХА НЕ УМИРАЮТ
Вслед за яркой сатирической повестью «Остановите самолет — я слезу!», более или менее знакомой небольшому кругу читателей, этот сборник дает возможность познакомиться с еще одной повестью Эфраима Севелы. «Зуб мудрости», как и «Остановите самолет — я слезу!», — книга грустная и одновременно веселая. В ней много смеха, хотя речь в ней идет отнюдь не о веселом — об эмигрантах и эмиграции. Жизнь вообще нелегкая штука, а эмигрантов тем более. Надо начинать все сначала в незнакомой стране, где, оказывается, тебя никто не ждет. Севела не приукрашивает жизнь, он рисует ее такой, как она есть, с ее неустроенным бытом, одиночеством, грязью. Но он не позволяет себе расслабиться и раскиснуть и, как бы бросая вызов пошлости жизни, — смеется. Это не поза и даже не позиция автора — это его натура, его способ восприятия мира, его форма борьбы со злом.
Эфраим Севела родился в 1928 году в Белоруссии, получил университетское образование, работал журналистом, потом увлекся кинематографом. По его сценариям поставлено восемь фильмов. В шестидесятых годах мне довелось работать с ним над сценарием «Люди». Тогда я имел возможность оценить его яркий талант. В 1971 году Э. Севела эмигрировал.
Те, кто знал Э. Севелу — а в кинематографе его знали многие, — помнят его как прекрасного рассказчика. Его устные рассказы о войне, о голодном послевоенном времени, о, людях, с которыми ему доводилось встречаться, — русских, евреях, поляках, литовцах — были так правдивы и так смешны, что слушатели покатывались от смеха и, конечно, советовали ему писать. Он грустно улыбался. В то время печатались главным образом героические повести и романы о положительных героях, которых не было в жизни. Смех был не в моде, да и над кем смеяться? Над советскими людьми, строящими развитой социализм?
Севела уехал. И только недавно появился в Москве, теперь как признанный на Западе, преуспевающий писатель. Его перу, кроме названных выше, принадлежат такие работы, как «Легенды Инвалидной улицы», «Моня Цацкес — знаменосец», «Мужской разговор в русской бане», «Почему нет рая на земле», «Продай твою мать», «Попугай, говорящий на идиш». Все эти книги получили признание читателей, высокую оценку критики и вышли 67-ю изданиями в разных странах — от Соединенных Штатов Америки до Японии.
Мне довелось читать только три его книги: «Легенды Инвалидной улицы», «Остановите самолет — я слезу!» и «Зуб мудрости». В них я нашел много из того, чему смеялся, что слышал в его рассказах, только теперь это звучит более точно и глубоко. Это уже не импровизация остроумного собеседника, а серьезная литература, главным героем которой является смех.
Больше всех в книгах Э. Севелы достается евреям. Он сам еврей, знает и любит их больше других и поэтому больше и охотней смеется над ними. Впрочем, достается всем. Но незлой смех не обиден — мы и сами не прочь посмеяться над тем, что смешно. Мы стали мудрей и свободней и уже не боимся смеха. Мы поняли, наконец, что от смеха не умирают, что опасен не смех, а слишком серьезные люди, не умеющие улыбаться.
В «Зубе мудрости» повествование ведется от имени тринадцатилетней девочки Оли, родившейся и до одиннадцати лет жившей в Москве, а потом оказавшейся в эмиграции в Нью-Йорке. В Москве остались бабушки и дедушки, мать девочки целый день на работе, а после работы занята своей личной жизнью, отец с ними не живет. И чувствуя себя одинокой, Оля ведет некое подобие дневника, поверяет свои мысли тетради. Ее записи и смешны, и наивны. Она пишет о Москве, о своих дедушках и бабушках, сравнивает Москву с Нью-Йорком. Ее многое огорчает, многое непонятно и кажется глупым. То, с чем взрослые смирились, к чему привыкли и считают нормальным, представляется ей нелогичным. Девочка пытается разобраться в жизни, а жизнь запутана, и ничего в ней не поймешь. Смех и грех.
Но «Зуб мудрости» не только повод посмеяться над несовершенством мира, это еще и прекрасная повесть о чудесном превращении девочки в девушку, будущую женщину. Речь идет не о сексе, не о том, каким способом рождаются дети — об этом знают теперь первоклашки, — речь идет о духовном созревании, о процессе, величественная таинственность которого во все времена волновала людей своей красотой. Читатель становится свидетелем этого чуда. На его глазах в девочке-подростке формируется неведомое ей раньше сознание своего предназначения, готовность любить и жертвовать во имя любви, ценить мужские качества в мужчине. Не только силу и красоту, но и ум, благородство, способность совершать мужественные поступки, сознание ответственности за мир, за народ, за женщину.
