Герман Банг - У дороги
Бай очень утомлял Катинку…
– Бай так любит пошалить, – сказала она после его ухода.
– Хотите потанцевать со мной? – спросил Хус.
– Да, только погодя, отдохнем немного…
Бай пронесся мимо них с толстушкой-крестьянкой в бархатном корсаже.
– Давайте пройдемся, – сказала Катинка.
Они спустились с площадки и пошли по дороге, туда, где не было слышно музыки. Катинка села.
– Посидим, – сказала она. – Я так устала.
В лесу было тихо-тихо. Только всплески музыки изредка долетали до них. Они молчали. Хус ковырял палкой землю.
– А где она теперь? – вдруг спросила Катинка.
– Кто?
– Ваша невеста…
– Она вышла замуж… Слава Богу.
– Слава Богу?
– Да… мне всегда казалось… на мне лежит какая-то ответственность… пока она была… одна…
– Но вы же не виноваты. – Катинка помолчала. – …если она любила вас.
– Да, она любила меня, – сказал Хус. – Теперь а понял.
Катинка встала.
– У нее есть дети? – Они уже шли по дороге.
– Да, мальчик.
Больше они не разговаривали до самой площадки.
– Потанцуем, – сказала Катинка.
Маленькие фонарики скупо освещали стоявшие по краям эстрады скамейки. Танцующие пары на мгновенье попадали в полосу света и вновь терялись в темноте; посредине площадки колыхалась неразличимая черная масса.
Хус и Катинка вошли в круг. Хус танцевал спокойно, уверенно вел свою даму. Катинке казалось, что она отдыхает, танцуя с ним.
Музыка, голоса, шарканье ног – все слышалось ей словно в каком-то отдалении, – она чувствовала только одно – как уверенно он ведет ее в танце.
Хус продолжал танцевать все так же неторопливо. Сердце Катинки забилось быстрее, щеки разрумянились, но она не просила его остановиться и не говорила ни слова.
Они продолжали танцевать.
– А небо отсюда видно? – вдруг спросила Катинка.
– Нет, – ответил Хус, – деревья мешают.
– Деревья мешают, – шепотом повторила Катинка. И они продолжали танцевать.
– Хус, – сказала она. Она взглянула на него, сама не зная, почему ее глаза вдруг наполнились слезами. – Я устала.
Хус остановился, ограждая ее рукой от толпы.
– А мы веселимся, – сказал Бай. Он пронесся мимо них по направлению к выходу.
Они спустились с площадки и пошли по тропинке.
Под деревьями было совсем темно; казалось, после дождя духота еще усилилась, цветущий терновник дышал им в лицо дурманящим ароматом.
Вокруг в зелени деревьев и кустов раздавался шепот и мелькали чьи-то тени; парочки, прижавшись друг к другу, прятались в темноте на скамейках.
– Пойдемте, – сказала Катинка, – Бай, наверное, заждался нас.
Они вернулись обратно.
– А не пойти ли нам к «горлодеркам»? – спросил Бай. – Там в павильоне есть певички; говорят, славные девчонки… Я только пройдусь еще разочек на прощанье вон с той миленькой крестьяночкой… А вы, Хус, покружите Катинку, чтобы она не скучала.
Хус обвил Катинку рукой, и они снова начали танцевать.
Катинка не знала, как долго они танцевали– минуту или час, а потом они втроем оказались в лесу, на пути к павильону.
Еще на пороге павильона они услышали пение. Пять дам, притопывая сапожками с кисточками и прижимая два пальца к сердцу, выводили:
Мы веселой гурьбой
Нынче вышли на бой
С тиранией и властью мужской…
– Вот уютный уголок, – сказал Бай. – Отсюда хорошо видно дамочек…
Они сели. Лица окружающих расплывались в дыму и испарениях. Дамы пели что-то о ружьях и бесстрашии. А кончив петь, стали потягивать пунш и кокетничать, – засовывали в вырез платья лепестки роз и хихикали, прикрываясь грязноватыми веерами.
– Славные девочки, – сказал Бай.
Катинка почти ничего не слышала. Хус сидел, уронив голову на руки и уставившись в затоптанный пол.
Тщедушный, похожий на кузнечика пианист подпрыгивал за роялем так, словно собирался бить по клавишам своим острым носиком.
Дамы заспорили о том, кому «выступать»…
– Тебе, Юлия, – доносился злобный шепот из-за вееров. – Ей-богу, тебе.
– «Песенка о трубочисте», – громко объявила Юлия.
– Она запрещена, – крикнула другая певичка пианисту из-под веера. – Серенсен, она хочет петь запрещенную песню.
В зале застучали стаканами.
– Ерунда! Вовсе она не запрещенная, просто Йосефина не умеет ее петь.
И Юлия запела «Песенку о трубочисте».
