Макс Фриш - Синяя борода
Макс Фриш - Синяя борода краткое содержание
— Вам знаком этот галстук, господин Шаад?
— Мне его уже показывали.
— Этим галстуком, как вы знаете, пользовались при удушении — жертва, вероятно, уже задохнулась, но преступник, очевидно, не надеялся, что женского гигиенического пакета, заткнутого в рот, будет достаточно, и потому он использовал еще и этот галстук.
— Я не преступник.
— Вы поняли мой вопрос?
— Да.
— Это ваш галстук или нет?
— Возможно...
— Да или нет?
— Я чувствовал себя в ее квартире как дома, я это уже говорил, может быть, в один из жарких дней я и снял там галстук. Вполне возможно. Я бывал в ее квартире только днем. Я это уже говорил. А потом я, может быть, забыл его, свой галстук, это возможно. Я не всегда надеваю галстук, когда выхожу из дому, и потому галстук мог остаться у нее в квартире.
— Господин доктор Шаад...
— Вполне возможно.
— Судебно-медицинская экспертиза не оставляет сомнений, господин Шаад: это ваш галстук.
Оправдан за недостатком улик.
Как с этим жить?
Мне пятьдесят четыре года.
— Вы, значит, не помните, господин Шаад, и по-прежнему не можете сказать, где вы находились в ту субботу после обеда, когда Розалинда Ц. была задушена с помощью вашего галстука в своей квартире на Хорнштрассе...
Бильярд — вот что помогает. Теперь я уже не тычу судорожно кием, как раньше, а бью по шару точно и мягко, и он катится как надо. Если играть каждый вечер, рука становится более твердой, и, если хорошенько продумать смелую комбинацию, осуществляешь ее уверенно и спокойно. Мне случается забивать в лузы по три, а то и по четыре шара подряд. Лишь когда я промажу и играть должен партнер, а я стою у зеленого стола, натираю кий голубым мелком и жду, пока промажет партнер, я снова слышу голос прокурора:
— Когда вы в понедельник вошли к себе в кабинет и услышали от своей тогдашней ассистентки, что в субботу была убита Розалинда Ц., вы сделали вид, будто ничего не знаете...
— По воскресеньям не выходят газеты.
— И потому вы ничего не знали?
— Совершенно верно.
— А почему вы, господин доктор Шаад, сразу спросили ассистентку, не была ли Розалинда Ц. задушена?
— Мне так подумалось.
— Почему же задушена?
— Проституток чаще всего душат.
На бильярде можно играть и одному. Когда я промажу и играть должен был бы партнер, будь он здесь, я бью рукой по трем шарам, разгоняя их во все/ стороны, бью вслепую и наотмашь, так что грохот раздается: роль партнера я поручаю случаю. Я не плутую, это не имеет смысла, я признаю любую позицию, которая создается на бильярдном столе, когда шары наконец остановятся.
— Почему вы лжете? Все, что вы говорите, господин доктор Шаад, не дает вам алиби. Почему вы наконец не признаетесь?
Когда я знаю, как покатится мой шар, и вдумчиво целюсь, моя левая рука, которая не бьет — на ней лишь покоится кий, — совершенно спокойна.
— А почему вы, господин доктор Шаад, не пошли на похороны? Ведь не происходило ничего такого, что могло бы вас тогда задержать. Вы и тут говорите неправду! Вы сидели в своем кабинете с легким приступом гепатита, а между делом вели долгие переговоры по телефону с бюро путешествий. Разве не странно, господин доктор Шаад, что, хотя вы в этот день были в Цюрихе, вы не пошли на похороны? Как-никак Розалинда Ц. когда-то была вашей супругой.
Время от времени, когда игра уж совсем не ладится, даже пирамидка, я меняю кий. Может быть, все дело в кие, бывают короткие и длинные кии. Правда, прежде чем снова склониться над зеленым сукном, чтобы прицелиться, надо помелить новый кий, возникает пауза, и прокурор снова тут как тут:
— Относительно ваших регулярных посещений Розалинды Ц.: значит, вы знали, каким промыслом она занимается в этой квартире?
— Да.
— И это вас не трогало?
— Нет.
— А верно ли, господин доктор Шаад, что, когда вы были женаты на Розалинде Ц., вы страдали, если она просто танцевала с кем-нибудь другим? И особенно, если в полночь ее все еще не было дома и она задерживалась у своей больной матери. Ваша необузданная ревность была известна широкому кругу друзей. Как выразился один свидетель, вы страдали, как пес.
— Когда был женат —^вполне возможно.
— А потом нет?
—Нет.
— Вы знали, кто у нее бывает?
— Это была ее профессиональная тайна.
— Вы, значит, знали, что у Розалинды Ц. ночью бывали клиенты, и тем не менее вы, господин доктор Шаад, совсем не страдали?
— Нет.
— Чем вы это объясняете?
— Мы стали друзьями.
— Вы стали друзьями...
— Меня не мучили больше подозрения.
Задача не только в том, чтобы попасть в шар и на том успокоиться. Надо обдумать позицию для трех последующих ударов. Игра от двух бортов рискованна, но, если она удается, следующее попадание почти обеспечено.
