Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT
У Раганьошей собралось, несомненно, самое знатное общество. Ности, Хорты, Раганьоши и Хомлоди считались элитой комитата, испокон века царствуя в нем. И законы и моды в светской жизни устанавливали они. Надень какая-нибудь юная Хорт ворсистую юбку, и месяц спустя в Бонтоваре все будут ходить в ворсистых юбках.
Эти семьи составляли абсолютно замкнутый круг, и чужому редко удавалось проникнуть в него. Женщины их круга были почти все красивые и изысканные, мужчины имели обычно звание камергеров его величества короля и императора. Исключение составлял один Пал Ности, которого с самого начала предназначили быть политиком, так что он и не претендовал на камергерский золотой ключ, ибо в политике от него пользы никакой; к сердцу народа этот ключ тоже не подойдет, а ежели и подойдет, то не откроет, а окорее закроет его.
Впрочем, сегодня у Раганьошей веселилась довольно разношерстная компания, для которой в другое время двери дома были закрыты так плотно, что в них до сих пор не залетел еще ветер французской революции. Но выборная кампания удивительно разрушает этикет: голубая кровь отступает на денек и побеждают синяки, которые раздают друг другу противники в ходе партийных распрей. Нынче были приглашены те, кто ретивей всего выступал за Ности. В числе прочих тут был и вице-губернатор Полтари с супругой. Да, да, с супругой! А это грандиозная сенсация в комитате. Что же это такое? Бывшая кассирша Фани Вильд будет танцевать сегодня под портретами прабабок в пудреных париках, графинь, придворных дам и дам с историческими именами! Причем в том же зале, где некогда танцевали они! Быть может, сам Имре Раганьош, кичливый восьмидесятилетний старик, именно ее и поведет под руку к семейному столу, — ее, которая восседала между бутылками с ликером и за которой четыре года подряд волочились все поручики, перебывавшие в Кашше! И Имре Раганьош поведет ее, — он, который обычно держится так высокомерно, что вот-вот лопнет от спеси; он, еще в конце сороковых годов прославившийся заявлением: «Что за странный человек этот Кошут! Берется судить обо всем, хотя у него, наверное, нет даже тысячи хольдов земли!»
Полтари пленился прелестями этой белокурой Гебы в ту пору, когда он был присяжным поверенным, и женился на ней. Говорят, она была прехорошенькая, но доказательств этому не сохранилось никаких, кроме воспоминаний поручиков. Впрочем, рост у нее и сейчас отличный, стан величественный.
В ту пору толковали, что Полтари загубил этим свою карьеру, но некоторые утверждают, что именно женитьбе обязан он тем, чем стал, ибо Чашку (так прозвали городские фистофели бывшую Гебу кофейни) не принимали в хороших домах Бонтовара, поэтому муженек, как ни любил он легкомысленную компанию, карты и вино, вынужден был сидеть вместе с ней дома. Что же ему оставалось от скуки! Он занялся самообразованием. Набил голову познаниями и стал комитатским стряпчим, затем «златоперым нотариусом» и, наконец вице-губернатором. Шпорами служило ему тщеславие ее милости дамы Чашки; А теперь, как говорится, он убил двух зайцев одним ударом. Первым зайцем была должность королевского советника, а вторым — приглашение к Раганьошам. И можно сказать, что второй заяц был даже пожирней: теперь перед госпожой Полтари откроются все двери, она признана светом.
Да, такова политика, черт бы ее подрал! Она может облить грязью самое чистое прошлое (Полтари будет считаться впредь никудышным человеком), а с грязного прошлого смыть пятна, словно бензин, — теперь госпожа Полтари будет бела, как лилия. И все потому, что заставила мужа произнести речь, да в такую трудную минуту, когда за нее никто не брался. Боже, боже, на каких же глупостях держится мир!
Для такого умного человека, как Полтари, произнести речь не так уж трудно, однако готовиться к ней все-таки надо, потому что многие захотят судить о ней. А в злых глазах и малая ошибка вырастет в большую. Госпожа Полтари чувствовала, что теперь надо не ударить в грязь лицом и уже задолго до полуночи начала торопить мужа, который уселся за ломберный, стол.
— Дюри, душенька, не хотите ли вы домой пойти? — На «вы» она говорила с мужем сегодня ради бонтона, ибо так было принято в знатных семьях.
«Душенька Дюри» охотно забылся бы за картами, ему не больно-то хотелось уступать жене, да и партнеры не отпускали.
— Оставь меня, Фанника, еще хоть чуточку. Только одну или две партии сыграю…
— Простите старого грешника, — взяли его под защиту партнеры. Но вице-губернаторша проявляла нетерпение и вскоре опять подошла к столику.
— Подумайте сами, — произнесла она полушепотом, — ведь вам надо еще ночью речь написать.
Ах, речь? Ну конечно, речь! Это другое дело! Отечество прежде всего! Теперь и партнеры не противились, более того, когда дошла до Ности очередь сдавать карты, он уже не стал сдавать Полтари.
