Эмманюэль Бов - Холостяк
Никогда он не говорил Винни подобных слов. Но казалось, ее это не удивило. Случаются мгновения, по приближении смерти, когда находишь совершенно естественным получать то, чего ты тщетно желал всю жизнь. Это происходит по той причине, что в мире этом нет ничего недостижимого, когда твое сознание готово его принять. До таких великих мгновений сознание отказывает себе в этом. Но стоит произойти чему-нибудь из ряда вон выходящему, как самые невероятные из наших желаний кажутся нам сущими пустяками. Гиттар угадывал такое состояние духа. Следственно, он, такой благоразумный, не так сдерживал себя в своих словах. Хотя он был далек, чтобы находиться в том же отрешение, в каком пребывала Винни, он, забывая о действительности, изображал его.
— Почему, дорогая Винни, вы в таком унынии? Вы увидите, что вы преодолеете вашу болезнь, что моя любовь будет еще сильнее и мы будем самыми счастливыми людьми на земле.
— Я желаю этого изо всех своих сил. Мне кажется, что с тех пор, как вы со мной, мне уже лучше. Ваша любовь спасет меня, Альбер! Ваша любовь так чиста, так красива, так велика. Я теперь не хочу умирать! Это было бы слишком жестоко, вознестись в тот самый момент, когда, наконец, я могла бы быть счастлива!
Это последние слова смутили Гиттара. Он вдруг понял, что своим поведением делает болезнь Винни еще ужасней. Теперь, как никогда, она держалась за жизнь, и нет ничего более мучительного, чем быть причиной страха смерти. Он чувствовал, что без него она придавала малую важность своему выздоровлению, тогда как теперь, какая жалость, если болезнь ухудшиться!
Эти утверждения на несколько мгновений приостановили выражение любви Гиттара. Подобно тому, как Винни не усомнилась в чувствах Гиттара, она не вывела никакого вывода и из этого нового поведения. Она была уверена в его любви и все свою энергию употребляла на то, чтобы вымолить свое выздоровление, дабы насладиться тем счастьем, которого она дожидалась долгие годы.
— Альбер, — прошептала она, — подойдите ко мне.
Гиттар подчинился.
— Правда, что я поправлюсь?
— Но конечно, это точно.
Он больше не мог сдерживать себя. Он осознал, что его долг, даже если это было жестоко, поддерживать эту веру.
— И мы вместе отправимся в Индию и будем счастливы вместе, счастливы… счастливы…
И он расплакался.
* * *Две недели спустя после этой сцены, Гиттар, в сопровождении еще слабой, но выздоравливающей Винни, возвращался в свою виллу в Ницце. Стоял июнь. Никогда еще жизнь не казалась Гиттару такой прекрасной. Мгновения, пережитые в Париже, затушевались. Он не сохранил от них ничего, кроме новой привязанности к этой женщине, чья любовь покорила его. Он позволял любить себя, вместо того, чтобы желать любить самому, что делал до сих пор. Он находил в этом новом состоянии огромное счастье. Когда он размышлял, то прекрасно видел, что оно было бы много большим, если бы он тоже любил. Но поскольку это было невозможно, приходилось довольствоваться тем, что быть любимым. Это изменило его. Ему казалось, что для него открылся новый мир. Как в настоящей любви, все ему было мило. Он мечтал о том, чтобы поделиться своими радостями с той, что любила его, посвятить ее в свою интимную жизнь. Она была безупречна. Она даже не требовала, чтобы он ее обманывал. Она довольствовалась тем, что любила его и не искала при этом ни малейшей взаимности. Он сознавал, что его любили, что, в общественном смысле, то, чем он обладал, было огромно. Дни перестали быть праздными. Винни заботилась о том, чтобы его развлечь, словно по волшебству, звала его, как только ему хотелось выйти. Не было случая, чтобы она проявила неделикатность. Стоило ей заметить, что ему хочется побыть одному, как она исчезала. Стоило ей предположить, что он нуждается в компании, как она уже была здесь. Перед ним открывалась новая жизнь. И, понемногу, его привязанность к этой женщине, которую он не любил, росла. Если бы ее не было у него, то он оказался бы в ужасающей пустоте. Теперь он ощущал словно бы блаженство оттого, что больше никого не желал, что довольствовался тем, что у него было; и он даже сожалел о том, что так долго не хотел признать той истины, что счастья не достигают разом, но его следовало строить из того материала, которым располагаешь.
Мирно пролетали дни. Гиттар становился все более и более счастливым, а Винни хорошела с каждым днем. Она выражала ему еще больше нежности, чем раньше.