— Вы, значит, часто видели обвиняемого, господин
Биккель. А других посетителей вам доводилось видеть в подъезде?
— Я работаю только днем.
— Видели ли вы мужчин, покидавших дом по утрам, когда вы работали, и если да, то запомнился ли вам кто-нибудь из них, могли бы вы его опознать, если и не назвать по имени?
— Я ведь служу не сторожем...
— Тем не менее у человека есть глаза.
— Я могу только сказать, что не обращал на это внимания, а мадам Цогг всегда здоровалась со мной, когда шла к почтовому ящику. Я работаю привратником и в других домах, а там тоже случается, что иной раз утром выходит из дома какой-нибудь господин, который здесь не живет, а дама делает вид, что вообще никого не замечает, если рядом с ней муж. Я не знаю, что вы хотите от меня услышать.
— Вы, значит, встречали обвиняемого.
— Да, днем, время от времени.
— А в ту субботу вы его видели?
— Нет.
— Господин Биккель, это противоречит вашему первому показанию в полиции: вы тогда сказали, что господин Шаад в ту субботу не мог подняться на лифте и шел по лестнице пешком.
— Его видела моя жена.
— А вы сами его не видели?
— Я ведь был в подвале...
— Вы, значит, не можете сказать, нес ли обвиняемый в ту субботу, когда поднимался по лестнице пешком, потому что лифт не работал, цветы в руках, ну, скажем, лилии?
— Нет.
— Вы работали в подвале...
— Я и говорю, лифт стоял, я смазывал дверцы и потому находился в подвале.
— Когда это было, господин Биккель?
— Между одиннадцатью и двенадцатью.
— А потом лифт снова заработал?
— Конечно.
— Еще один вопрос, господин Биккель...
— Мне ведь надо было не только смазать дверцы, я стирал надписи, которыми то и дело поганят лифт, а это требует времени: ведь нынче в ход пускают не мел или грифель.
— А что же?
— Распылитель.
— Понимаю...
— «Иисус победит».
— Последний вопрос, господин Биккель...
— Теперь это перестали делать.
— Вы не заметили, был ли у обвиняемого ключ от почтового ящика Розалинды Ц., не пытался ли он каким-нибудь способом вытаскивать письма из ящика?
— Господин доктор Шаад — благородный господин.
Я не могу больше кормить лебедей.
Их длинные шеи...
Когда я бросаю в воду кусочки хлеба (остатки от завтрака), они величаво подплывают, как всегда, наклоняют к воде свои длинные шеи и не жадно, не спеша склевывают все. Не знаю, те же ли это лебеди, которых я кормил, передо мной сейчас, после десяти месяцев предварительного заключения. Они выпрямляют белые шеи. Они не узнают меня, медленно куда-то уплывают.
— Слово имеет прокурор...
Лебеди — не свидетели.
— Я спрашиваю в последний раз, где вы были, господин доктор Шаад, после того как около полудня расстались с Розалиндой Ц., как вы утверждаете, в добром согласии.
— Может быть, кормил лебедей.
— Лебедей?
— Да.
— Вы часто кормили лебедей?
— Время от времени.
— Где?
— На озере.
— А в ту субботу не шел снег или дождь?
— Лебедям все равно.
Целый день, если в приемной никого нет и если я не выезжаю по какому-нибудь экстренному вызову, я сижу в кабинете в белом халате, положив ноги на стол, и слышу все снова и снова:
— На первом допросе у окружного прокурора вы утверждали, что в означенный день гуляли по окрестностям, называли даже местность — Васберг ,или что-то в этом роде. Вы говорили, что обычно в таких случаях оставляете свой «вольво» у гравийного карьера и бредете по лесу куда глаза глядят, часто не зная, куда вас выведут лесные тропинки... К сожалению, установлено, что ваш голубой «вольво» в ту субботу стоял не у гравийного карьера, господин доктор Шаад, а в гараже на Кройцплац.
— Я ведь признал, что ошибся...
— Затем вы утверждали, что находились в своем врачебном кабинете, хотя в субботу у вас приема нет. Искали налоговые квитанции. Вы указали даже точное время: между пятнадцатью тридцатью и семнадцатью ноль-ноль.
— Да.
— Примерно в это время Розалинда Ц. была задушена в своей квартире... К сожалению, ваша тогдашняя ассистентка, работавшая в ту субботу, не видела вас в кабинете и не слышала... Потом вы отказались от своего утверждения, что в означенное время находились в кабинете и искали там налоговые квитанции, вы показали, что в то время, когда была убита Розалинда Ц., вы якобы смотрели чешский фильм. Ваш пересказ фильма свидетельствует о превосходнейшей памяти, господин доктор Шаад, ибо установлено, что этот чешский фильм уже полтора года не демонстрируется на экранах... Лишь ваше четвертое утверждение, что вы по пути, а именно на Фельдеггштрассе, покупали табак, более или менее подтвердилось. Киоск, где вы покупали табак, стоит недалеко от места преступления...
