Грэм Свифт - Последние распоряжения
Обзор книги Грэм Свифт - Последние распоряжения
Грэм СВИФТ
ПОСЛЕДНИЕ РАСПОРЯЖЕНИЯ
Посвящается Элу
Но человек есть Животное, полное Благородства, – он величав во прахе и торжествен в могиле.
Сэр Томас Браун. «Захоронения в урнах»Как славно быть поблизости от моря.
Джон Гловер-КайндБермондси
День нынче, прямо скажем, необычный.
Берни наливает пинту и ставит ее передо мной. Он смотрит на меня, и я вижу на его нескладном собачьем лице вопрос, но он понимает, что у меня нет охоты болтать. Потому я и пришел сюда через пять минут после открытия – просто тихонько посидеть один на один со стаканом. Он видит мой черный галстук, хотя похороны были уже четыре дня назад. Я даю ему пятерку, он несет ее в кассу и возвращается со сдачей. Не сводя с меня глаз, очень аккуратно кладет монеты на стойку рядом с моим пивом.
– Теперь уж не то будет, верно? – говорит он, качая головой, и обводит бар таким взглядом, точно тут больше никого нет. – Не то.
Я отвечаю:
– Ты еще не видал, что от него осталось.
– Чего? – спрашивает он.
Я прихлебываю из своего стакана пену.
– Я говорю, не видал, что от него осталось.
Он хмурится, почесывая щеку, глядя на меня.
– Ну ясно, Рэй, – говорит он и отодвигается от меня вдоль стойки.
Я и не думал с этим шутить.
Я делаю хороший глоток и закуриваю. Кроме меня, сюда залетели еще три-четыре ранние пташки, и место выглядит не лучшим образом. Здесь как-то голо, зябковато, тянет дезинфекцией. Из окошка падает пыльный солнечный луч. Сразу вспоминаешь церковь.
Я сижу и смотрю на старые часы, которые висят над стойкой. «Томас Слэттери, часовых дел мастер, Саутуорк». И бутылки рядами, как органные трубы.
Следующим появляется Ленни. Черного галстука на нем нет, он вообще без галстука. Кидает на меня быстрый взгляд, и мы оба чувствуем, что оделись неправильно.
– Я ставлю, Ленни, – говорю я. – Пинту?
– Не откажусь, – отвечает он.
Подходит Берни. Он говорит:
– Работаем по новому графику?
– Приветствую, – говорит Ленни.
– Пинту для Ленни, – говорю я.
– На пенсию вышел, Ленни? – говорит Берни.
– По годам-то пора бы, правда, Берн? Но я ж не Рэйси, вольная птица. Кто будет овощишками торговать?
– Но не сегодня, да? – отзывается Берни. Он наливает пинту и идет к кассе.
– Ты ему не сказал? – говорит Ленни, глядя на Берни.
– Нет, – отвечаю я, глядя в свой стакан, а потом на Ленни.
Ленни поднимает брови. Лицо у него грубое, красное. Оно всегда такое – кажется, вот-вот пойдет синяками. Он тянет себя за воротник там, где нет галстука.
– Да, не ждали, не гадали, – говорит он. – А Эми-то едет или как? В смысле, не передумала?
– Нет, – говорю я. – Похоже, едем только мы. Самые близкие.
– Он же муж ей, – говорит он.
Он берется за свой стакан, но пить медлит, точно сегодня даже пиво пьют по другим правилам.
– К Вику зайдем? – спрашивает он.
– Нет, Вик сам сюда придет, – говорю я.
Он кивает, поднимает свое пиво, потом вдруг останавливается, не донеся его до рта. Его брови подымаются еще выше. Я говорю:
– Вик придет сюда. С Джеком. Пей давай.
Вик появляется минут через пять. На нем черный галстук, да оно и понятно – ведь он владелец похоронного бюро, оттуда и пришел. Но вообще-то он не при полном параде. На нем бежевый плащ, из кармана торчит кепка, словно он решил сразу взять правильный тон: он просто один из нас, это не официальное мероприятие, это другое.
– Доброе утро, – говорит он.
Я все думал, что он с собой принесет. Наверно, и Ленни тоже. Мерещилось что-то вроде такой картины: Вик открывает дверь в бар и шагает к нам, этак торжественно, а в руках держит маленький дубовый гробик с латунными украшениями. Но у него всего-навсего обычная картонная коробка под мышкой, коричневая, высотой с фут, а длиной и шириной дюймов по шесть. Он похож на человека, который только что разжился в магазине кафельной плиткой.
Он садится на табурет рядом с Ленни, кладет свою ношу на стойку, расстегивает плащ.
– Свежо на улице, – говорит он.
– Так это оно? – спрашивает Ленни, косясь на коробку. – Это он и есть?
– Да, – говорит Вик. – Что пьем?
– А что внутри? – говорит Ленни.
– А ты как думаешь? – отвечает Вик.
Он поворачивает коробку, и мы видим на другой ее стороне белую карточку, приклеенную липкой лентой. Там стоит число, номер и имя: «ДЖЕК АРТУР ДОДДС». Ленни говорит:
– Я имею в виду, он же не просто так в коробке, верно?
