Джон Стейнбек - И проиграли бой
12
Джим пробудился, ему показалось, что он спал в тесном ящике: плечо и бок онемели и болели. Он открыл глаза, огляделся. За окном — скучный серый рассвет. Гроб стоял на прежнем месте. Лондона и Мака в палатке не было. Снаружи кто-то колотил молотком подереву, наверное, от этого стука он и проснулся. Он немного полежал, осматриваясь, попытался сесть. Но боль держала крепкими тисками. Он перевернулся на живот, поднялся на колени, встал во весь рост, стараясь не двигать больным плечом.
Полог приподнялся, и вошел Мак. Голубая куртка мокро блестела.
— Доброе утро. Соснул немножко? Как рука?
— Онемела. А что, дождь все идет?
— Моросит проклятый. Сейчас придет док, посмотрит твое плечо! Ну и развезло на дворе! А ходить по лагерю начнут, намесят грязищи еще больше.
— А что за стук?
— Помост для Джоя строили. Даже флаг вот раздобыли, как героя накроем, — и он вытащил замызганную свернутую тряпку, развернул потрепанный и засаленный американский флаг. Бережно разложил на крышке гроба. — Нет, пожалуй, звезды должны быть слева.
— В какой помойке ты его откопал? — спросил Джим.
— Ничего, эффект будет что надо. Что ж доктор не идет?
— Я голодный как волк, — признался Джим.
— А кто, по-твоему, сыт? На завтрак нас ждет только овсянка, ни сахара, ни молока нет, голая овсянка.
— Да я и на овсянку согласен. А ты. Мак, вроде пободрее сегодня.
— Да не во мне дело. Просто я думал, что ребята совсем расклеятся, ан нет. Женщины, конечно, ругают их на чем свет стоит, а мужчины в основном держатся молодцом.
В палатку завернул Бертон.
— Как рука, Джим?
— Болит, покоя не дает.
— Присядь-ка, я сменю повязку.
Джим уселся на ящик и приготовился терпеть, однако доктор очень сноровисто снял старую тряпицу, перевязал чистой, и Джим даже не почувствовал боли.
— Старый Дан расстроился, — говорил меж тем доктор, — боится, что на похороны Джоя не попадет. Ворчит, дескать, я забастовку затеял, а теперь меня все забыли.
Мак предложил:
— А может, посадить старика на грузовик, и будет он вместе со всеми. Что скажете. Док? Да и для всего дела польза огромная.
— Так-то оно так, но для старика это может плохо кончиться. Мало ли, всякие осложнения. Ведь лет-то ему немало… Не ерзайте, Джим, я уже заканчиваю… Может, лучше так сделать: скажем, что берем с собой, а как начнем с постели поднимать, он сам откаже тся. Ведь у него лишь самолюбие уязвлено. Как же: все внимание сейчас Джою. — Док похлопал по перевязанной руке. Ну вот и все, Джим. Полегчало?
Джим осторожно подвигал плечом.
— Еще бы. Конечно, полегчало.
— Слушай, а что бы тебе проведать старика, а Джим? Поешь и иди. Ведь он и твой знакомец.
— Ладно, схожу.
— Он чуток не в себе, — предупредил Бертон. — Волновать его не следует. Он и без того перевозбужден.
Джим кивнул.
— Понял, буду лишь кивать да поддакивать, — он поднялся. — Ну, сейчас почти и не болит.
— Поешь каши, — предложил Мак. — Хоронить мы пойдем к полудню, как и собирались, если удастся, все движение в городке остановим.
Доктор хмыкнул.
— Так-то вы печетесь о людях! Сколько же в вас злобы! Будь я вожаком ваших врагов, выследил бы вас и пристрелил!
— Думаю, они именно так и поступят в один прекрасный день, ответил Мак. — Они уж по- всякому пробовали со мной разделаться.
Друг за другом вышли из палатки. Серой дымкой висела изморось дождь все не унимался, — словно кисеей окутывая сад. Джим оглядел ряды замызганных палаток, проходы меж ними — грязное месиво, взбитое сотнями ног: люди беспрестанно сновали взад и вперед — н е найти сухого пятачка, чтобы присесть. В конце каждого палаточного ряда около уборных выстроились очереди.
Бертон и Мак с Джимом направились к кухне. Из труб валил голубой дым, видно, топили сырыми дровами. На плитах стояли прачечные чаны, и в них булькала каша. Повара размешивали ее длинными палками. Холодные дождевые капли скатывались Джиму за шиворот. Он плотнее запахнул куртку и застегнул все пуговицы.
— Помыться бы неплохо, — вздохнул он.
— Мокрой губкой оботрешься — и хватит с тебя. Большего предложить не могу. Держи, я твой котелок прихватил.
Они встали в очередь у плиты. Повара едва успевали наполнять протянутые посудины. Джим подцепил на палочку, служившую ложкой, каши и подул, остужая.
— Вполне съедобно, — похвалил он. — Я сейчас голодный как волк.
