Александр Ванярх - Иван
Обзор книги Александр Ванярх - Иван
Ванярх А.С.
Самородок. Книга первая «Иван»
Пролог
Далеко в степи, вдали от сел и поселков, словно заблудившаяся и осиротелая, стоит одинокая березка. Под свежими порывами холодного осеннего ветра ее ветки, нагибаясь почти к земле, поют тоскливые заунывные песни. Низко над землею бесконечными вереницами проносятся темно-серые тучи, из которых сначала одиночными каплями, а потом все сильней и сильней зашумел студеный и свирепый дождь. Небесная влага, подхваченная сильными порывами ветра, с остервенением хлещет по веткам и стволу дерева, стекаясь вниз к корням, где уже собралась довольно большая лужа. Посередине этого, постоянно движущегося, водного простора, чуть правее основания березки, возвышается холмик, чем-то напоминающий могильную насыпь. На заросшей бурьяном возвышенности лежит прогнивший снизу, но еще довольно крепкий деревянный крест…
Поздняя холодная и очень дождливая осень. Поля вокруг давно убраны, многие перепаханы, и потому особенно печальной на общем черном фоне кажется эта заброшенная березка, с таким одержимым мужеством боровшаяся с разбушевавшейся стихией. И было совсем непонятно почему тут, в нижнем Задонье, не акация или тополь, не грецкий орех, клен, ясень, или даже дуб, а береза? В черноземных степях почти не встречаются ни ели, ни сосны, ни березы. Далеко севернее, где-то в Воронежской области начинаются места их прорастания, а на этой непредсказуемой по погодным условиям земле, лес почти не растет, если только деревья не посадят люди. После войны появились в этих местах лесные полосы, которые довольно бурно разрастались, но даже и в них не было, ни одной березы. И вдруг посреди темного, в данный момент, неприветливого, слякотного простора — березка, искореженная, неровная, нестройная, но все, же белокурая, кудрявая, самая настоящая, эмблема великой России.
А погода прямо-таки свирепствовала. Дождь то утихая, то вновь возобновляясь, с таким остервенением хлестал по беззащитному телу березки, что казалось она вот— вот зарыдает навзрыд как человек, не выдержавший такой жестокой пытки. Но дерево, издавая тоскливый воющий звук, изгибалось, как только могло, но стояло. Черные, с бурыми заплатами поля, седая мгла, истерзанное одинокое дерево, холмик и крест придавали этому месту неповторимо-жуткую тоску…
Говорят, что под березкой после войны солдат схоронил свою красавицу жену, будто бы умершую в голодном 1947-м, другие утверждали, что кто-то убил жену солдата, но почему она похоронена так далеко от населенных пунктов, никто не знал. Сказывали, что солдат долго ходил на могилу, убирал ее, даже сажал цветы, а потом вдруг исчез, видно с ним самим случилось что-то недоброе. В общем, так или иначе, но все вокруг знали, что возле березки кто-то похоронен и местные старушки, проходя мимо этого места, останавливались и набожно крестились. С двух сторон почти рядом с одинокой березкой проходили две дороги, одна грунтовая, в дождь и слякоть непроезжая, а другая мощенная, гравийная, по которой неслись день и ночь автомобили. Так даже водители проезжая мимо — сигналили, точно кланялись праху жены фронтовика. И все: за последние годы никто не появлялся у заброшенной могилки, заросла она, затерялась. Прошлой зимой, сначала наклонившись набок, будто упав на колени, а потом и вовсе рухнул крест — великий символ христианства. Только одинокая березка, будто бессменный часовой, вот уже столько лет, борясь со страшными капризами природы, одна, никем не защищенная, несла тяжелую службу по сохранению памяти о человеке, которому родственники или просто люди не могли или не хотели отдать последние почести.
А непогода бушевала. Холодный осенний ветер шумел, свистел и выл над бескрайними просторами донской степи. Заканчивалась осень.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
В деревне мало кто и заметил бы, что полтора года назад пришедший с Отечественной, увешанный орденами и медалями Егор Исаев вдруг неожиданно исчез, да притом вместе с молодой женой Варварой, с которой и прожил-то немногим более года, — если бы два месяца спустя не произошел дикий для того времени случай; были зарублены топором сразу два человека — председатель сельсовета и его заместитель, прямо в правлении и притом ясным летним днем…
И хотя народ страшно ненавидел блюстителей власти за поборы, угрозы, многочисленные налоги и обыски, — все ж таки это были люди, свои же односельчане.