Вместо ответа Вик берет коробку и открывает ее, подцепляя картонные клапаны большим пальцем.
– Мне виски, – говорит он, – сегодня такой день, пожалуй.
Он шарит в коробке и медленно вынимает оттуда пластмассовый контейнер. Он похож на большую банку растворимого кофе, с такой же завинчивающейся крышкой. Но это не стекло, а пластмасса – матовая, с легким бронзовым отливом. На его крышке еще один ярлычок.
– Вот, – говорит Вик и дает его Ленни.
Ленни неуверенно принимает контейнер, словно он не готов его взять, но и не взять не может, словно жалеет, что не успел лишний раз помыть руки. Похоже, он не ожидал такой тяжести. Он сидит на своем табурете, держа эту банку, не зная, что сказать, но я думаю, что у нас примерно одни и те же мысли. Все ли там внутри Джек, или это Джек, перемешанный с остатками других – тех, кто опередил его или отправился за ним следом. Так что в руках у Ленни может быть немножко от Джека и немножко от жены кого-нибудь другого, например. А если это только Джек, то весь ли он там уместился или взяли сколько влезло в банку, ведь он был крупный мужик.
Он говорит:
– Не верится, правда? – Потом передает банку мне: давай, мол, твоя очередь, будто мы решили сыграть в какую-то игру. Кто точней угадает вес.
– Тяжелая, – говорю я.
– Насыпано под завязку, – говорит Вик.
Мне бы такую не наполнить, думаю я: не те габариты. Поразмыслив, решаю, что отворачивать крышку не стоит. Я возвращаю контейнер Ленни. Тот – Вику. Вик говорит:
– Куда Берн подевался?
Вик – крепкий, спокойный малый, из тех, на кого можно положиться, кто потирает руки, когда берется за дело. Руки у него всегда чистые. Он глядит на меня, держа банку, как будто только что преподнес мне подарок. Приятно думать, что хоронить тебя будет твой друг. Наверно, и Джеку это было приятно. Приятно знать, что твой дружок и обрядит тебя, и в фоб уложит, и сделает все как надо. Так что хорошо бы помереть раньше Вика.
Наверное, Джеку было приятно и то, что как раз напротив его лавки, «Доддс и сын, свежее мясо», прямо через улицу, находится контора Вика с ее восковыми цветами, и мраморными плитами, и ангелом в окне со склоненной головой: «Таккер и сыновья, похоронные услуги». Приятно и утешительно, да и подходяще в некотором роде: трупы животных с одной стороны, человечьи с другой.
Может, потому-то Джек и не хотел оттуда перебираться.
Рэй
Я сказал Джеку: «Так она никуда и не доехала», а Джек сказал: «Чего, Рэйси? Не расслышал». Он сидел, наклонившись к Винсу.
Дело шло к последним заказам.
Я сказал: «Назвали ее „Карета четвериком“, а она так никуда и не доехала».
«Чего?» – отозвался он.
Мы сидели на табуретах у стойки, обычная позиция. Джек, Ленни, Винс и я. У самого молодого, Винса, был день рождения, сорок лет, так что мы все как следует поддали. А «Карете», если судить по часам, стукнула уже сотня. Я как раз смотрел на медные буквы, идущие полукругом по верху циферблата: «КАРЕТА ЧЕТВЕРИКОМ». И ниже: «Слэттери. 1884». Раньше я и внимания на это не обращал. А Винс уставился на новую барменшу Берни Скиннера – то ли Бренду, то ли Гленду. Вернее, на юбку, в которую она была втиснута – у нее, наверно, и сесть бы не получилось.
Я тоже не то чтобы на одни часы смотрел.
Джек сказал: «Винс, у тебя сейчас глаза лопнут».
«А у нее юбка», – откликнулся Винс.
Джек засмеялся. Видно было, как всем нам хочется снова стать такими, как Винси.
Я уж давненько не слыхал, чтобы Джек болтал с Винсом вот так запросто, по-приятельски. Может, оно и надо было – все ж таки у Винси праздник. Если, конечно, этот праздник был настоящий, потому что в тот же вечер, когда мы пошли отлить, Ленни сказал мне: «Как по-твоему, с чего он решил, что у него день рожденья? Джек-то с Эми ничего про это не знают. Они и метрики его никогда не видали. Моя Джоан думает, что Эми просто так взяла да и выбрала третье марта. Первое апреля лучше бы подошло, ты как считаешь?»
Ленни хлебом не корми, дай съязвить.
Мы стояли у писсуаров, покачиваясь, и я сказал: «Не, я про это как-то не думал. Ни разу за все годы».
«А про свой день рожденья я уж забывать начинаю, – сказал Ленни. – С тех пор как нам всем было по сорок, много воды утекло, верно, Рэй?»
«Порядочно», – сказал я.
«Ладно, чего теперь завидовать этому говнюку», – сказал Ленни. Он застегнулся и побрел прочь, пошатываясь, а я стоял, упершись взглядом в белый фаянс.
