Герман Казак - Город за рекой
Публика, собравшаяся тут, состояла, судя по одежде, из представителей разных слоев общества, хотя многие облачились, может быть, в лучшие из своих нарядов. Своим безжизненным видом они напоминали картинки, вырезанные из рекламного каталога мод какого-нибудь салона готового платья, только в натуральную величину. На многих были дорогие украшения из золота или серебра; тускло поблескивали нашейные цепочки, броши или булавки на галстуках, кольца и браслеты, вспыхивали огоньки драгоценных камней — натуральных или, может быть, поддельных — в ушах, на шеях, на пальцах. Некоторые оставались в верхней одежде и в шляпах, точно собирались в любую минуту встать и уйти. В то время как Роберт протискивался между столами, высматривая свободное место — ведь его привели сюда, как он полагал, для того, чтобы он перекусил, — кто-то вдруг окликнул его по имени и схватил сзади за рукав.
— Роберт! И ты здесь?
Он обернулся и увидел перед собой своего отца. Роберт побледнел и в первую минуту даже не нашелся что сказать. Но старик, не дожидаясь, сам принялся говорить, да еще так поспешно и увлеченно, точно до того год целый молчал.
— Как это замечательно, — бойко сыпал старик, — что я тебя встретил. Но какой ты бледный, Роберт, все так же много куришь? А я уже обвыкся здесь. Ну как там дома? Жена, дети — здоровы? Надеюсь, ты доволен, сын мой, я имею в виду — внутренне удовлетворен? Я ведь всегда для тебя делал, что мог, ты знаешь. Жаль, что ты не захотел стать юристом, а то бы к тебе, как к адвокату, давно бы уже могла перейти моя клиентура, хорошее дело. Но тебя тянуло к древностям. Вот мне и пришлось тогда взять Фельбера, знаю, ты его невысоко ценишь, но, согласись, у Фельбера есть свои достоинства. Словом, мы бы вполне ужились, а? Работе не видно конца, покоя нет. Но ты, может, позавтракаешь вместе со мной? Иди, мы потеснимся, здесь всем хватит места.
Роберт снова и снова тер глаза под очками большим и указательным пальцами. Он не мог не признать, что голос, который он слышал, был голос его отца; а вот в лице все еще не так отчетливо улавливал сходство с прежними образами, запечатлевшимися в его памяти. Он подался вперед и резко встряхнул головой, чтобы отделаться от наваждения, ибо ничем иным и не представлялся ему этот немыслимый случай. И снова стали отчетливо слышны стуканье и звяканье ложек ненасытных едоков. Роберт оперся обеими руками о деревянную столешницу и впился глазами в призрака, выдававшего себя за его отца. Разве и раньше не случалось ему слышать подобные речи? Разве и раньше не являлась ему временами тень отца? И что же, теперь он снова сидит перед ним живой?
— Поешь, — сказал отец, — горячее — это хорошо.
— Но я думал, — прошептал Роберт, — что ты умер.
— Тс-с, — произнес старик, и слабая усмешка тронула его губы, искривленные судорогой, — такое неприятно слышать.
— И все же странно… — начал было Роберт.
— Что — странно? — насторожился отец.
— Что я встретил тебя здесь, — сказал Роберт. — Правда, меня самого не было тогда дома, когда… — он запнулся на мгновение, подыскивая подходящее выражение, — когда это случилось.
— Вот именно, тебя не было тогда дома, — спокойно отвечал старик, — и потому ты не можешь этого знать.
— Но мать писала мне, будто ты совершенно неожиданно… — Роберт в волнении оборвал фразу.
— Ты ведь знаешь мать, — высокомерно усмехнулся старик. — Ей вечно все представлялось в самом мрачном виде. Когда со мной сделался тогда апоплексический удар, — ты, наверное, уже заметил, что у меня рот чуть перекошен, — то она решила, что мне — конец. Но я, чтобы избежать шума и огласки, взял и тихонько перебрался сюда на отдых. И оно, как видишь, не пошло во вред.
— Но почему ты не писал? — удивился Роберт. — Почему ни разу не дал знать о себе?
— Пусть ходят разные слухи и легенды, жизнь состоит из заблуждений. Ты поймешь меня.
Старик снова принялся за завтрак. Роберт смотрел на скопище жующих людей и никак не мог поверить, что все это происходит с ним наяву. Разве тогда на самом деле не представлялось так, что отец умер? Он хорошо помнит, что, когда заезжал ненадолго домой несколько месяцев назад, мать носила черное платье. Правда, ничего необычного в этом для пожилых дам нет. Об отце тогда говорили мало и не без смущения, как об отсутствующем. Хотя кабинет его стоял нетронутым, словно бы он еще мог возвратиться. На двери, ведущий в служебные помещения, где адвокатской практикой теперь занимался Фельбер, еще оставалась прежняя табличка, на которой значилось имя отца. Перебирая в памяти эти и другие подробности, Роберт вспомнил, что ведь мать ни разу не водила его на кладбище.
