Эрих Ремарк - Возлюби ближнего своего
— В Цюрихе… — повторил Керн.
— Разве это плохо, мальчик?
Керн взглянул на него.
— Нет.
— Она живет там у знакомых. Ты тоже скоро будешь в Цюрихе, это точно. Здесь постепенно становится слишком жарко.
— Да…
Подошла Лила. Она поздоровалась с Керном так, будто он просто вернулся с прогулки. Для нее два месяца тюрьмы были пустяком, о котором не стоило и говорить. Она уже двадцать лет не жила в России и видела, как из Китая и Сибири возвращаются люди, пропавшие без вести десять — пятнадцать лет тому назад. Плавным, неторопливым движением она поставила на стол поднос с чашками и кофейник.
— Отдай ему письма, Лила, — сказал Штайнер. — Он все равно не позавтракает прежде…
Лила показала на поднос. Письма лежали там, прислоненные к одной из чашек. Керн распечатал их и внезапно забыл обо всем. Это были первые письма, которые он получил от Рут. Это были первые любовные письма в его жизни. Словно по мановению волшебной палочки, с него свалилось все: страх и неуверенность, одиночество и разочарование. Он читал, и слова, написанные чернилами, начинали словно светиться — на земле жил человек, который беспокоился за него, который был в отчаянии от того, что произошло, и который говорил ему, что любит его. Твоя Рут. Твоя Рут. «Боже, — подумал он, — твоя Рут!» Это казалось почти невероятным. «Твоя Рут!» Что принадлежало ему до сих пор? Несколько флаконов с духами, немного мыла и вещи, которые он носил. А теперь? Тяжелые черные волосы. Глаза! Это почти невероятно…
Он поднял глаза. Лила зашла в вагон. Штайнер курил сигарету.
— Все в порядке, мальчик? — спросил он.
— Да. Она пишет, чтобы я не приезжал. Я не должен еще раз рисковать из-за нее.
Штайнер засмеялся.
— Они всегда так пишут, правда? — Он налил ему чашку кофе. — Ну, а теперь пей и ешь.
Он прислонился к вагону и смотрел, как Керн завтракает. Сквозь легкий молочный туман выглянуло, солнце. Керн почувствовал его лучи на своем лице. Прошлым утром в вонючей каморке он черпал из помятой оловянной миски тепловатую похлебку, к которой бродяга Лео преподносил своим задом парочку аккордов — это было его каждодневной «гимнастикой», как только он просыпался. А сейчас свежий утренний ветер касался руки Керна. Керн ел белый хлеб и пил нормальный кофе. В его кармане лежали письма от Рут, а Штайнер сидел рядом с ним, прислонившись к вагону.
— Одно преимущество тюрьма все-таки имеет, — сказал Керн. — После нее все кажется превосходным.
Штайнер кивнул.
— Больше всего тебе сейчас хочется уйти, уже сегодня вечером, правда? — спросил он.
Керн посмотрел на него.
— Я хочу уйти и хочу остаться. Я бы хотел, чтобы мы ушли все вместе.
Штайнер дал ему сигарету.
— Останься здесь денька на два-три, — сказал он. — Ты довольно жалко выглядишь. Тюремная похлебка тебя заморила. Поправься немного. Для проселочных дорог у тебя должна быть сила в костях. Лучше переждать здесь несколько деньков, чем распаяться в дороге и попасть в полицию. Швейцария — не детская забава. Чужая страна. Там нужно крепко держаться друг за друга.
— А я могу здесь что-нибудь делать?
— Ты можешь помогать в тире. А вечером — на сеансах телепатии. Правда, я уже взял другого человека, но вдвоем — лучше.
— Хорошо, — сказал Керн. — Ты, конечно, прав. До ухода я должен хорошенько прийти в себя. Я чувствую почему-то ужасный голод. Не в желудке — нет, в глазах, в голове, везде. Будет лучше, если я очухаюсь.
Штайнер засмеялся.
— Правильно. А вот и Лила с горячими пирогами. Заправляйся основательно, мальчик. А я пока пойду разбужу Поцлоха.
Лила поставила противень перед Керном. Он снова начал есть. Кушая, он все время проверял, на месте ли письма.
— Вы останетесь здесь? — спросила Лила на своем медленном, немного твердом немецком языке.
Керн кивнул.
— Не бойтесь, — сказала Лила. — Вы не должны бояться за Рут. С ней ничего не случится. Я прочла это на ее лице.
Керн хотел ей ответить, что не боится. Что он только беспокоится, как бы ее не схватили в Цюрихе раньше, чем он приедет… Но взглянув на темное, омраченное глубокой скорбью лицо русской, он промолчал. По сравнению с ним, с этим лицом, все казалось мелким и незначительным. Но Лила как будто что-то почувствовала.
— Ничего, — сказала она. — Ничего не страшно, пока тот, кого ты любишь, еще жив.
