Сомерсет Моэм - Карусель
Встав со стула, Фрэнк принялся мерить шагами комнату. И вдруг он резко остановился напротив мисс Ли.
— Помните, ваш друг мистер Фарли говорил нам на днях, что боль облагораживает человека? Я хотел бы устроить ему экскурсию по больничным палатам.
— Не сомневаюсь, что если мистеру Фарли будут удалять зуб, он позаботится о том, чтобы ему сделали хороший наркоз.
— Полагаю, служители Бога оправдывают боль лишь потому, что она якобы совершенствует характер, — горячился Фрэнк. — Если бы они не были столь невежественны, то знали бы: она не требует никакого оправдания. Можно с таким же успехом утверждать, что сигнал об опасности совершенствует движение поезда, ведь в конце концов боль — это не что иное, как указание нервов на то, что организм находится в обстоятельствах, пагубных для него.
— Не надо читать мне лекций, Фрэнк, будьте умницей! — ласково пробормотала мисс Ли.
— Но если человек видит столько же боли, сколько я, он знает, что она не облагораживает, а огрубляет. Она заставляет людей погружаться в себя и делает их эгоистичными. Вы и представить не можете, как страшны проявления эгоизма при физических страданиях: капризы, нетерпение, несправедливость, жадность. Я мог бы назвать десяток-другой не самых страшных пороков, которые порождает боль, но ни одной добродетели… О, мисс Ли, когда я вижу все мучения этого мира, я так благодарен за то, что не верю в Бога!
Фрэнк заметно волновался и беспокойно расхаживал по комнате.
— Долгие годы я день и ночь трудился над тем, чтобы отличить правду от лжи. Я хочу ясно оценивать свои поступки и идти по жизни твердым шагом, но все равно попадаю в лабиринт из зыбучих песков. Я не вижу смысла в устройстве этого мира и иногда прихожу в отчаяние. Все, кажется, лишено смысла, как в безумном сне. В конце концов, ради чего все это: усилия, борьба, надежда, любовь, успех, неудача, рождение, смерть? Человек отделился от дикой природы исключительно потому, что был свирепее тигра и хитрее обезьяны. И наименее вероятным мне кажется предположение, что в один прекрасный день человечество достигнет состояния, близкого к идеальному. Мы верим в прогресс, но прогресс — это не что иное, как перемены!
— Признаюсь честно, — перебила мисс Ли, — иногда я спрашиваю себя: что поимели японцы, когда позаимствовали цилиндры и брюки у западной цивилизации? Интересно, есть ли причины у малайцев в лесах или канаков на островах завидовать лондонским обитателям трущоб?
— И чем все это закончится? — продолжал Фрэнк, слишком поглощенный своими мыслями, чтобы слушать. — Какая от этого польза? Несмотря на все усилия, я до сих пор даже смутно не представляю ответ. И я не знаю, что есть добро, а что — зло, что высоко, а что низко. Я не знаю, имеют ли слова какой-то смысл. Иногда люди кажутся мне калеками, которые вечно пытаются скрыть свое уродство, толпятся в душной комнате, освещенной одной коптящей свечкой. И они жмутся друг к другу, желая согреться, и вздрагивают при каждом неожиданном звуке. И думаете, в ходе эволюции выжили именно самые лучшие и благородные, чтобы их гены передались другим? Нет, как раз самые хитрые, грубые и сильные.
— Меня ужасно утомила бы необходимость столь сильно напрягаться, дорогой Фрэнк, — ответила мисс Ли, еле заметно пожав плечами. — Один мудрый человек сказал, что в отношении мироздания можно задать немало вопросов, а ответить нельзя ни на один. В конце концов, все мы признаем этот факт, и это не мешает нам принимать пищу с удовольствием, хотя вопросы по-прежнему себе задаем. Что касается меня, я считаю, что у прогноза о конце человечества не больше оснований, чем у средневековой гипотезы (простите, если покажусь вам слишком начитанной), будто небесные тела движутся по кругу, потому что это самая идеальная геометрическая фигура. Но уверяю вас, я не испытываю ни малейших проблем со сном по ночам. Я тоже пережила волнительный период в молодости, и, если пообещаете, что не сочтете меня занудой, я расскажу вам об этом.
— Пожалуйста, расскажите, — попросил Фрэнк.
Он сел, вперив в мисс Ли проницательный взгляд, и она, словно не раз обдумывала этот вопрос, заговорила быстро, ее мысли были упорядочены, а фразы — красивы.