— Так значит, ты не умер? — сказал Роберт, возвращаясь к действительности.
— Ну посмотри на меня хорошенько, Фома неверующий! — воскликнул отец, откладывая ложку; он лукаво сверкнул глазами на сына. — Разве я не выгляжу теперь лучше — и, в общем, даже моложе?
Тут Роберт, как бы решив отбросить последние сомнения, порывисто склонился к отцу и обеими руками крепко сжал его плечи.
— В самом деле, ты!
— Прожив в браке тридцать с лишним лет, приятно сыграть шутку с близкими, чтобы наконец снова побыть наедине с самим собой. — И старик засмеялся своим довольным смехом, так хорошо знакомым Роберту по прежним временам.
— Вот теперь я узнаю тебя, — с улыбкой заметил он.
На секунду огонь в лампах дрогнул, замигал, потом опять разгорелся ровно.
— И я не жалею, — продолжал старик, чмокнув языком, — что перебрался тогда сюда. Жить как бы инкогнито — в этом есть какая-то прелесть. Ну а поскольку я не могу без работы, то готовлю теперь помаленьку акт для бракоразводного процесса: Мертенс против Мертенс. Дело требует осмотрительности. Я рад твоему приезду, ведь мы должны наконец поговорить об этом спокойно и начистоту. Не здесь, разумеется, а где-нибудь в другой обстановке, более подходящей для столь щекотливого предмета. — Он обвел слегка пренебрежительным взглядом столы с жующими мужчинами и женщинами.
Роберт обратил внимание, что отец, когда ел свой суп, ксе так же шумно прихлебывал из ложки, как и прежде. Соседи по столу так увлечены были едой, что не замечали ничего рядом с собой, весь их интерес как будто только и состоял в поглощении пищи.
— Разве дело все еще не закончено? — осведомился Роберт. — Я думал, что суд уже тогда вынес решение о разводе.
— Возможно, — сказал отец. — Но во второй инстанции оно рассматривается здесь. И это послужило еще одним основанием для моего переезда сюда. Ты тогда тоже был втянут в это дело, и я постарался вывести из процесса тебя и твои показания как свидетеля. Ты ведь бывал в доме Мертенсов, не так ли? А из некоторых признаний фрау Мертенс, сделанных ею в одной из наших частных бесед, я заключил, что есть вещи, которые не следовало бы предавать огласке. У меня сейчас нет с собой моих бумаг, но мы с тобой еще поговорим об этом как-нибудь при случае, с глазу на глаз.
— Вполне возможно, что я видел сегодня Анну, — задумчиво сказал Роберт.
— Здесь? — воскликнул адвокат. — Фрау Мертенс здесь, в городе? Это могло бы мне значительно облегчить ведение дела.
— У меня нет полной уверенности, — сказал Роберт, — у меня только впечатление такое, что это могла быть Анна — та женщина, что привела меня сюда.
— Это надо непременно выяснить, Роберт. Ты, может быть, получил приглашение от противной стороны и поэтому прибыл сюда?
— Что за мысль, — возразил Роберт, которого уже начинал раздражать этот разговор. — Я получил вот эту бумагу из Префектуры! — Он достал из внутреннего кармана письмо и протянул отцу. Тот внимательно прочел.
— Серьезный документ, — одобрительно сказал старик, — приглашение от самой Префектуры, каким немногих удостаивают. Отсюда следует, — пояснил он, с уважением глядя на сына и возвращая бумагу, — что тебе гарантирован здесь длительный срок. Именно то, о чем хлопочет наш брат. Ты будешь избавлен от всяческих неприятностей и тревог, поскольку тебе не придется всякий раз выискивать обоснование для твоего пребывания. В этом плане ты можешь быть совершенно спокоен.
Роберта же успокаивало скорее то, что письмо это, как он понял, вряд ли имело какое-нибудь отношение к процессу Анны и привлечению его в качестве свидетеля; ведь Префектура чисто административное учреждение и только косвенно могла влиять на судопроизводство, которое действовало само по себе. Отец, кажется, расценивал эту бумагу как своего рода дипломатический паспорт, который давал Роберту допуск к значительным должностным местам. В любом случае, думал он, скоро разъяснится, с какой целью он сюда вызван. Он не понимал только, почему отец его обретается в этих душных подвалах, в столь странном сообществе.
— Что это за люди? — спросил он. — Та небольшая часть города, которую я уже видел, напоминает развалины, как после землетрясения или каких-нибудь военных действий. Что с этим городом?
