Эрих Ремарк - Возлюби ближнего своего
— Ну, дети, — сказал Штайнер. — Бегите! Но через час возвращайтесь обратно. Будем ужинать. Будут горячие пироги — святое, национальное русское блюдо. Так, Лила?
Лила кивнула.
Керн и Рут пошли по лужайке, что за тиром, в сторону действующей карусели. Огни и музыка со всех сторон ринулись им навстречу, будто светлые блестящие волны, обдавая их пеной безудержного веселья.
— Рут. — Керн взял ее за руку. — Сегодня у тебя должен быть чудесный вечер! Я истрачу на тебя, по крайней мере, пятьдесят шиллингов.
— Ты не сделаешь этого! — Рут остановилась.
— Нет, сделаю! Я истрачу на тебя пятьдесят шиллингов. Но истрачу так, как делает это наш благословенный рейх. Не имея их… Сейчас увидишь!
Они направились к аттракциону «Царство призраков». Это было грандиозное сооружение с рельсами, проложенными высоко над землей. По рельсам пролетали маленькие вагончики, из них доносились крики и смех. Перед входом толпились люди. Керн начал пробиваться сквозь толпу и потащил за собой Рут. Мужчина у кассы взглянул на него.
— Хелло, Георг! — приветствовал он. — Опять к нам? Входите!
Керн открыл двери низенького вагончика.
— Входи!
Рут с удивлением посмотрела на него.
Керн засмеялся.
— Вот так! Чистое колдовство! Платить не нужно.
Они помчались. Вагончик круто взлетел вверх, а потом устремился вниз, в темный тоннель. Со стоном поднялось оттуда какое-то чудовище и, гремя цепями, протянуло лапы к Рут. Она вскрикнула и прижалась к Керну. В следующее мгновение открылся гроб и несколько скелетов со скрежетом заиграли костями похоронный марш. А через секунду вагончик уже вынырнул из тоннеля, сделал поворот и устремился в следующую пропасть. Навстречу им мчался другой вагончик, в нем сидели два тесно прижавшихся друг к другу человека, которые с испугом уставились на них: столкновение казалось неизбежным… Внезапно вагончик сделал поворот, отражение в зеркале исчезло, и они полетели в курящуюся пропасть, где по их лицам заскользили мокрые руки.
Напоследок они переехали стонущего старца и, наконец, выскочили на дневной свет; вагончик остановился. Они вышли. Рут провела рукой по глазам.
— Как хорошо все теперь! — сказала она и улыбнулась. — Свет, воздух. Можно дышать и ходить.
— Ты была когда-нибудь в блошином цирке? — спросил Керн.
— Нет.
— Тогда пойдем!
— Сервус, Чарли! — приветствовала Керна дама у входа. — Сегодня выходной? Входите! У нас как раз выступает Александр II…
Александр II была крупная, красноватая блоха; сегодня она в первый раз выступала самостоятельно. Укротитель очень нервничал. До сих пор Александр II выступал только в упряжке, передней левой, и обладал необузданным, изменчивым темпераментом. Публика — считая Керна и Рут, там было пять человек — напряженно наблюдала за ним.
Но Александр II работал безупречно. Он бегал, как рысак, взбирался на трапецию и качался на ней, и даже свой коронный номер — он должен был пройти по штанге, сохранив равновесие, — он выполнил, ни разу не скосив глаза в сторону.
— Браво, Альфонс! — Керн пожал довольному укротителю руку, исколотую иголками.
— Спасибо. А вам понравилось, фрейлейн?
— Это было чудесно. — Рут тоже пожала ему руку. — Я только не понимаю, как вы достигаете этого?
— Очень просто. Тренировкой. И терпением. Однажды кто-то сказал, что можно дрессировать даже камни, хватило бы терпения. — Укротитель смотрел на них лукавыми глазами. — Ты знаешь, Чарли, с Александром II мне пришлось сделать один трюк. Перед представлением я заставил скотину полчаса таскать пушку. Тяжелую мортиру. Он устал. А усталость делает всех уступчивыми.
— Пушку? — переспросила Рут. — Теперь и у блох есть пушки?
— Даже тяжелая полевая артиллерия. — Укротитель позволил Александру II в награду укусить себя тихонько в ладонь. — Это сейчас — самое популярное, фрейлейн. А популярность приносит деньги.
— Во всяком случае, они не стреляют друг в друга, — сказал Керн. — И не истребляют себе подобных, в этом они разумнее нас.
Они отправились к аттракциону «Автотрек».
— Привет, Пеперль! — завыл сквозь металлический гул мужчина у входа. — Возьмите седьмой номер. Он хорошо идет.
— Ты не начинаешь считать меня бургомистром Вены? — спросил Керн у Рут.