— Неудивительно. Вон, Лондон помост осматривает. Пойдем-ка и мы! и они зашагали по грязи, стараясь не попадать в чужие следы. За кухонными плитами высился помост метра в полтора высотой, сколоченный из штакетин и досок из дренажных штолен. Лондон прибивал перила.
— Привет! — кивнул он. — Ну, как позавтракали?
— Да сегодня хоть из грязи блины пеки, все одно съедим за милую душу, — ответил Мак. — Больше ничего у нас не осталось?
— Ни крошечки. Все до крупинки сварили.
— Может, Дику хоть сегодня удача улыбнется, — с надеждой сказал Джим. — Мак, отпустил бы ты меня, глядишь, я б чего и раздобыл. Все равно без дела сижу.
— Оставайся здесь, — бросил Мак и пояснил Лондону: — Этого парня уже взяли на заметку. Дважды чуть не сцапали, а он — на тебе! — хочет в одиночку в городе объявиться.
— Не валяй дурака. Мы тебя на грузовик посадим, рядом с гробом. Куда тебе с больной рукой? Поедешь на грузовике, — решил Лондон.
— И не подумаю! — взъерепенился Джим.
Лондон лишь зыркнул на него.
— Ты, парень, со мной не очень-то своевольничай. Главный здесь я! Придет твой черед, буду твои команды слушать. А пока командую я.
В глазах у Джима мелькнули бунтарские искорки. Он бросил взгляд на Мака, тот выжидающе улыбался.
— Что ж, будь по-твоему! Подчиняюсь.
— И для тебя, Джим, есть дело, — сказал Мак, — если ты, Лондон, конечно, не против. Пусть Джим повертится меж ребят, потолкует с ними, прикинет, как они настроены. Нам нужно знать, на что рассчитывать в забастовке. По-моему, ребята Джиму доверятся.
— Так что ж ты хочешь узнать? — не понял Лондон.
— Как ребята относятся к забастовке теперь.
— Не возражаю, — согласился Лондон.
Мак повернулся к Джиму.
— Сходи, проведай старого Дана и начинай с ребятами говорить. Где кучка соберется, туда и иди. Никаких идей им не толкай. Кивай да поддакивай, а сам на ус мотай, как они настроены. Справишься, Джим?
— Справлюсь. А куда старого Дана упрятали?
— Значит, так. Во втором ряду видишь палатку, что посвежее других? Доктор там больницу устроил. Скорее всего. Дана там отыщешь.
— Что ж, пошел. — Джим соскреб остатки каши деревянной лопаточкой и отправил в рот. Зачерпнул на ходу воды в бочке, ополоснул котелок и, проходя мимо своей крошечной палатки, забросил его туда. В палатке послышался шорох. Джим опустился на колени и впол з в палатку. Там он увидел Лизу — она, видно, кормила младенца, но сразу же прикрыла грудь.
— Привет.
Лиза покраснела и прошептала:
— Привет.
— Я думал, ты в больничной палатке ночуешь.
— Там мужчины.
— Не промокла ночью-то у нас?
Лиза еще плотнее прикрыла грудь, спустив одеяло с плеч.
— Нет, у вас не протекает.
— Чего ты боишься? Не обижу. Ведь однажды даже помог тебе вместе с Маком.
— Я помню. Поэтому и боюсь.
— Что-то не пойму я тебя.
Она опустила голову, уткнув нос в одеяло.
— Ты же меня видел, ну, без всего, — едва слышно проронила она.
Джим засмеялся было, но быстро осекся.
— Ну и что же? Ничего в этом стыдного нет. Просто нужно было тебе помочь.
— Понимаю, — на миг она взглянула на Джима. Только мне все равно не по себе.
— Выбрось ты это из головы! Как малыш?
— Хорошо.
— Кормить не тяжело?
— Ничуть, — Лиза покраснела и пробормотала. — Мне нравится кормить грудью.
— Что ж удивительного!
— Мне нравится, приятно так. — Она опустила голову. — И с чего это Я тебе все рассказываю?
— Почему б и не рассказать?
— Не знаю, не нужно, наверное… неприлично, а? Никому не говори, ладно?
— Само собой, — Джим отвернулся, посмотрел за низкий полог. Мало-помалу дымка рассеивалась. С полога ниткой прозрачных бус свисали крупные капли. Джим намеренно не переводил взгляда, он чувствовал, что Лизе хочется взглянуть ему в лицо, но пока не удает ся.
Ей виден был лишь его темный профиль в свете занимающегося дня да неуклюже перевязанное плечо.
— А что у тебя с рукой? — спросила она.
Он повернулся, и их взгляды встретились.
— Ранили вчера.
— Да ты что! Болит?
— Чуть-чуть.
— Странно — ранили! Вот так, ни с того, ни с сего — ранили?
— Мы с изменниками драку затеяли. А один из хозяев возьми да и пальни из ружья.
— Ты — дрался? Ты?
— А что тут такого?