Это случилось через два дня, после обеда. Несколько человек вразвалку подошли к тиру. Лила была занята с группой молодых парней, и люди подошли к Керну.
— А ну-ка, живо! Постреляем!
Керн подал первому ружье. Сначала они стреляли в фигурки, которые с шумом опрокидывались, и в стеклянные шарики, танцующие в струе маленького фонтанчика. Потом начали изучать список выигрышей и потребовали мишени, чтобы что-нибудь выиграть.
Первые двое выбили тридцать четыре и сорок четыре очка. Они выиграли плюшевого медвежонка и посеребренный портсигар. Третий, коренастый мужчина с взъерошенными волосами и густыми темными жесткими усами, долго и тщательно целился и выбил сорок восемь очков. Его друзья зарычали от удовольствия. Лила бросила в их сторону быстрый взгляд.
— Еще пять выстрелов, — потребовал мужчина и сдвинул фуражку на затылок. — Из этого же ружья.
Керн зарядил ружье. Тремя выстрелами мужчина выбил тридцать шесть очков. Каждый раз — по двенадцати. Керн почувствовал, что серебряная корзина для фруктов вместе с приборами — семейная реликвия, которая была получена по наследству и не выигрывалась, — в опасности. Он взял одну из счастливых пуль, изготовленных директором Поцлохом. Следующий выстрел пришелся в шестерку.
— Холла! — мужчина отложил ружье. — Здесь что-то не так! Прицелился я безупречно.
— Может, вы немного вздрогнули, — высказал предположение Керн. — Это то же самое ружье.
— Я не вздрагиваю, — возбужденно ответил мужчина. — Старый фельдфебель полиции не вздрагивает. Я знаю, как стреляю.
На этот раз вздрогнул Керн. Полицейский, даже в гражданской форме, действовал ему на нервы.
Человек уставился на него.
— Здесь что-то не то, эй вы! — с угрозой промолвил он.
Керн ничего не ответил. Он снова подал заряженное ружье. На этот раз он вложил нормальную пулю. Прежде чем начать целиться, фельдфебель еще раз посмотрел на него. Он попал в двенадцать и отложил ружье.
— Ну?
— Бывает, — ответил Керн.
— Бывает? Нет, не бывает! Четыре раза — в двенадцать, и один раз — в шестерку. Вы же сами этому не верите? Так?
Керн промолчал. Человек приблизил к нему свое красное лицо.
— Ваше лицо кажется мне знакомым.
Друзья его перебили. Они потребовали еще один спорный выстрел.
— У вас, ребятки, что-то не в порядке с пулями! — закричали они. — Шестерка — недействительна.
Подошла Лила.
— Что случилось? — спросила она. — Чем могу помочь? Молодой человек здесь еще новичок.
Друзья начали говорить с Лилой. Полицейский не участвовал в разговоре. Он смотрел на Керна, и было видно, что он старается что-то вспомнить. Керн выдержал взгляд. Он помнил о всех уроках, которые дала ему его беспокойная жизнь.
— Я поговорю с директором, — небрежно сказал он. — Я не могу здесь ничего решить.
Он подумал, не дать ли полицейскому спорный выстрел. Но сразу представил себе, как разбушуется Поцлох, если вещь, полученная по наследству от родителей жены, полетит ко всем чертям. Он попал между Сциллой и Харибдой.
Керн медленно достал и закурил сигарету. Чтобы не дрожали руки, он был вынужден сильно напрячь мышцы. Затем он повернулся и вразвалку направился к месту Лилы.
Лила осталась на его месте. Она предложила компромисс. Полицейский сделает еще пять выстрелов. Конечно, бесплатно. Его друзья этого не захотели. Лила взглянула в сторону Керна. Она заметила, как он бледен, и поняла, что дело здесь не только в волшебных пулях Поцлоха. Внезапно она улыбнулась и уселась на стол, напротив полицейского.
— Такой элегантный мужчина отлично справится с этим и второй раз, — сказала она. — Давайте попробуем! Пять бесплатных выстрелов — для королевского стрелка!
Польщенный полицейский вытянул шею из воротничка.
— У кого такая рука, тот не знает страха, — сказала Лила и положила свою маленькую ручку на большую, покрытую рыжеватыми волосами, руку фельдфебеля.
— Страх? Это чувство нам не знакомо! — Полицейский ударил себя в грудь и засмеялся деревянным смехом.
— Я так и думала. — Лила с восхищением посмотрела на него и протянула ружье.
Полицейский взял его, тщательно прицелился и выстрелил. Двенадцать. Он с удовлетворением посмотрел на Лилу. Она, улыбаясь, снова зарядила ружье. Полицейский выбил пятьдесят восемь очков.
Лила, сияя, смотрела на него.
— Вы самый лучший стрелок, какого я вижу здесь за последние несколько лет, — сказала она. — Вашей жене действительно нечего бояться.
