Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа
Шло время. Странник ждал — про него явно забыли: Ночью было холодно, и теперь он чувствовал, как живительное тепло утреннего солнца согревает его.
— Едут! Едут! — вдруг закричал дозорный.
Братья в келье настоятеля проснулись и высыпали на улицу, оставив умирающего в одиночестве.
Собравшись с духом, сын Марии робко приблизился и переступил порог. Внутри был разлит покой смерти или бессмертия. Бледные худые ноги настоятеля купались в ярком солнечном свете. Под потолком жужжала пчела; мохнатое черное насекомое гудело над семью язычками пламени, перемещаясь то к одному, то к другому, словно выбирая себе погребальный костер.
Внезапно Иоахим пошевелился. Собрав последние силы, он поднял голову — рот у него раскрылся, ноздри затрепетали, а глаза начали вылезать из своих орбит. Сын Марии поочередно приложил руку к сердцу, губам и лбу в знак приветствия.
— Ты пришел… ты пришел… ты пришел… — зашевелились губы настоятеля, но говорил он почти беззвучно, и сын Марии не услышал его. И тут же улыбка невыразимого восторга разгладила суровые черты лица старца, глаза его закрылись, ноздри перестали вибрировать, рот закрылся и руки, сложенные до того на груди, скатились одна налево, другая — направо и замерли на полу с вывернутыми кистями.
Во дворе тем временем два верблюда опустились на колени, и братья кинулись помогать слезть старому раввину.
— Он жив? Он еще жив? — страдальчески повторял юный послушник.
— Он еще дышит, — ответил Аввакум. — Он слышит и все видит, но не говорит.
Раввин вошел первым, за ним следовал послушник с бесценной сумой, содержащей бальзамы, травы и целительные мощи. Черные псы, поджав хвосты, даже не обернулись. Положив морды на землю, они жалобно выли, словно все понимая.
Услышав их, Симеон покачал головой. «Я приехал слишком поздно», — подумал он, но ничего не сказал.
Опустившись на колени, он склонился над Иоахимом и приложил руку к его сердцу. Губы его почти касались рта святого отца.
— Слишком поздно, — прошептал он. — Я опоздал… Да продлятся дни вашей жизни, святые братья.
Возопив, братья опустились на колени и поцеловали покойника, каждый в соответствии со сроком своего служения согласно обычаю: Аввакум — глаза, другие — бороду и вывернутые кисти, послушник — ноги. Потом, взяв посох старца, положили его рядом со святыми останками.
Старый раввин стоял на коленях, не утирая бегущих слез, и внимательно всматривался в лицо Иоахима. Что означала эта торжествующая улыбка на его лице? Что это за странное сияние вокруг закрытых глаз? Солнце, незаходящее солнце пало на это лицо и навсегда застыло на нем. Что это было за солнце?
Он оглянулся. Братья, все еще стоявшие на коленях, платили дань усопшему; Иоанн рыдал, не отрывая губ от ног настоятеля. Старый раввин переводил взгляд с одного на другого, словно вопрошая, и вдруг увидел сына Марии, спокойно стоявшего в дальнем конце кельи, сложа руки на груди. И лицо его тоже светилось той же покойной и торжествующей улыбкой.
— Адонай, Боже мой, — в ужасе прошептал раввин, — сколько еще Ты будешь искушать мое сердце? Помоги же мне наконец понять и решить!
На следующий день из пустыни поднялось свирепое кроваво-красное солнце, окутанное черной дымкой песчаной бури. С востока задул раскаленный ветер, мир почернел. Две черные собаки пытались лаять, но песок забивался им в пасти, и они умолкли. Верблюды, вжавшись в землю, закрыли глаза и замерли в ожидании.
Медленно, выстроившись в цепочку, братья продвигались вперед, стараясь не упасть и не отдать ветру тело старца, которое им предстояло похоронить. Пустыня дышала, словно море, то вздымаясь, то опускаясь волнами.
— Это ветер пустыни, дыхание Яхве, — пробормотал Иоанн на ухо сыну Марии. — Он высушивает все зеленое, уничтожает все побеги, забивает рот песком. Мы просто оставим святые останки в расщелине, а песок сам занесет их.
Когда они выходили из обители, во мгле бури возник рыжебородый кузнец с молотом через плечо, взглянул на них и тут же исчез, поглощенный песком. Сын Зеведея, увидев это страшилище, в ужасе прижался к своему спутнику.
— Кто это? Ты видел?
Но сын Марии не ответил. «Господь все прекрасно устраивает, что ни случается — все в воле Его, — думал он. — Как Он свел меня с Иудой, здесь в пустыне, на краю света. Так свершится же воля Твоя, Господи».
