Александр Ванярх - Иван
Иван, неся дежурства, уже несколько раз видел северное сияние зимой и «столбовое солнце» весной. Это когда одно солнце разламывалось на четыре таких же и светивших столбами сверху вниз; видел миражи, когда на ровной, ярко освещенной снежной долине появляется город с многоэтажными зданиями и даже башенными кранами, только нижней части зданий, улиц и дорог не видно, он как бы висит в воздухе, колыхаясь в голубоватой дымке.
Но самое яркое впечатление оставляли весна и лето. Тундра покрывается коврами оранжевого, голубого, желтого и вишневого цвета, причем они не плавно переходят друг в друга, а резко отделяясь, и казалось, что кто-то специально рисовал их сразу же после того, как сходил снег. И уж никак нельзя пройти мимо прилета птиц: косяками и в одиночку, группами и парами все летят и летят они в свои родные места, чтобы за каких-нибудь два летних месяца отложить яйца, высидеть потомство, обучить его и уже вместе улететь на юг опять на длинную-предлинную зиму. А зимой тут тоскливо и тревожно, жуткие морозы в начале зимы, от тридцати и до пятидесяти градусов, сменяются к концу ее сильнейшими пургами, когда буквально в трех шагах ничего не видно. Тогда люди ориентируются по пустым бочкам, которые ставятся здесь через каждые пять шагов еще летом, чтобы они потом, вмерзшись в землю, не могли быть поваленными штормовыми ветрами. Так и чернеют они бесконечными вешками, указывая дорогу любому путнику, движущемуся или своим ходом, или на тракторе, потому что другой техники нет, так как проехать иначе как на тракторе по такому бездорожью совсем невозможно.
Вот и служит Ваня в таких местах вторую зиму. Дежурство, отдых, занятия, дежурство. Так и проходит день за днем. Живут они в казарме, исполненной в северном варианте, то есть взяли несколько будок, сняли с автомобилей, выстроили в ряд, напротив них поставили, отступив три-четыре метра, еще один ряд, с тыльной и лицевой стороны еще по ряду и получился четырехугольник, который потом завалили землей, соединили общей крышей и получилось жилье, внутри которого проведено отопление, отведены, кроме спальных, и другие помещения. В кунгах живут четыре или шесть человек. Рядом с казармой в каких-то двадцати шагах — общежитие для офицеров и прапорщиков, собранное из двутавровых железных балок, листового железа, внутри которого — пенеплен. Стоит общежитие, наоборот, на стальных сваях и открыто всем ветрам и непогодам. С другой стороны — электростанция, где день и ночь громыхают дизеля. Есть и подсобные помещения: столовая вместе с пекарней, котельная с автопарком, свинарник, где живут свиньи, козы, кошка и кот, которого солдаты по очереди приносили в свои будки. Последним и самым главным помещением является техническое здание, рядом с которым возвышаются огромные параболические антенны, обозреваемые за многие километры и даже нанесенные как ориентиры в самолетные карты. Вот в этом здании и дежурит сержант Сердюченко. И, как говорится, кому-то была уготовлена судьбой прямая дорога жизни с небольшими изгибами и плавными поворотами, а кому-то — неровная, пересеченная оврагами, крутыми уклонами и спусками и такими разворотами да поворотами, что дух захватывало. Такая дорога была начертана судьбой Ване Сердюченко, который, казалось бы, только и начал жить спокойной, ровной жизнью, как вдруг — поворот, да такой, что рассказывать страшно.
Была темная зимняя ночь, уже давно прозвенел «отбой», и сержант Сердюченко, как и другие солдаты и сержанты, уснул сладким юношеским сном, когда в коридор казармы, где расставлены столы и он по вторникам и пятницам выполнял роль класса, где проводились занятия, вошли сержант Филиппов и рядовой Ямада. Они подошли к стоявшему тут же у тумбочки с телефоном дневальному рядовому Петрову.
— Петров, — сказал сержант, — ты не хотел, бы рвануть в Америку?
— Еще чего захотел! — сказал Петров. — Да и кто тебя туда пустит?
— А мы никого и спрашивать не будем, — вставил Ямада. — Смотри, чтобы не жалел потом.
Филиппов был дежурным по роте (до этого случая ходили в наряд сержанты), потом оставался еще и за старшину роты, поэтому ключи были у него все, в том числе и от ящиков с боеприпасами.