— Знаете, я воспитывалась в строжайших евангелистских принципах, повелевавших верить в определенные догмы под страхом осуждения на вечные муки. Но в двадцать лет, точно не знаю почему, все это стало мне чуждо. Видимо, вера — вопрос темперамента. Добрая воля никак с этим не соотносится, и когда я думаю, насколько невежественна была, то поражаюсь, что таких непродуманных доводов хватило для разрушения предрассудков, сложившихся за много лет. Тогда я была уверена, что Бог не существует, а теперь настаиваю на том, что я не уверена ни в чем: это помогает избежать неприятностей. Кроме того, каждый раз, когда принимаешь какое-то решение, лишаешься объекта для размышлений. Но все же я не могу удержаться от мысли, что для здравого взгляда на жизнь необходимо убедить себя в том, что нет никакого бессмертия души.
— Как может человек вести на земле спокойную однообразную жизнь, если его волнует мысль, что будет с ним в другой жизни? — неистово прервал ее Фрэнк. — Бог — это сила, выталкивающая центр тяжести человека из его собственного тела.
— Мы договорились, Фрэнк, что я изложу свои взгляды, — ответила мисс Ли с некоторой резкостью, поскольку не терпела, когда ее перебивали.
— Простите меня, — улыбнулся Фрэнк.
— Но я согласна, что ваша ремарка, хотя и не своевременна, все же не лишена смысла. — Она продолжила: — Когда человек уверен, что незначительная планета, на которой он живет, и время — это все, что касается его лично, он может осмотреться по сторонам и подстроиться под то, что его окружает. Он шахматный игрок с определенным числом фигур, который может ходить определенным образом. Никто не спрашивает, почему ладья ходит прямо, а слон — наискосок. Просто нужно это принять, и человек мудрый играет по этим правилам, независимо оттого, чем окончится игра. Играют не ради победы, ибо победить невозможно, а ради достойной борьбы. И если человек действительно мудр, он никогда не забывает, что в конце концов это всего лишь игра и не стоит воспринимать ее слишком серьезно.
Мисс Ли остановилась, подумав, что сейчас самое время дать Фрэнку возможность вставить комментарий, но поскольку он промолчал, она сама прервала паузу:
— Я думаю, самая ценная мысль, которую я усвоила за свою жизнь, кроется вот в чем: каждый вопрос можно рассмотреть с двух сторон настолько обоснованно, что не останется никакой разницы, к какому лагерю примкнуть. Это сделало меня терпимой, и я могу с равным интересом слушать и вас, и моего кузена Элджернона. Откуда мне знать, имеет ли Истина одну форму или много? Скольким ошибкам она потворствуете улыбкой на лице и в ветхих одеждах? В каких противоречивых обличьях она предстает, более своенравная, чем апрельские ветры, более непредсказуемая, чем болотный огонь? Лишь слабые люди утверждают, будто все вокруг есть суета, поскольку удовольствие от всего эфемерно: возможно, нищий и успокаивается, глядя на могилы королей, но тогда он не только нищий, но и глупец. Удовольствия жизни иллюзорны, но когда пессимисты жалуются, что человеческие радости ничего не значат, поскольку преходящи и нереальны, они несут чушь. Никто не знает, что есть реальность, и мало кто думает об этом. Мы интересуемся лишь тем, что лежит в сфере иллюзий. Как глупо говорить — мираж в пустыне некрасив только потому, что это оптический эффект!
— Значит ли это, что жизнь не что иное, как путешествие, которое совершает человек, ничем не связанный и беспрестанно скитающийся по изменчивому морю?
— Не совсем. Бури не свирепствуют постоянно, как и ветер не шумит каждую секунду. Иногда он дует ровно и сильно, так что корабль несется вперед, а моряк ликует, наслаждаясь своим мастерством, и восторгается бескрайним горизонтом. Иногда море спокойно, как спящий юноша, и благоуханный воздух, теплый и свежий, наполняет сердце ленивым удовольствием. Океан хранит свои бесчисленные тайны, откровения и самые разные чувства. Так почему же нельзя взглянуть на этот путь как на приятное путешествие, во время которого суровую погоду обязательно нужно принимать наряду с хорошей? И без сожаления ожидать конца и радоваться даже в разгар урагана или бури при воспоминаниях о счастливых беззаботных днях? Почему не уйти из жизни с такими словами: «Я знал и горе, и радость, и страдания, которые окупались удовольствиями. И пусть дорога со всеми ее опасными поворотами привела меня в никуда, пусть я возвращаюсь усталым и постаревшим в тот порт, откуда вышел со множеством надежд, зато я рад, что мне довелось пожить на этом свете»?
— Это значит, что при всем вашем опыте, образованности и умении думать вы не нашли абсолютно никакого смысла! — воскликнул Фрэнк, совершенно обескураженный.
