Генри Бестон - Домик на краю земли
Существует особая причина моей привязанности к этому обширному пляжу. Здесь я окружен миром, насыщенным неподдельным запахом природы, то есть целым набором острых, стойких и причудливых летучих привкусов и ароматов. Они ощущаются в полной мере, когда жара на время смягчается теплым дождем. Я изучил их настолько хорошо, что, проведи меня с завязанными глазами по пляжу, и тогда сумел бы определить, в какой его части нахожусь в данную минуту.
Над самой границей океана воздух всегда прохладный, можно сказать, холодный и слегка увлажненный водяной пылью, рождающейся в результате разрушения бурунов и непрерывного распада бессчетных пузырьков пены; мокрый песчаный скат источает прохладный смешанный запах пляжа и моря; буруны, прорвавшиеся к берегу дальше других, толкают перед собой массу этого аромата. Пройтись по песку около самой воды, когда ветер дует почти перпендикулярно берегу, временами меняя свое направление на один румб то в одну, то в другую сторону, — значит испытать уникальное ощущение. На расстоянии около двадцати футов от кромки воды вас окружают влажные тропические испарения, исходящие от горячего и мокрого песка; подойдите к воде — и, словно пройдя через дверь, тут же окажетесь на подворье сентября. В мгновение ока словно переносишься из Центральной Америки в штат Мэн.
Футах в сорока от отметки малой воды, на широкой и влажной восьмифутовой спине летнего бара, плоской, как стол, вас ожидают другие запахи. Здесь приливы набросали клубки, поблекшие жгуты и гирлянды океанской растительности: обыкновенной морской травы, скальной водоросли оливкового или буровато-зеленого цвета, морского салата с измятыми и изломанными листьями, съедобной красной водоросли, поблекшего морского мха и какие-то неизвестные мне слизистые, студенистые шнурки.
В жаркий полдень во время прилива они высыхают, так как состоят в основном из воды, и наполняют раскаленный воздух запахом растительного тлена и океана.
Я обожаю этот истинно природный аромат. Иногда мертвая рыбина, попавшая в западню прибоя, или, может быть, скат, свернувшийся в кольцо от жары, прибавляет к запаху увядающей растительности слабый душок гниения, однако это вовсе не запах разложения.
За пределами бара и сточных проток лежит абсолютно плоская территория, называемая мной верхним пляжем; она достигает подножия песчаного бастиона, совершенно лишенного тени.
Летом эта полоса берега редко заливается приливом. Здесь царствует приятный аромат горячего песка. Я нахожу укромный уголок, покрытый тенью от груды обломков, засыпанных в дюне, и беру пригоршню яркого сухого песка.
Медленно процеживаю его сквозь пальцы, ощущаю, как от жаркой струйки исходит тонкий и острый кремнистый запах. Здесь тоже попадаются водоросли — дары океана, намытые сизигийным[19] приливом еще в прошлом месяце. На жаре, при полном отсутствии тени их листья и воздушные мешочки в форме сердечек потемнели до цвета йода. Обработанная раскаленным песком, эта листва лишилась запаха, однако первый же ливень снова разбудит благоухание.
Холодное дыхание океана, сдобренное испарениями пляжной растительности, высыхающей под солнцем, и жарким, острым ароматом песка, — вот запах пляжа в разгар лета.
2В моем открытом безлесном мире год словно вступил в фазу полной воды. Денно и нощно девятые сутки дует юго-западный ветер, протекая над Кейп-Кодом с неутомимой настойчивостью блуждающей реки. Солнце, медленно сходящее на алтарь года, задерживается на его ступеньках — летних месяцах, словно совершая обряд. Это диск всепожирающего пламени.
В жаркие дни над пляжем колеблются горячие испарения, под воздействием ветра наклонно поднимающиеся от земли в сторону океана; синяя дымка ползет в глубь полуострова, нависая над зарослями вереска и ширью болот; она словно размывает детали ландшафта, придавая ему вид бесформенной массы.
Днем в дюнах иногда жарче, чем в Истеме, так как блестящий, обнаженный песок отражает солнечные лучи; ночи в дюнах всегда холоднее. Посреди этих песков, исхоженных солнцем, обдуваемых ветрами болот и прохладного океана, «Полубак» почти ничем не отличается от корабля, плывущего в открытом море.
Дюнный воздух пахнет песком, океаном и солнцем. На вершинах холмов зеленая сочная трава достигла предельной высоты, и ее семенные султаны зелено-соломенного цвета торчат из гущи высохших прошлогодних копий. Кончики некоторых листочков мечены оранжевыми пятнышками зрелости, и тонкие нити увядания расходятся от них по краям. Травы солончаковых лугов уже плодоносят; по-летнему зеленые равнины местами запестрели желтоватыми заплатами На склонах дюн песок успокоился, словно запутавшись в траве; на оголенных площадках он тоже лежит неподвижно, будто там его удерживает солнце. Когда дождя нет неделю-другую и косые языки солнечного огня ложатся тяжким бременем на склоны дюн, горячий песок, устилающий тропинку, сбегающую от «Полубака» вниз, становится настолько сыпучим, что ступаешь по нему, как по глубокому снегу.