Удивительней всего, что этот прекрасный процесс происходит в условиях, совершенно не подходящих, даже не допускающих подобного превращения. Казалось бы, и обстановка вокруг, и образ жизни матери, и ущербность отца-немужчины — все должно толкать девочку на пошлость. А вот пришло время, и прорезался зуб мудрости, и природа взяла свое, и душа девочки раскрылась для любви.
Что будет потом? Не захлестнут ли это чудо, не потопят ли волны пошлости, бушующие вокруг, не измажут ли грязью чистую душу?
Книга написана ярким выразительным языком. Читать ее легко, интересно и весело. А расставаться трудно.
Так бывает всегда, когда прикасаешься к настоящему искусству.
Григорий ЧухрайОСТАНОВИТЕ САМОЛЕТ — Я СЛЕЗУ!
Красивая, 23 года, тугоухая, говорит немножко на русском, грузинском и иврите
ХОЧЕТ
познакомиться с подходящим молодым человеком — тугоухим или глухонемым с целью замужества.
Из объявлений в израильской газете на русском языке «Наша страна»Международный аэропорт им. Дж. Ф. Кеннеди в Нью-Йорке. Борт самолета ТУ-144 авиакомпании «Аэрофлот». Температура воздуха за бортом +28 °C.
— Здравствуй, жопа. Новый Год!
О, простите ради Бога! Я не хотел сказать это вслух. Я только подумал так. Внутренний голос, как говорят киношники.
Но слово — не воробей, вылетело — не поймаешь. Поэтому еще раз прошу прощения, не сердитесь, не будем портить себе нервы. Так уж получилось, что рядом со мной сели вы, а не вон та блондинка. Я держал это место для нее — думал, сядет. А сели вы…
Значит, мы с вами — соседи. И лететь нам вместе в этом прекрасном самолете отечественного производства четырнадцать часов от города Нью-Йорка до столицы нашей родины Москвы. Поэтому не будем ссориться с самого начала, а лучше скоротаем время в интересной беседе и, возможно, если повезет, услышим что-нибудь новенького. Как сказал Сема Кац — пожарный при одном московском театре.
Вы не знаете эту историю? Слушайте, вы много потеряли. Эта история с бородой, ей было сто лет еще до того, как я очертя голову покинул Москву, чтобы жить на исторической родине.
Вы не знаете, что такое историческая родина? Сразу видно, не еврей. Любой советский еврей — сионист или антисионист, коммунист и беспартийный, идеалист и спекулянт, круглый дурак и почти гений — уж что-что, а что такое историческая родина, ответит вам даже в самом глубоком сне.
Но вы русский человек, это видно с первого взгляда, и зачем вам ломать голову: что такое историческая родина, когда родина у вас была, есть и будет, и это понятно и естественно, как то, что мы с вами дышим. А у евреев с этим вопросом не все гладко, и поэтому тоже понятно, почему им не нужно объяснять, что такое историческая родина.
Но не будем отвлекаться и забегать вперед. Вернемся к нашему пожарному Семе Кацу. Из московского театра. А насчет исторической родины мы успеем еще обменяться мнениями. Впереди долгий путь и много времени. Я, как видите, поговорить люблю, а вы, как я вижу, умеете слушать. Неплохая пара — гусь да гагара. Это и называется приятным обществом.
Все! Хватит трепаться, переходим к делу.
Евреи, как мы с вами знаем, народ крайностей, без золотой серединки. Если еврей умен, так это Альберт Эйнштейн или, на худой конец, Карл Маркс. Если же Бог обделил еврея мозговыми извилинами, то таких непроходимых идиотов ни в одном народе не найдешь, и Иванушка-дурачок по сравнению с ним — Михаил Ломоносов.
Пожарный Сема Кац, который каждый божий вечер, когда шел спектакль в театре, дежурил за кулисами на случай пожара, чтоб без паники и желательно без смертельных ожогов эвакуировать публику из зала, если пожар все же случится, относился ко второй категории евреев, то есть не к тем, что дали миру Альберта Эйнштейна и основоположника научного марксизма. Сема Кац, хоть удачно выдал замуж двух дочерей и был дедушкой, отличался дремучим невежеством и наивностью новорожденного. Он знал только свою профессию и был без ума от театра. До того без ума, что мог в сотый раз с интересом смотреть одну и ту же пьесу. И стоило закрыться занавесу, как все начисто улетучивалось из его головы, и назавтра он с неменьшим увлечением слушал тот же текст, стоя за кулисами и разинув рот от удовольствия.