Однажды после обеда, когда Гиттар ходил в город за покупками, он встретил мадам Пенне и мадам Тьербах. Он объявил им о том, что собирается жениться. Затем одна мысль пронеслась у него в голове. Он пригласил их к чаю на следующий день. Глубокой радостью было для него показать себя этим двум женщинам бесстрастным, счастливым. Так они увидят, что представляет он из себя на самом деле, когда его любят, и заставит их жалеть о том, что они так плохо с ним обращались. Это будет его реванш.
Но вдруг ему стало стыдно таким вот образом использовать Винни в целях ей неизвестных. Ему показалось некрасивым оказаться перед этой женщиной, которая так его любила, в обществе других дам, которые из ревности будут ей выражать вежливую враждебность. Он не хотел подвергать такому Винни. И тогда он зашел на почту и написал к мадам Пенне следующие строки:
"Милый друг, по рассеянности, я пригласил вас на завтра, тогда как нас с мадам Альбермарль не будет несколько дней. По своему возвращению, я смогу позволить себе снова пригласить вас зайти".
Затем, выходя из почты, он почувствовал глубокое облегчение.
"Между нами все кончено", — подумал он, направляясь в сторону Английского бульвара, где у него была назначена встреча с Винни.
Глава 4
На следующий день после встречи, о которой мы вам только что рассказали, Альбер и Винни негромко беседовали, — жара стояла душащая — в гостиной Гиттара. Ставни были закрыты. Хотя было около пяти часов и солнце начинало садиться, в воздухе не было ни малейшего ветерка.
— Мы могли бы прямо сейчас пойти и немного прогуляться по городу, — предложил Гиттар.
— Как вы желаете, — улыбаясь, ответила Винни, которая больше всего боялась перечить желаниям человека, которого любила, и который из-за этого стал в малейшем ее слове видеть нежелание связываться.
— Я бы предпочел, — продолжил Гиттар, которого начинала раздражать эта снисходительность и который желал теперь услышать или обоснованный отказ, или радостное согласие, — чтобы это предложение вам нравилось.
— Оно мне нравится, если оно и вам нравится. Вы прекрасно знаете, мой милый друг, что мое единственное счастье — быть с вами. Что касается места, то мне нет большой разницы.
Гиттар приосанился. Ему бы нравилось говорить подобное любимой женщине, подчиняться всем ее капризам и находить в том гораздо большее удовольствие, чем от того, чтобы никогда и ни в чем не встречать отказа, но, не смотря на все это, он должен был согласиться с тем, что был счастлив. Вместе с тем, он был достаточно умен для того, чтобы понимать: если он сейчас не удовлетворится тем, что у него было, существовала большая вероятность того, что он навсегда останется неудовлетворенным. Разве не говорил он себя, что никогда не был так счастлив, как после выздоровления Винни.
— Ну, хорошо, я думаю, стоит остаться здесь, вдвоем. Нам так хорошо вдвоем, вдали от болтовни, фальшивых друзей и сплетен.
— Я тоже так думала, но не осмеливалась вам об этом сказать.
Это признание наполнило радостью нашего героя. Он похвалил себя за то, что не потащил Винни в город. Но, поскольку у него возникло чувство, что ничего не стоило случиться тому, что он, по неведению, мог заставить Винни сделать то, чего та не хотела, он сказал ей:
— Вы должны были тут же осмелиться. Подумайте-ка… если бы мы вышли, то я бы даже не узнал, что вам было скучно!
— Но мне не было бы скучно, поскольку вам это доставило бы какое-то удовольствие.
В разгар этого обмена любезностями слуга неожиданно объявил приход мадам Пенне и Тьербах. Эта новость на какой-то миг оглушила Гиттара. "Мадам Пенне и Тьербах!" — машинально повторил он. Он мгновенно вспомнил о своей встрече накануне. "Но я хорошо помню, — думал он, — что я отменил приглашение. Так значит, они не получили письма…" Его смущал не только их визит, но и то, что положившись на письмо, которое он отправил, он ни слова не рассказал об этой встрече Винни. Уже месяц, как он задушевно жил с мадам Альбермарль, стараясь не скрывать от нее никаких происшествий, какими бы незначительными они ни были. Не испытывая к ней очень большой любви, он пожелал, по невероятной щедрости, дать ей иллюзию таковой. На что досадовал он еще больше, так это на то, что если бы он только подозревал об этом визите, тот вместо того, чтобы проводить часы в присутствии Винни, толком не зная, о чем с ней говорить, он мог бы на свой манер расписать этих двух женщин; он мог бы подготовить ее к встрече с ними, тогда как в результате этого недоразумения, он оказался в щекотливом положении не только по отношению к Винни, но и к мадам Пенне и Тьербах, которые, когда, наконец, получат письмо, что он им отправил, справедливо удивятся тому, что тот был у себя, тогда как отменил приглашение под предлогом своего отъезда.