Согнувшись, они продвигались вперед, ступая по раскаленному песку, пытаясь закрывать рот и нос краями одежды, но пыль уже проникла в их глотки и легкие. Внезапно ветер подхватил Аввакума, который шел во главе процессии, закружил его и бросил наземь. И братья, ослепленные тучами песка, прошли мимо. Пустыня свистела, звенели камни, старый Аввакум хрипло вскрикнул, но его никто не услышал.
«Почему дыхание Яхве не может быть нежным ветерком, прилетающим к нам с Великого моря?» — размышлял сын Марии. Он хотел было поделиться этой мыслью со своим спутником, но не смог раскрыть рта. «Почему бы ветру Яхве не наполнять водой пересохшие колодцы? Почему бы Господу не любить зеленеющие побеги, не жалеть человека? Если бы хоть один человек смог приблизиться к Нему, упасть Ему в ноги и, прежде чем обратиться в пепел, поведать о людских страданиях, о мучениях земли и зеленеющих побегов».
Иуда так и стоял в дверях одинокой кельи, которую выделили ему под мастерскую. Трясясь от смеха, он глядел вслед спотыкающейся похоронной процессии, которая то появлялась в просветах между вихрями пыли, то исчезала в отдалении. Его глаз успел заметить нужного ему человека, и теперь он злорадно усмехался.
— Велик Господь Израиля, — прошептал кузнец. — Он все прекрасно устраивает. Он привел предателя прямо к острию моего ножа, — и, довольно поглаживая усы, Иуда вошел внутрь. В келье было темно, лишь в углу, в маленьком очаге жутко поблескивали горящие угли. Полусумасшедший отшельник раздувал их кузнечными мехами.
— Эй, брат Иеровоам, — добродушно окликнул его кузнец, — это вы и называете дыханием Господа? Мне нравится, очень нравится. Если бы я был Господом, я бы дышал так же.
Тот рассмеялся.
— А я уже — не могу дышать — я уже без сил, — и он отложил меха, утирая пот со лба и шеи.
— Не сделаешь ли ты мне одолжение, Иеровоам? — подошел к нему Иуда. — Вчера в обитель пришел молодой человек с короткой черной бородкой, тоже немного не в своем уме, как и твое святейшество. Босой и с кровавым платком на голове.
— Я первым заметил его, — гордо сообщил Иеровоам. — Но знаешь, мой дорогой, он не намного не в своем уме, а настоящий сумасшедший! Он сказал, что ему приснился сон и он пришел из самого Назарета, чтобы настоятель — да покоится он с миром! — объяснил его значение.
— Ну хорошо, так слушай. Ты ведь брат-странноприимщик? Ты ведь готовишь келью, постель и пищу для всех приходящих?
— Я, можешь не сомневаться! Они считают, что от меня нет никакой пользы, вот и сделали меня странноприимщиком. Я мою, прибираю и готовлю для всех приезжающих.
— Замечательно! Постели ему сегодня в моей келье. Я не могу спать один, Иеровоам… Ну как тебе это объяснить? Меня мучают кошмары, сатана искушает меня, и я боюсь, что буду проклят за это. Но стоит мне почувствовать рядом живое существо, как я тут же прихожу в себя. Сделай одолжение. А я тебе дам в подарок ножницы для стрижки овец, чтобы ты мог подстригать свою бороду. Ты и братьев сможешь стричь, и верблюдов, и никто не станет больше говорить, что от тебя нет пользы. Слышишь, что говорю?
— Дай ножницы!
Кузнец порылся в своей суме и извлек оттуда огромные ржавые ножницы. Иеровоам поднес их к свету, принялся открывать их и закрывать — восторгу его не было пределов.
— Велик Ты, Господи, и дивны Твои творения, — шептал он в изумлении.
— Ну так что? — встряхнул его Иуда.
— Он будет у тебя сегодня, — откликнулся Иеровоам и, прижав к груди ножницы, вышел.
Братья уже вернулись. Они не смогли уйти далеко, так как ветер Яхве крутил их и бросал на землю. Найдя яму, они запеленали труп и принялись звать Аввакума, чтобы тот произнес молитву, но того нигде не было, и старый раввин Назарета, склонившись над покинутой душой плотью, прокричал: «Прах ты есть и вернись к праху. Отлетела душа, бывшая в тебе, и ты не нужен более. Плоть, ты совершила свой долг: ты помогла душе пройти ее земное изгнание по песку и каменьям, пережить столько солнц и лун, грешить, страдать, томиться по Царствию Небесному и Господу, ее отцу. Исчезни, плоть, ты больше не нужна Иоахиму!»
И пока Симеон говорил, тонкий слой песка уже занес лицо, бороду и руки старца — останки поглощала земля. Из пустыни неслись все новые и новые тучи песка, и братья поспешили пуститься в обратный путь. И как раз в тот момент, когда полубезумный Иеровоам, схватив ножницы, выбежал от кузнеца, ослепленные, с потрескавшимися губами они входили в обитель, неся Аввакума, которого нашли на обратном пути, полузанесенного песком.
