Свифт Грэм - Свет дня
Уроки гольфа. Глаза на мяч, широкое винтовое движение. Но в первый наш приход, несколько недель назад, еще и маленький урок истории плюс даже урок французского. Табличка на стене гольф-клуба. Надпись по-французски, так что папа мог прикинуться, будто переводит. Скрытый талант. «Здесь умер Наполеон III, император Франции».
Наполеон? А разве он не на южном острове умер?
«Другой Наполеон, Джордж». (Их что, было несколько?)
Все это вернулось ко мне там, у «Гладстона», единым махом.
Не просто какой-то старый гольф-клуб, не просто какая-то ступенька в этом мире. Я чуть ли не глазами видел, как эта сумасшедшая мысль крутится у него в голове: ну и фотография бы вышла! Жить бы в эпоху, когда была такая клиентура!
Вот был бы вызов, вот была бы проверка! Император и императрица в изгнании, нашедшие убежище в Чизлхерсте. Он лишился империи и скоро умрет, она (сама того не зная) имеет еще полвека в запасе.
«Готовы? Смотрите в окошко. Улыбочка!»
Как мы выбираем? Наполеон и Евгения. Она была резвая испанская красотка – это сказала мне Сара, – а он, может быть, был угрюмый старый хрыч.
Нора и Тед.
А мама, даже после смерти отца, часто говорила: «Сколько их через него прошло, сколько фотографий сделал... Но главное, меня умел заставить улыбнуться. Видит Бог, умел, и еще как».
21
Листья на деревьях по сторонам кладбищенских дорожек желтые, как лимонная кожура. Замерли, не шелохнутся, как будто висят только чудом. Первый же ветерок, первое же движение воздуха даст им всем свободу.
Что даст здесь свободу мне – не знаю. Стою, смотрю. Ногам холодно. Сколько еще? Минуту? Пять? Я сказал себе: сделай это – и все, цветы положи – и пошел. Но не так это просто. Сколько будет правильно, сколько будет честно, если приходишь всего раз в год?
Положил цветы – и иди, пока не поднялась ненависть или еще что-нибудь. Кипение в горле. Но, как бы то ни было, я тут не решаю. Я здесь вместо нее, по ее поручению. Ее агент, представитель. Сколько бы она простояла, окажись она здесь? Вечность? Перед тем как повернуться спиной, закрыть глаза, уйти. Предположим, ее выпустили бы ради этого, на один этот день. Вкус свободы. Лимонный свет. Холодный воздух во рту. Свобода кладбища, откуда вообще не выпускают.
Но я должен сделать это за нее, почувствовать вкус вместо нее. Вкус жизни, за которую мы цепляемся. Точно она стоит рядом со мной, опирается на мою руку. Оба смотрим вниз. Своя наглость здесь, свое нахальство.
Я должен тут стоять вместо нее. Чтобы уловить знак, если он будет. А знака, вполне возможно, придется ждать долго – может быть, и века. Пока что-то поднимется из холодной жесткой земли.
Ни слова. Сегодня уж точно.
Я тут не решаю. И пока стою здесь, не зная, как уйти, не зная, когда уйти, у меня то же самое ощущение, что и в прошлый раз. Он решает. Я сейчас в его власти. Это его единственный шанс. Я попался в его капкан.
Радуешься ведь, да? Радуешься, что жив. Улыбается мне оттуда холодной улыбкой. Милые цветы. Красивый день.
Он не даст мне убежать, не даст легко отделаться. Вот чужак, которого он не знал, который повадился теперь ходить как фальшивый друг, как ложный доброжелатель. Чужак, который следовал за ним, сидел у него на хвосте без его ведома, когда он был жив. Шпионил за ним в его боли, в его несчастье. А теперь шпионит и в смерти.
22
Рейчел сама меня выбрала, так я теперь думаю. Сама выбрала – сама потом и отвергла. Хотя я-то считал, что весь выбор был мой: ведь это я сделал движение, оценил ситуацию и вмешался – грамотный, знающий свое дело полицейский.
Хотя я уже был и чем-то большим: сотрудник уголовного розыска, пусть и совсем недавно. Детектив-констебль. В штатском. Так что она ничего не знала – одежда сработала. И это был первый и самый красивый случай, когда я использовал должность к собственной выгоде. Волшебная маска, невидимый бронежилет.
Я спросил:
«В чем тут у вас дело?..»
Полицейская выучка. Немножко весомости и властности. Можешь разнимать драчунов (даст сдачи – заплатит штраф), останавливать машины, действовать как маленький бог – если на тебе форма.
Но она не догадалась – думала, это я, и только.
Вот как я в молодости познакомился с твоей мамой, Элен. Я был детектив-констебль Джордж Уэбб – но не просто Джордж. Георгий – уж не знаю, насколько святой. Поскакал избавлять девушку от дракона.
Я сказал: «Эта дама хочет выпить чашечку кофе». («Эта дама», надо же!) И уселся за тот же столик. По-наглому.
