Эмма Донохью - Падшая женщина
— Вы меня обесчестили!
— Боже мой, тише, пожалуйста, тише.
— Как вы смеете предлагать мне деньги! Покупать мое молчание! — шепотом крикнула Мэри. — Видите, до чего вы меня довели! И все потому, что я поверила в уэльсскую честь!
Это попало точно в цель. Пока валлиец возился с кошельком, Мэри усмотрела на простыне красноватое пятно. Должно быть, это было вино, потому что месячные не приходили к ней с того самого дня, как она побывала у Ма Слэттери. Но этот простофиля конечно же не поймет разницы. Дрожащим пальцем она показала на пятно и зарыдала еще громче.
— Клянусь, я все возмещу, только перестань плакать! Тише!
Он дал ей еще десять шиллингов за потерянную девственность. Мэри передернула плечами, не давая к себе прикоснуться.
— А что, если будет ребенок?
Эти слова обожгли валлийца, словно удар кнута. Его брови почти сошлись на переносице.
Мэри вышла из комнаты с фунтом стерлингов в кармане. Она едва сдерживала смех.
Весь день в дилижансе она разыгрывала убитую горем деву. Валлиец сидел между двумя пыльными каменщиками и смотрел на свои сапоги. Его парик перекосился еще сильнее, а щеки покрывала седая щетина.
Сегодня дорога почти ничем не отличалась от полей, в которых она была проложена. Один раз им попалась такая глубокая рытвина, что фермер пожелал выйти и осмотреть ее. Он влез обратно в карету в мокрых грязных сапогах и сообщил, что в яму провалился осел.
— Вот ведь… осел, — сострил он, поглядывая на Мэри.
Она притворилась, что ничего не слышала. У нее были деньги и полная сумка одежды, и она чувствовала себя совершенно счастливой.
В окне появилось перевернутое лицо Ниблетта.
— Всего час до Монмута! — весело крикнул он.
Однако, на взгляд Мэри, было не похоже, чтобы откуда-нибудь из этой пустыни вдруг появился город. Она всегда представляла мир плоским, но эта земля вздымалась и опускалась, бугрилась и снова проваливалась, как будто под ее замерзшей коркой ворочался беспокойный великан. Кроме борозд, оставленных другими колесами, на холме, что они огибали, не было никаких других следов человеческого присутствия. Больше всего ее тревожили вороны. Она и понятия не имела, что на свете столько ворон. На окраинах города должно быть полно воробьев или чаек, но за последний час Мэри не видела ничего, кроме ворон, и не слышала ничего, кроме их полузадушенных, но пронзительных криков.
Дилижанс поравнялся с усыпанным валунами полем. Начинало слегка смеркаться. Мэри испустила длинный прерывистый вздох и попросила валлийца одолжить ей его письменные принадлежности. Он тут же передал ей коробку с перьями, чернилами и бумагой. Интересно, не удивило ли его то, что она умеет писать, подумала Мэри. Кое-как устроив лист на коленях, она приступила к своему нелегкому заданию. «Моя дарогая падруга Джейн», — вывело перо. Валлиец не спускал с нее взволнованного взгляда. Ничего, пусть попотеет. Погрызет ногти. Да-да, она вполне может написать жалобу и обвинить его в изнасиловании. Вчера он не думал о последствиях и не задавал никаких вопросов, так пусть побеспокоится сейчас.
Дорога больше напоминала канаву. Ниблетт сошел с козел и повел лошадей под уздцы — они спускались с поросшего лесом холма. Карета сильно накренилась, и на мгновение Мэри испугалась, что сейчас она вырвется и унесется в лес, словно раненое животное. Она покрепче взялась за перо. «Моя дарогая падруга Джейн, я пишу тебе это писмо прибывая на смертном одре». Мэри не делала ошибок в письме, но сильно сомневалась в грамотности Сьюзан Дигот, а то, что она сочиняла сейчас, должно было являть собой предсмертное послание матери к Джейн Джонс. Ее немного затошнило от тряски, и она на минуту подняла голову. Тощая, похожая на собаку овца нюхала ручеек, пересекавший дорогу. Вода в нем была коричневой.
Она вернулась к письму. «Услуга о каторой я прошу во имя нашей дружбы велика». Дилижанс въехал в долину. Здесь было много кузниц, и в воздухе стоял запах разогретого металла. Они миновали пастуха в овечьем тулупе; в этой части света человек и зверь носили одинаковые одежды. Впереди показалась бурная река с перекинутым через нее массивным каменным арочным мостом. По словам фермера, река называлась Уай. Наступил тот самый, последний перед сумерками час, когда с неба пропадали последние краски. По другую сторону моста можно было разглядеть кучку небольших домиков, отделанных посеревшим от времени деревом. Должно быть, это была окраина города.