— Иди уж, выполняй свой долг.
Поэтому супруги Полтари еще до полуночи покинули дом Раганьошей. Проходя мимо комитатской управы, Полтари поинтересовался, не приехал ли губернатор.
Стоявший на часах гайдук сказал, что он ничего не знает, так как караул сменили недавно.
— А где же другой часовой? Кого ты сменил?
— Яноша Пимпоши, он лежит в прихожей кастеляна.
— Ступай и немедленно разбуди его.
— Ну зачем ты беспокоишь беднягу! — рассердилась вице-губернаторша, которой в декольтированном бальном платье было, наверное, холодно.
— Эх, да ведь хочется узнать в конце концов, что с предметом твоего выступления. Может, его убили?
— И тебе было бы, конечно, не жаль, потому что лень писать свою речь.
— Да, признаюсь, я охотнее вернулся бы туда. Ведь только под конец пошла у меня хорошая карта. Немного погодя явился и прежний часовой. Он был совсем сонный.
— Приехал его высокоблагородие? — спросил вице-губернатор.
— Да нет, какое там, — ответил Янош Пимпоши.
— А секретаря господина губернатора ты не видел?
— Как же, видел. Он тоже все здесь, у дверей, похаживал вместе с новым егерем, который прибыл сегодня. Потом часов около десяти перед управой остановилась какая-то телега, из нее вылез еврей в сером плаще и пошел вместе с ними наверх.
— А какой он был из себя?
— Высокий и с рыжей бородой.
— И он потом не вернулся?
— Нет.
— Так это и был губернатор, эх ты, охламон!
По улицам все еще шлялись прохожие, люди кучками выходили из. трактиров и распевали задорные песни, мастеровые кричали: «Ура Лиси!» Ив какого-то переулка послышалось несколько пьяных голосов: «В мешок Коперецкого!»
Особенно много людей сновало за комитатской управой: ждали, должно быть, прибытия губернаторского экипажа. Вице-губернаторша вздрогнула.
— Дюри, я боюсь. Еще нападут на нас.
— Ну и что? А меня разве нет здесь? — ответил Полтари. Он был храбрый человек.
— Ты же видишь, темно, фонари уже погасли, кто-нибудь возьмет да и нападет из-за угла, тем более теперь, когда сердятся на тебя.
— Ну ладно, раз ты боишься, пускай Пимпоши проводит нас.
И они втроем тронулись в путь. А так как было грязно и только возле домов да плетней тянулась узенькая, протоптанная тропка, они гуськом поплелись на улицу Фюрмендер, где жил вице-губернатор. Впереди пошел он сам, чтобы в случае встречи с врагом на него первого напали, а завершал шествие гайдук, чтобы расправиться с неприятелем, если он настигал сзади. Дама Чашка была между ними в полной безопасности, словно яблоко, завернутое в вату. И все-таки она без конца поучала Пимпоши:
— Выньте саблю из ножен, Пимпоши, и несите ее, высоко подняв, пускай она сверкает в темноте. А если кто нас тронет, то вы, милый Пимпоши, рубите его на мелкие кусочки.
Но ничего не случилось. Без всяких происшествий завернули они на безлюдную улицу Фюрмендер, и только возле дощатого забора Капановских, уже совсем близко от вице-губернаторского дома, им попался навстречу какой-то буян. Он шел, изрядно пошатываясь и хрипло крича:
— Эй, добрые люди, прочь с дороги, не то вам не поздоровится.
— Ах, висельник! — разозлился вице-губернатор.
— Сударь, прочь с дороги, я императорский человек.
И, приблизившись к вице-губернатору, он так толкнул его, что тот стукнулся головой о забор.
Вице-губернаторша завизжала. Подскочил Пимпоши, размахивая обнаженной саблей. Но к тому времени вице-губернатор и незнакомец уже сплелись в клубок; они боролись и бранились.
— Где его шея, где его шея? — орал Пимпоши, размахивая саблей. — Дай-ка я отделю ее от головы.
— Не тронь его, — остановил вице-губернатор. — Я сам с ним расправлюсь.
— А ведь хорошо бы приволочь его голову домой, — недовольно пробормотал Пимпоши, — дома, по крайней мере, опознали бы, кто он был.
Но приказ есть приказ. Гайдук молча наблюдал за борьбой. Страшное дело, когда на первого в комитате человека поднимает руку какой-то простой смертный, и небеса при этом не падают на землю! Вице-губернатор был сильный мужчина, он поднял незнакомца, повертел его в воздухе, но швырнуть оземь уже не мот. Тогда незнакомец схватил его за галстук и начал душить, прижав коленками к забору. Вице-губернаторша колотила буяна веером по голове — и кричала, и плакала, и ругалась не хуже сапожника. Наконец вице-губернатору удалось ловкой хваткой швырнуть парня в грязь. Он прижал колено к его груди и до тех пор колотил правой рукой, пока тот не захрипел, как подыхающий зверь.