— Я начинаю считать тебя кем-то более значительным. Владельцем Пратера.
Они помчались, сталкиваясь с другими, и вскоре очутились в самой гуще автомобильчиков. Керн засмеялся и выпустил руль. Рут, нахмурив брови, с серьезным видом пыталась править дальше. Но, в конце концов, она бросила это, смущенно повернулась к Керну и улыбнулась удивительной улыбкой, которая озарила ее лицо и сделала его мягким и детским. Внезапно все исчезло, даже густые брови, остались лишь красные полные губы.
Они совершили еще круг, обойдя полдюжины аттракционов и увеселительных заведений, начиная от морских львов-счетоводов и кончая индийским предсказателем, и нигде им не нужно было платить.
— Видишь, — с гордостью сказал Керн, — хотя они и путают мое имя, но мы везде имеем свободный вход. Это — высшая форма популярности.
— А на большое колесо нас тоже пустят бесплатно? — спросила Рут.
— Конечно. Как артистов директора Поцлоха. Даже с особыми почестями. Ну, пошли прямо туда!
— Сервус, Шани! — приветствовал его мужчина у кассы. — С невестой?
Керн покраснел, кивнул и не отважился взглянуть на Рут.
Мужчина взял из стопки, которая лежала перед ним, две пестрых почтовых открытки с изображением большого колеса на фоне Вены.
— На память, фрейлейн.
— Благодарю вас!
Они залезли в вагончик и сели у окна.
— Ты прости меня за невесту, — произнес Керн. — Иначе мне пришлось бы ему слишком долго объяснять.
— Зато нам оказаны особые почести: эти почтовые открытки. Только мы оба не знаем, кому их послать.
— Да, — ответил Керн. — Те, кого я знаю, не имеют адреса.
Кабинка медленно ползла вверх, и под ними раскрывалась постепенно, словно огромный веер, Вена. Сначала — Пратер со светлыми полосками освещенных аллей, которые, словно сдвоенные нити, повисли на темных верхушках деревьев; затем, будто огромное украшение из изумрудов и рубинов, — пестрый блеск балаганов и наконец залитый огнями, необъятно большой — весь город, за которым курились узкие темные ленточки заводских дымов.
Кабинка медленно и плавно поднималась все выше и выше по дуге, а затем скользнула влево, — и им вдруг показалось, что они сидят в бесшумном самолете, а под ними медленно продолжает вращаться земля, и они уже не принадлежат ей; что они летят в каком-то призрачном самолете, для которого нигде не существует посадочной площадки, и под крылом проплывают тысячи родин, тысячи освещенных домов и комнат, и везде, до самого горизонта — вечерние огоньки, лампы, квартиры и скрывающие их крыши; все это и звало и манило, но ничто не принадлежало им. Они парили в темноте бездомности. И безотрадная свеча тоски — единственное, что они могли зажечь сами.
Окна вагона, в котором они жили, были распахнуты настежь. Было душно и очень тихо. Лила постелила на кровати пестрое одеяло, а на ложе Керна — старую бархатную занавеску из тира. В окне качались два лампиона.
— Венецианская ночь современных кочевников, — произнес Штайнер. — Вы были в маленьком концлагере?
— Что ты имеешь в виду?
— «Царство призраков».
— Да, были.
Штайнер рассмеялся.
— Бункера, подземелья, цепи, кровь и слезы — «Царство призраков» внезапно стало современным, правда, маленькая Рут? — Он встал. — Выпьем по рюмке водки?
Он взял со стола бутылку.
— Может, и вам рюмку, Рут?
— Да, большую.
— А ты, Керн?
— Двойную.
— А вы прогрессируете, дети! — сказал Штайнер.
— Я пью только потому, что радуюсь жизни, — объяснил Керн.
— Налей и мне рюмку, — попросила Лила, входя в комнату и держа в руках противень, полный румяных пирогов.
Штайнер наполнил рюмки. Затем он поднял свою и усмехнулся.
— Да здравствует депрессия — оборотная сторона радости!
Лила поставила противень и достала фаянсовую миску с огурцами и тарелку с черным русским хлебом. Затем взяла рюмку и медленно выпила. Свет лампионов поблескивал в прозрачной жидкости, и казалось, что она пьет из розового алмаза.
— Ты мне дашь еще рюмку? — спросила она Штайнера.
— Сколько хочешь, меланхоличное дитя степей. А вы, Рут, будете еще?
— Да, я выпью.
— Налей и мне, — сказал Керн, — Мне прибавили жалованье.
Они выпили, а затем принялись за пироги с капустой и мясом. После еды Штайнер присел на кровати и закурил. Рут и Керн уселись на пол. Лила сновала туда-сюда, убирала со стола. На стенах вагона мелькала ее огромная тень.
