Макс Фриш - Синяя борода
— Здесь сказано: художник-график.
— График — ее второй муж. Певец был женат, много разъезжал, он лет на десять был старше Розалинды.
— Что еще вы знали?
— Она не была нимфоманкой.
— Но время от времени ей необходимо было самоутверждаться как женщине, потому что ее отец, майор, служивший в Сионе, возлагал на нее другие надежды, и все это вы можете понять, господин доктор Шаад...
— Да.
— Это верно, что у вас, господин Шаад, была связь с Розалиндой, когда она еще была замужем за графиком?
— Да.
— Это было в Берне?
— Да.
— А вы с женой жили в Цюрихе?
— Да.
— Известно ли вам, как воспринял в свое время бернский график известие о ее связи, я имею в виду — о связи с вами?
— Я думаю, это было ударом для него.
— Розалинда рассказывала вам об этом?
— Да, в общих словах.
— Что вы знали конкретно?
— Она не была нимфоманкой...
— Это вы уже говорили.
— Она по натуре "товарищ.
— И потому вы в шестой раз женились.
— Это верно.
— А позднее, господин доктор Шаад, уже будучи мужем Розалинды, когда однажды утром за завтраком вы пожелали узнать, что, собственно, происходит с ней последние полгода, как вы восприняли ее сообщение, господин доктор Шаад?
— Вы имеете в виду ее связь с Яном...
— Хотя бы.
— Она продолжалась больше года.
— Вы были потрясены?
— Да.
— Вы были потрясены...
Когда на бильярде играешь один, иной раз находятся зрители, которые, со стаканом в руке, хотят увидеть, как я решу очередную задачу. Это заставляет продолжать игру, и потому я рад, если бывают такие зрители. Обычно они задерживаются ненадолго; промазав два или три раза подряд, я снова оказываюсь один.
— Слово предоставляется прокурору...
Вынесенный мне оправдательный приговор никогда его не убедит.
Относительно дверного замка резюмирую: насильственное вторжение в квартиру исключено. Никаких повреждений не обнаружено. Значит, остаются две возможности. Первая: защелкивающийся замок был открыт изнутри, то есть Розалинда Ц. сама впустила преступника в свою квартиру. Правда, против этого свидетельствует то обстоятельство, что Розалинда Ц. в означенное время, как нам известно, находилась под действием сильного снотворного. Поэтому она, по-видимому, и не оказала сопротивления. Вторая возможность: у преступника был ключ от квартиры. Мы не знаем, у кого еще, кроме обвиняемого и уборщицы, был ключ от квартиры, но у обвиняемого он несомненно был.
О чем не упоминалось на суде: о наших давних мальчишеских играх в гравийном карьере. Маленький Эгон, которому мы связали ноги — не мог же настоящий индеец называться Эгоном, — был через три дня найден с воспалением легких собакой-ищейкой (кто связал ему ноги, он так и не осмелился тогда сказать); позднее, уже известным пианистом, он погиб в авиационной катастрофе; как свидетель он выпал.
— Вы тоже, фройляйн Шлегель, как ассистентка, можете подтвердить, что обвиняемый, если его к этому не вынуждает врачебный долг, и мухи не обидит?..
Гравийный карьер, где собралась группа бойскаутов в то самое время, когда Розалинду Ц. задушили у нее на квартире, и где никто не видел мой голубой «вольво», расположен вместе с другими карьерами, как я показал на первом допросе, между Цумиконом и Эбматингеном. Это подтвердила и полиция.
Я благодарен за каждое подтверждение.
— Хотя была суббота, вы тем не менее находились на работе неотлучно, все послеобеденное время, так вы утверждаете, фройляйн Шлегель...
— Я ждала телефонного звонка.
— И чтобы не пропустить этого звонка, вы все послеобеденное время не выходили, к примеру, чтобы выпить чашку кофе или купить сигарет...
— Я ведь не курю.
— Я спрашиваю вас в последний раз.
— Я работаю в задней комнате, в лаборатории, поэтому мне не видно, прошел ли кто-нибудь через прихожую. И наконец, у господина доктора есть ключ, ему незачем звонить, когда он приходит.
— Значит, вы не видели обвиняемого?
— Этого я не утверждаю...
— Вы слышали за стенкой обвиняемого?
Свидетельница задумывается.
— Фройляйн Шлегель, вы обязаны говорить правду.
— Возможно, он прошел через прихожую как раз тогда, когда позвонил мой друг, а господин доктор не хотел мне мешать и прошел прямо к себе в кабинет, да, я считаю это вполне возможным.
— В котором же часу ваш друг звонил?
— Я думаю, в начале пятого.
— Когда вы ушли с работы?
— Я думаю, около пяти.