Мэри прищурилась. Хорошо бы чернила высохли скорее — песка для просушки у нее не было. Карету мотало из стороны в сторону; Мэри перехватила перо поудобнее и задумалась. Что должна написать мать, находящаяся на пороге кончины? «Боюсь что по моей кончине моя единственая дочь останется одна одинешенка на белом свете без друзей и падержки». Слова вдруг начали расплываться у нее перед глазами. В эту секунду она верила в эту историю сама. Мать, которая больше никогда не увидит свою единственную дочь…
— Монмут! — завопил Джон Ниблетт.
Ну и слава богу. По крайней мере, скоро можно будет наконец выбраться из этого корыта, в котором она провела самую длинную неделю в своей жизни. Мэри взглянула в окно, и ее сердце болезненно сжалось.
Монмут? Но это же не город. Это крохотный городишко, почти деревня. Что же она наделала?
Валлиец протянул руку за своими чернильницей и пером. Мэри поспешно накорябала в конце имя матери. Только теперь она осознала, что он тоже собирается сходить в Монмуте. Да чтоб его разбил паралич, в ярости подумала она. Неужели он местный? В Англии столько ничтожных вонючих городишек, так почему же этот человек оказался именно отсюда?
Надо было думать, прежде чем затаскивать его в постель. Надо было получше пораскинуть мозгами. Теперь оставалось только надеяться, что он живет где-нибудь подальше от города и их дороги никогда не пересекутся.
Мэри отдала валлийцу письменные принадлежности и отвела глаза.
Посреди реки возвышались несколько покрытых деревьями островков. Верхушечные ветки были усеяны воронами. Одна вдруг издала хриплый повелительный крик, тяжело захлопала крыльями и перелетела на соседнее дерево. Ее растопыренные перья напоминали пальцы. Понемногу волнение охватило всю стаю. Одна за другой вороны срывались с дерева и взмывали в воздух. То, что Мэри принимала за ветки, оказалось птицами. Они были похожи на иглы, штопающие порванную ткань неба.
Дилижанс, скрипя, въехал на мост. Несколько жалких рядов домов, один-единственный церковный шпиль. Весь Монмут предстал перед ней как на ладони. Проделав весь этот путь, она оказалась в городе, где птиц было гораздо больше, чем людей.
Часть вторая
Монмут
Глава 4
Полный перечень обязанностей хорошей прислуги
— И смотри, вот здесь остались следы от ее слез. — Миссис Джонс протянула письмо своему супругу.
Он поднес лист бумаги к свету, передал его обратно жене и уселся на кровать.
— Подумать только, маленькая дочка Сью Рис выросла в такую высокую красивую девушку, а ее матери нет на свете и она не может полюбоваться на свое сокровище! — У миссис Джонс не хватало переднего зуба, и когда она вздыхала, то слегка присвистывала. — Но слава Создателю, она хотя бы недолго мучилась. Девочка сказала, лихорадка унесла ее очень быстро.
Мистер Джонс согласно кивнул и поднял ногу, чтобы снять свой единственный башмак с красным каблуком.
— Послушай-ка, Томас, вот кусок, от которого у меня прямо-таки разрывается сердце. — Миссис Джонс быстро пробежала письмо. — «Из благатварительной школы она научилась читать, писать, шить… может скраить рубашку, падрубить манжеты… испалнять любую работу… Моя бедная Мэри станит прикрасной служанкой у нее быстрые руки и она усердна скрамна и неприхатлива…»
— Что здесь такого жалостливого? — перебил мистер Джонс, надевая через голову ночную рубашку.
— Я еще не дошла. — Миссис Джонс наклонилась ближе к свече. — «Если ты праявиш божескую милость и примеш мою несчастную дочь в услужение я не самневаюсь что ты никогда об этом не пажалееш и да наградит тебя Господь за твою доброту. — Ее голос дрогнул. — Молю тебя дорогая Джейн пазволь моей душе упокоится с миром зная что моя единственая девочка находится под твоей защитой и в твоих надежных руках». — Она потерла глаз костяшками пальцев.
— Иди в постель, дорогая, — сказал мистер Джонс.
— Уже иду. Знаешь, у девочки нет ни пенса. У нее не было ни крошки во рту с самого Челтнема! Я велела ей заказать хорошую отбивную в «Робин Гуде» и сказать хозяину, чтобы он записал ужин на счет Джонсов.
Он еще раз кивнул и натянул на стриженую голову ночной колпак.
Миссис Джонс снова расправила письмо, пытаясь разобрать неровные строчки.