Сержант и солдат открыли оружейную комнату, взяли два запасных цинковых ящика, патронов, положили в вещевые мешки по одному в каждый, взяли два автомата, по четыре снаряженных магазина, лежавших в НЗ и снова подошли к дневальному. Стоило последнему только нажать одну из кнопок, над которой красовались надписи «Боевая тревога» и «Учебная тревога», трагедии бы не произошло, но солдат, впоследствии говоривший, что не верил в серьезность намерений своих сотоварищей, никак не прореагировал и спокойно стоял у тумбочки.
— Ну, так что, идешь с нами? — спросил опять Филиппов.
— Вы что, серьезно? — только и успел проговорить Петров, как Ямада ударил его ножом в шею.
Кровь хлестнула прямо по глазам невысокого солдата, мать которого была якутка, а отец японец. Петров рухнул прямо возле тумбочки лицом вниз. Бандиты нанесли ему еще три ножевые раны в спину через шинель и подшинельник. Потом с разных сторон по одному стали заходить в кунги, где спали солдаты, и расстреливали их в упор. Началось что-то страшное. Парни закрывались одеялами, кровь хлестала по стенам, на которых висели фотографии родителей и девушек, любимых артистов и кинозвезд, душераздирающий рев стоял в казарме, когда в последнем кунге проснулся Иван. Ничего не понимая, он буквально вылетел в проход между кунгами и прямо перед собой увидел Филиппова, стоящего с автоматом в руках. Иван не знал, что именно он и поливал огнем по своим сверстникам. В одних трусах Иван рванул по проходу и, буквально сбив Филиппова с ног, вылетел в коридор, где стояла тумбочка дневального, и нажал сразу обе кнопки тревоги; ревущие звонки понеслись по всем точкам станции.
Повернувшись, Сердюченко снова увидел Филиппова, который целился в него в упор, но выстрела не услышал. Иван рухнул на пол рядом с дневальным. А из темных кунгов стали выбегать, выползать орущие, стонущие и плачущие солдаты и сержанты, и бандиты не выдержали. Они, захватив вещмешки, выбежали из казармы, в коридоре взяли приготовленные лыжи, встали на них и пошли. В это время в дверях офицерского общежития появился командир станции капитан Рускевич и старшина роты Решетило. Увидев бегущих с автоматами сержанта и солдата, капитан крикнул:
— Филиппов, что случилось?
Если бы он не крикнул, все было бы по-другому, но сержант, услышав свою фамилию, чуть остановился и, не целясь, дал очередь.
Офицер и старшина были сражены наповал; потом, как оказалось, капитану две пули прошили грудь, а старшине одна попала прямо в сердце. И все же в казарму сбегались солдаты и сержанты с других точек дежурства, и кто-то позвонил в техздание, где нес дежурство капитан Киричек, который немедленно доложил вышестоящему командованию о случившемся и вызвал бригаду врачей из Марково.
А на дворе гуляла непогода. В кромешной темноте только и слышны были тоскливые завывания ветра в антеннах, оттяжках-тросах, скрежет соединительных болтов в них да однотонный рев дизелей электростанции.
Из общежития выбегали один за другим офицеры и сверхсрочники и, буквально, натолкнувшись на трупы командира и старшины, унесли их в санчасть, где фельдшер станции с другими солдатами оказывали первую помощь раненым и выносили из кунгов убитых.
Кто-то подбежал к Ивану.
— Сергей, давай сюда, по-моему, он жив! — крикнул солдат, и они понесли сержанта в санчасть.
Из только что мирной, обыкновенной, как десятки других станций в системе «Север», радиорелейная точка, построенная недалеко от поселка Марково, превратилась в место страшных испытаний для одних, гибели — для других и страшных нравственных потрясений для третьих.
А в тундре выла, свистела, гудела и шуршала разбушевавшаяся пурга. Загнанный в балки, овраги и кедрачи и спрессованный там снег не поддавался озверевшему ветру, но ему все-таки удавалось вырвать из-под раскачавшегося маленького дерева-кустика куски смерзшегося снега и тогда тот летел с огромной скоростью по снежным заносам, издавая своеобразный шипяще-свистящий звук. «Ч-ф-у-ч-ф-у-у-», — неслось по тундре. Ревела непогода и, словно вторя ей, в казарме кричали от дикой боли изувеченные солдаты и сержанты.
Глава вторая
Этой же ночью под тоскливое завывание пурги на соседней, такой же радиорелейной станции с позывным «Рига», шло обычное боевое дежурство, когда раздался телефонный звонок. «Слушаю», — ответил дежурный офицер в техздании. В трубе сначала послышалось какое-то шипение, а потом четкий голос сказал:
— Полковник Усатый, прокурор магаданского гарнизона, соедините меня с военным дознавателем майором Сердюченко.
Послышался щелчок, и на другом конце полусонный голос ответил: «Слушаю, майор Сердюченко».