— Так и не увидев обвиняемого...
Свидетельница молчит.
— У меня нет больше вопросов к свидетельнице.
Прокурор откидывается назад.
Свидетельница испугана.
Слово предоставляется защитнику:
— Когда вы работаете в лаборатории, фройляйн Шлегель, вы можете услышать, если в кабинете кто-нибудь кашлянет, например, до вас вообще что-нибудь доносится оттуда, шаги, например?
— Нет.
— Почему?
— Потому что там весь пол затянут ковром.
Снимки, сделанные судебно-медицинской экспертизой полиции: обнаженный труп в морге, низ живота прикрыт черной материей; важны синие полосы на шее жертвы — они сняты крупным планом; важны также полосы на обеих лодыжках; еще один снимок крупным планом — ноги жертвы, которые преступник сперва обмотал клейкой лентой. Почему жертва, судя по всему, не сопротивлялась? Это важно, поскольку у Феликса Шаада, арестованного через пять дней после преступления, не обнаружено никаких царапин. Третий снимок крупным планом: женский гигиенический пакет во рту; невидимому, им жертва и была задушена, и преступнику незачем было прибегать еще и к галстуку. Наконец, снимок, который сейчас затребовал прокурор: жертва на ковре у кровати, полностью одетая, руки сложены на животе, на груди — пять линий.
— Можно со всей уверенностью утверждать: речь идет о преступлении на почве интимных отношений. Убийство с целью ограбления исключается, как я уже излагал. Способ, каким преступник выполнил свое намерение, — удушение жертвы женским гигиеническим пакетом — свидетельствует о том, что побудительной причиной была ревность...
Какое-то время помогают прогулки по окрестностям.
— Почему вы бродили по подлеску?
— Потому что дорога внезапно оборвалась.
— Как это дорога оборвалась?
— Лесовозная дорога...
— Вы говорили, что хорошо знаете этот лес, почему же вы шли не по тем тропкам, которые знаете десятилетия, господин доктор Шаад, тем более в такой туманный день, как сегодня?
— Я не люблю бродить по асфальту.
— Вы любите подлесок...
— Необязательно, нет, и не тогда, когда сыро, как сегодня, а ты идешь в туфлях, да еще все время оступаешься.
— А что вы называете лесовозной дорогой?
— Ее сразу не распознаешь, поначалу вроде бы хорошая дорога, довольно широкая, местами шагаешь по гравию, потом гравий кончается, но все-таки это еще дорога. Она идет между поваленными стволами. Мне кажется, со стволов уже ободрали кору. И вдруг от прогалины — только глубокие следы бульдозера, извилины в глине, а кругом подлесок.
— Вы встретили рабочих в лесу?
— Нет.
— Вы слышали механическую пилу?
— Нет.
— Вы, значит, полагаете, господин доктор Шаад, что в течение часа вас никто не видел?
— Этого я не знаю.
— А вы знаете, где в данную минуту находитесь?
— Где-то за Тоггвилем...
— Почему вы вдруг мочитесь на эту паутину?
Потом мне захотелось пива, сосисок.
— Был ли на господине галстук, когда он зашел в трактир? И если да, то какого цвета был галстук?
Кельнерша задумывается.
— Вы не помните...
— Нет.
— Вы прежде встречали этого господина?
— Я ведь только месяц здесь работаю.
— И вы ничего не слышали о деле Шаада?
— Нет.
— Что вам тогда бросилось в глаза?
Свидетельница задумывается.
— Вам ничего не бросилось в глаза...
— Он приложил руку к зеленой изразцовой печи, да, вот это мне и бросилось в глаза, да, еще он пожелал сесть за столик у изразцовой печи, а это место, по правде говоря, только для постоянных клиентов, и еще мне бросилось в глаза, что господин был небрит, по-моему, и шапки не снял, да, не снял берета.
— Он нервничал?
— Когда я подала ему карточку, он даже не глянул на меню и сразу заказал маленькую кружку пива.
— Что было потом?
— Он так и сидел там у изразцовой печи.
— А вас не удивило, когда он спросил, как вас зовут, и потом записал имя на клочке бумаги?
— Записал имя?
— Вы этого не заметили...
— Когда я принесла пиво, он заказал жареную сардельку, а их у нас не бывает в такое время дня. Видно, он и не поглядел в карточку. После двух часов у нас подают только холодные закуски — салями, например.
— Было, значит, больше двух часов...
— Уж конечно.
— Господин разговаривал с вами?
— Я, само собой, заметила, что господин все посматривал на меня, когда я стояла у буфета, но для кельнерши это дело привычное. Может быть, он и сказал что-нибудь о погоде. Но я не слушаю, когда клиенты говорят о погоде.