У трубочиста Аугуста
Метла вместо герба…
Бай хлопал так, что едва не перебил стаканы с грогом.
– А ты что скажешь, Тик? – спросил он. Катинка вздрогнула – она не слушала.
– Да, да, конечно, – сказала она.
– Презабавная песенка, – сказал Бай. – Презабавная! – И он снова захлопал.
– Исполнительница романсов фрекен Матильда Нильсен, – выкрикнула фрекен Юлия.
Исполнительница романсов фрекен Матильда Нильсен была в длинном платье и держалась с величавой важностью. Остальные певицы говорили о ней: «У Матильды настоящий голос». В детстве Матильда упала и сломала переносицу.
Едва зазвучало вступление, она прижала руку к сердцу.
Исполнялась песня о Сорренто.
Там высокие темные линии
Виноградник от зноя хранят,
Вечерами там рощ апельсиновых
Над заливом сильней аромат;
Там качают лодку воды,
Там кружатся хороводы
И к мадонне в неба своды
Воссылают голос свой.
Сколько б я ни жил на свете,
Не забуду дали эти,
Эти ночи в лунном свете,
Твой, Неаполь, рай земной.
Фрекен Матильда Нильсен пела прочувственно, с длинными тремоло.
Когда она кончила, «дамы» стали аплодировать, хлопая веерами по ладоням.
Исполнительница романсов фрекен Нильсен кланялась и благодарила.
– А Катинка никак слезу пустила, – сказал Бай. И в самом деле глаза Катинки были полны слез.
Они вышли на улицу.
– Назад пойдем через кладбище, – заявил Бай.
– Через кладбище, – повторила Катинка.
– Да, самый короткий путь– и красивый.
Катинка взяла Хуса под руку, и они пошли следом за Баем. Лес кончился – они ступили в аллею. Шум и музыка затихли где-то вдали.
– Н-да, – сказал Бай. – Хорошо погуляли, провели время с толком. – И он продолжал разглагольствовать о танцах, – как здорово отплясывают деревенские красотки; о «дамах» и о «фрекен Юлии», – славная девочка, в сапожках, лихая девочка, и о Марии, – надо поглядеть, кстати, до чего у нее там дошло дело, уж я ее знаю.
Те двое молчали. Они и не слушали, что говорит Бай. Тишина стояла такая, что слышен был звук их шагов. В конце аллеи высились железные кладбищенские ворота с большим крестом.
– Бай, не надо, – сказала Катинка.
– Ты что, привидений боишься? – спросил Бай и открыл боковую калитку.
Они вошли в ограду. У калитки Катинка снова взяла Хуса под руку. В сумерках кладбище напоминало огромный сад. Веяло пряным запахом роз, самшита, жасмина и лип, среди кустов виднелись серые и белые плиты.
Катинка крепко ухватилась за руку Хуса.
Бай шел впереди. Он бодро пробирался через кусты, размахивая руками так, точно распугивал кур.
Катинка остановилась.
– Посмотрите, – сказала она.
Среди деревьев была прогалина– отсюда открывался вид на поля, спускавшиеся к фьорду. Дымка сумерек витала над темным, сверкающим зеркалом воды, безмолвным и задумчивым.
Было так тихо, точно в напоенном ароматами просторе вымерла вся жизнь… Они стояли неподвижно, прижавшись друг к другу.
Потом медленно пошли дальше. Иногда Катинка останавливалась и негромко читала надписи, белевшие в сумерках на могильных камнях. Она читала надписи, имена и даты приглушенным, дрожащим голосом:
– «Любимому и оплакиваемому».
– «Вечно любимому».
– «Любовь– есть исполнение закона».
Катинка подошла поближе и приподняла ветки плакучей ивы, – ей хотелось прочесть на камне имя усопшего. В ветвях послышался шорох.
– Хус… – Катинка судорожно вцепилась в его руку. Кто-то быстро перемахнул через ограду.
– Это какие-то люди, – сказал Хус.
– Как я испугалась, – сказала Катинка, прижимая обе руки к сердцу.
Она старалась держаться поближе к нему, сердце ее все еще учащенно билось.
Больше они не разговаривали. По временам в кустарниках раздавался шорох– Катинка вздрагивала.
– Ничего, дружок, ничего, – шептал Хус, точно успокаивал ребенка. Рука Катинки дрожала под его локтем.
Бай ждал их у ограды.
– Куда вы там запропастились? – сказал он.
Он открыл калитку. Она громыхнула им вслед на железных петлях.
В аллее Бай отвел Хуса в сторонку.
– Черт побери, срам какой, – сказал он. – Просто глазам не верю… Поругание святыни… Кьер мне рассказывал… что проделывают эти охальники… Но я не верил. К смерти… к саду смерти… и то ни на грош уважения… черт бы их всех побрал. На скамейках и то покоя нет, разрази меня гром.
Хус едва не прибил его.