Особисты и милиция долго шастали по деревне, но так и не нашли никаких следов. Большинство сельчан склонялось к тому, что изрубили местную власть злодеи из банды «Черная кошка», которые якобы неоднократно наведывались в сельсовет за разными справками-бумагами. Председатель вроде бы шел сначала на сделки, но однажды испугался и отказал, за что его жестоко избили. Так ли это было на самом деле — никто не знал, а сами убиенные после себя никаких бумаг не оставили. Короче, о Егоре никто и не вспомнил бы (родственников у него не было, да и сам он неоднократно отсутствовал в родных местах — то в поисках работы, то по иным причинам), — но мать его жены Варвары забила тревогу. Дочь всегда давала о себе знать, а тут больше двух месяцев ни слуху, ни духу. Тем более что Варвара ждала ребенка, и сейчас уже, видно, должна была родить.
Сначала мать Варвары изливала душу мужу, соседям, а потом не выдержала и отправилась в ближнее село, где жил участковый милиционер.
Разговор с ним был длинным и бестолковым, и женщина уже пожалела, что пришла. Не выразив никакого сочувствия, участковый зачем-то выспрашивал ее: не враждовал ли Егор с сельским начальством. Ничего не добившись, он заставил старуху написать официальное заявление на розыск дочери и отпустил.
Так в селе родилось подозрение на Егора: не он ли расправился с местной властью? Недоумевали: зачем он убил сразу двоих, да и исчез он задолго до случившегося… Поговорили-поговорили, а со временем и говорить перестали. А Егор с Варварой как в воду канули. Даже мать Варвары перестала плакать ночами, ушла в себя, часто болела и только молила Господа Бога забрать ее, как можно скорее к себе.
А вот Василий Лукич, отец Варвары, перебирая в памяти происшедшие события, вдруг вспомнил, как месяца за три до трагедии подъехала к их дому верхом на лошади довольно молодая женщина. И по тому, как она встретилась с Егором, Василий Лукич понял, что они давно знают друг друга, хотя большой радости при встрече не выказывали.
Егор и эта женщина долго сидели на скамейке у заборчика и серьезно беседовали, — настолько серьезно, что Егор потом несколько дней ходил хмурый и подолгу курил, уходя в сад.
Что-то встревожило тогда старика, но что — объяснить он не мог. Хотел было поговорить с зятем, но не было подходящего момента. А потом Егор с Варварой вовсе исчезли.
Рассказать кому-нибудь об этом старик побоялся: затаскают потом. А больше никто эту женщину, оказывается, и не видел: исчезла она так же незаметно, как и появилась.
Василий Лукич заметил только, что ехала она со стороны кладбища, значит, не иначе как через пустырь, а по забрызганным грязью ногам и брюху лошади понял, что путь ее проходил неезжеными тропами — вдоль балок и оврагов. Зачем такая скрытность — простой деревенский мужик сообразить не мог. Много раз потом думал он об этом, но после долгих месяцев, а затем и лет, все ему стало казаться далеким туманным сном, а потом и сон этот позабылся.
Шли годы. Разваливались хутора и села, молодежь разъезжалась в города, старики умирали. Умерла в страшных муках, от рака груди, мать Варвары, так ничего и, не узнав о дочери. Остался один-одинешенек Василий Лукич. Так, по-крестьянски, коротая день за днем, он и жил в своем пустом доме, пока однажды, уже поздней осенью, ночью в злое ненастье, когда хороший хозяин и собаку во двор не выгонит — в окно, выходившее на улицу, кто-то постучал.
Дрогнуло стариковское сердце, заныло под ложечкой, давно забытое чувство тревоги вновь охватило его. Он даже вспомнил как-то разом ту женщину, ее гнедую лошадь, но, подумав, что ему почудилось, настороженно прислушался: гудел ветер, бил в окна сыпучим дождем, поскрипывали оконные незакрытые ставни, в конюшне заржала, брыкнувшись, лошадь. Опять постучали, но уже в окно, выходящее во двор. По большим промежуткам между первым и вторым стуками Василий Лукич понял, что стучался чужой человек: видимо, боится собаки, но собаки у старого крестьянина уж давно не было. Старик вышел в конюшню, зажег свет; лошади, увидя хозяина, тихонько и ласково заржали. Старик подошел к двери и громко спросил:
— Кто там?
— Это я, Иван, внук ваш. Мне дед Коралкин показал, где вы живете, — отозвался слабый юношеский баритон.
— Да внуков-то у меня вроде бы и нету, — ответил старик, но дверь открыл…