Заведение называлось «У Марко». Новое и недалеко от здания суда Лондонского графства. Я вполне мог отправиться в забегаловку на Нью-стрит, куда заходили в свободную минуту все полицейские, занятые на процессах. Мог в какой-нибудь паб. Но я по случаю был рядом, с неба закапало, и я нырнул к этому «Марко».
Одиннадцать тридцать утра, пятница, впереди два выходных, и судья вдруг отложил заседание. Моя маленькая удача. Сержант, когда я позвонил, сказал: «Ну и ладно, отдыхай давай. До понедельничка».
Да, судьба иной раз играет тебе на руку.
Запашок чуешь с ходу – если что не так, сразу понятно. Не при исполнении? Кто знает, кто знает. Я сел за столик у окна. На улице полило как из ведра. Официантка странного, затравленного вида обрадовалась мне, казалось, как сыну родному. За три столика от меня стоял крупный мужчина (Марко? Не знаю и никогда уже не узнаю.) Девушка, над которой он возвышался, сидела лицом ко мне, но на меня не смотрела – она пристально разглядывала свои пальцы. В них дымилась только что зажженная сигарета. Мужчина что-то говорил сквозь зубы – видно было, что в любой момент может взреветь, – а она на него ноль внимания. Он тыкал пальцем в сторону двери. Она была в плаще – расстегнутом, сухом, – но, судя по всему, не собиралась двигаться с места. На нем была грязноватая футболка, за пояс заткнуто чайное полотенце.
Она затянулась сигаретой и выпустила дым быстро и прямо вверх, задрав подбородок.
Я понял все с налета. Работа детектива в чистом виде. (Плюс то, что иногда в нее входит. Интуиция.) Тоже официантка. Но ей сейчас было велено катиться куда подальше. За что-то, что она сделала, на кухне или еще где-нибудь, чуть раньше, минуту назад, – или за то, чего она не сделала. Он чего-то от нее хотел (подробности выяснились позже), а она не согласилась. Надо поместить себя туда.
С одного из крючков у входа на кухню неряшливо свисал передник официантки – его, похоже, кинули туда на ходу. Итак, готова была метнуться прочь. Послать эту работу к чертям. Но тут полил дождь, и ей пришла в голову другая мысль – злей, храбрей, интересней. Она села за столик.
Если она здесь больше не работает, она может быть посетительницей, не так ли? Может и кофе заказать. А он как миленький должен принести.
Отважная, злая девушка. Смотрела теперь на меня, но не видела. Отважная, злая блондинка.
Он навис над ней, повысил голос. Лапы ухватились за край стола – казалось, вот-вот перевернет. Я не помню своего решения, не помню, как встал, но в какую-то секунду я еще сидел на своем стуле, а в следующую стоял около нее. «В чем тут у вас дело?» И еще секунду спустя я сидел напротив нее, но глядел на него и говорил ему: «Мне думается, эта дама хочет выпить чашечку кофе...»
По-наглому. Но кто знает, как бы я поступил, не будь у меня этого резерва, этого невидимого щита? Удостоверение в нагрудном кармане и магическое слово, которое в данном случае мне не понадобилось: «Полиция».
«...и я бы не прочь ее этим кофе угостить».
Она смотрела на меня. Я почти слышал, как она думает: это еще что такое? Откуда взялся этот тип?
Он свирепо уставился. На секунду – мертвая точка. Потом повернулся (моя заслуга!), выдернул из-за пояса полотенце и потопал на кухню. По пути что-то еще цедил сквозь зубы.
Во мне внезапная уверенность.
Она смотрела на меня. Изучала как что-то упавшее с небес. За окнами вовсю шпарил дождь. Апрель, скоро Пасха. Мой ход – и моя кинопроба, вроде того. Она опять затянулась и опять пустила дым вверх.
Я сказал:
«Самое лучшее, когда он принесет, не пить. Оставить как есть и уйти».
«Так я и собиралась сделать».
Кофе он принес, но без особой любезности. Половина уже была на блюдце, а когда он брякнул его на стол, выплеснулось еще больше.
Мы встали разом, стулья под нами скрипнули. «Шиллинг», – сказал он и скрестил руки. Она погасила окурок. Я вынул из кармана монету, хлопнул ею по столу. Мы протиснулись мимо него – он врос в пол как дерево. Как вышли на улицу, дождь вдруг кончился, точно наверху повернули кран. В небе просветлело. Можно подумать, это тоже входило в план.
Я все помню – все, Элен. Как она сразу схватила меня под руку. Блеск мокрого тротуара. Пленки бензина на воде в желобах – маленькие извивающиеся радуги. Лужи, которые она обходила, веснушки у нее на запястьях.
Ты, папа, глядишь и не видишь.
Позже я сказал ей:
«Только женщины так курят – дым прямо над собой. Сердитые женщины. Как чайник на огне».