Зимнее море подобно зеркалу, висящему в холодном, сумрачном помещении; море летом — зеркало в ярко освещенной комнате. Свет настолько обилен, а зеркало настолько обширно, что день отражается в нем целиком. Там фокусируется цветовая гамма суток: сумерки и восход солнца, тени облаков и их отражения, оловянное небо накануне дождя, жгучий синий простор, откуда начисто выметены облака. Свет пронизывает океан, и немного тепла поглощают волны. Они сверкают на солнце, но обжигают холодом.
Вот теперь в обладание землей вступают насекомые. В разгар дня, когда вялый ветерок чуть тянет с болот, мир дюн напоминает тропики. Песок кишит насекомыми.
В такие дни повсюду жужжат слепни Tabanus costalis и жалят, словно колют кинжалами; мириады песчаных комаров «мокрецов» скапливаются на южных склонах дюн, высушенных солнцем; мухи-утюги и множество неизвестных микроскопических тварей бросаются в атаку. Приходится либо сидеть дома, либо искать убежища у самой кромки воды.
Благодаря ветру, прохладе и водяной пыли нижний пляж обычно свободен от насекомых-кровопийц, хотя ядовитый табанид, обретающий силу в конце августа, может сильно испортить настроение. По крайней мере до сих пор я отметил только два случая появления тропических визитеров. Ограждая меня от чрезмерного количества слепней, сами дюны в эти дни вполне пригодны для обитания, как и все пространство внешнего пляжа. Более того, ветер спасает меня от москитов.
Появились муравьи, и верхний пляж покрылся возведенными ими бугорками. Я наблюдаю, как эти красно-коричневые создания бегают взад и вперед, появляясь из-под засыпанных трав. Рядом с таким бугорком мелкий песок испещрен их следами. Весь верхний пляж стал ареной напряженной миниатюрной жизни; там прорыты туннели и шахты, повсюду вставлены двери.
Пляжная саранча, совсем крохотная в июне, выросла до нормальных размеров и обрела голос. То тут, то там в дюнах появляются всевозможные бабочки, сбившиеся с курса и унесенные к берегу океана западным ветром. Когда я переворачиваю гнилушки, лежащие на берегу, или бреду лугом по колее, оставленной колесом, оттуда выскакивают сверчки и немедленно исчезают в траве.
На открытых пространствах дюн, по соседству с жидкой травяной порослью, я нахожу глубокие, в палец толщиной, шахты, прорытые пауками. На глубине одного фута в прохладном песке живет черная самка; раскопайте норку — и вы найдете там волосатый паучий шарик.
В летние месяцы «леди» не покидает своей пещерки, однако с наступлением осени снова выходит на поверхность, торопливо пробегая под стеблями дюнной травы. — черная, быстрая и страшная. Самец песчаного цвета имеет меньший размер и встречается повсюду.
Однажды ночью под луной я заметил одного из пауков на берегу. Он куда-то спешил. Сначала я принял его за краба. Там же чуть позже я нашел у самой кромки воды крохотную жабу песочного цвета и подумал: не ради ли пляжных мух появилась она здесь?
Июньские жуки Lachnosterna areuta с громким стуком ударяют в мои стекла и, нудно гудя, прилипают к ним. Но стоит открыть дверь, как с полдюжины этих тварей атакуют настольную лампу и падают в изнеможении на скатерть На всхолмленных песчаных склонах черные осы-одиночки выбираются из норок; как тени, проносятся мимо гигантские стрекозы.
Пляжный горошек, растущий где попало, в полном цвету. Западный ветер обдувает травы и уносится дальше, покрывая морщинами гладь океана. Душные облака недвижно повисают над материком, их дальние края теряются в дымке. Зной брызжет через край. Так сгорает год…
3Я говорил уже, что в апреле — мае на полуострове остается мало птиц. Одно время неприхотливые к погоде серебристые чайки казались единственными птицами, словно нарочно оставленными здесь ради меня Причем многие из них были не взрослыми экземплярами, так как только начинали менять коричневое «юношеское» оперение на серовато-белый «взрослый» наряд. Однажды туманным утром в конце мая я увидел пляж, переполненный этими птицами. В ту ночь на берег выбросились косяки мерлузы и чайки слетелись на пиршество. Когда им попадались еще живые рыбины, находка считалась особенно ценной, и я видел, как некоторые чайки защищали такие лакомства от запоздавших гостей, вообразивших себя сотрапезниками, да еще демонстрируя свою силу при помощи крыльев и угрожающих криков. Множество чаек расселось в длинном «сенаторском» ряду на возвышенной части пляжа, повернувшись клювами в сторону океана.
