Гарольд Роббинс - Искатели приключений
Его несколько фатовская улыбка исчезла, когда я выступил из своего угла.
— Герр Брауншвейгер, позвольте представить вам его превосходительство герра Ксеноса, постоянного представителя республики Кортегуа в Организации Объединенных Наций, — сказала Марлен.
— Ваше превосходительство. — В голосе немца появилась натянутость; новый щелчок каблуками, новый поклон, только без поцелуя.
Он бросил взгляд на Марлен.
— Не понимаю, какова цель вашего визита?
— Герр посол сможет объяснить это гораздо лучше, чем я. — На слове «посол» Марлен сделала ударение — видимо, Брауншвейгер был из тех, кому титулы внушают особое почтение.
— Герр Брауншвейгер, — начал я, — у меня к вам серьезный разговор. Будем беседовать здесь, стоя? Мой наглый тон сработал.
— Что вы, ваше превосходительство. Прошу вас наверх, в мой кабинет.
Мы поднялись по лестнице. Кабинет представлял собой просторную комнату, обставленную массивной старинной деревянной мебелью в тевтонском стиле, в небольшом камине уютно горел огонь. Хозяин кабинета жестом пригласил нас садиться в кресла, сам же устроился за письменным столом.
— Так чем же могу быть вам полезен? — произнес он едва ли не искательным голосом. Я уперся в него взглядом.
— Мне нужно знать, кто платит за оружие, которое с заводов фон Куппена в Восточной Германии доставляется в мою страну.
Брауншвейгер посмотрел на меня, на Марлен и вновь на меня.
— По-видимому, тут какое-то недоразумение, — сказал он. — Насколько мне известно, заводы производят только сельскохозяйственное оборудование. К тому же, об их торговых операциях я не знаю ровным счетом ничего. С фон Куппеном я работал много лет назад.
— Сколько именно, герр Брауншвейгер? — я не сводил с него взгляда. Он не ответил.
— До войны? После?
— Не понимаю, почему вас это интересует, мой господин, — натянуто ответил он, поднимаясь из кресла. — Не вижу никакого смысла в продолжении подобного разговора.
Я не двинулся с места. Вложив в свой тон максимальную угрозу, я заговорил:
— В ООН мы имеет доступ к значительному объему такой информации, которая обычно остается неизвестной для широкой публики, а иногда даже и для отдельных правительств, герр Брауншвейгер. О вашем прежнем сотрудничестве с фон Куппеном нам известно абсолютно все, и очень многое — о ваших теперешних связях и увлечениях.
Я, не торопясь, вытащил сигарету, прикурил, давая ему время вдуматься в то, что я сказал. С наслаждением выпустил дым, не отрывая взгляда от его лица.
— Сейчас мы вовсе не ставим своей целью копаться в прошлом. Мы не стремимся к тому, чтобы внести сумятицу в жизнь тех людей, что были когда-то связаны с фон Куппеном, особенно если эти люди продолжают сотрудничать с нами.
К счастью, Брауншвейгер заглотнул наживку.
— Как бывший управляющий производством, я не нес никакой ответственности за политику компании, вам это должно быть ясно, — проговорил он. — В сфере моих интересов лежало только производство.
— Однако вы состояли в нацистской партии, — спокойно заметил я.
Это было только моим предположением, но тут я не боялся ошибиться — посты, подобные тому, который занимал он, доверялись только своим людям.
— Причем вы были в ней довольно заметной фигурой, человеком, который не мог не знать, для чего предназначалась выпускаемая продукция.
Лицо Брауншвейгера побледнело. Он был не хуже меня осведомлен о том, что ближе к концу войны руководимые им предприятия вырабатывали девяносто процентов тех газов, которые с таким дьявольским успехом использовались в Дахау и Освенциме.
— Я ни о чем не знал, — натянуто произнес он. — Я был только подчиненным, выполнявшим приказы своих начальников.
— Звучит логично, однако вы должны отдавать себе отчет в том, что точно такие же доводы приводились каждым обвиняемым во время процесса в Нюрнберге.
— Я подданный Швейцарии, — живо отреагировал Брауншвейгер. — И нахожусь под защитой ее конституции. Я по-прежнему смотрел ему прямо в глаза.
— И долго, по-вашему, швейцарское правительство будет защищать вас после того, как ему станет известно, что вы продались нацистам?
— Но ведь оно ничего не сделало тем, кто помогал союзникам!
— Да, — терпеливо отозвался я, — только вы совершили одну непоправимую ошибку: вы поставили на тех, кто проиграл.
Брауншвейгер снял очки, посмотрел на меня, вновь надел очки.
— Ничего не выйдет. Даже если бы я хотел предоставить вам эту информацию, я не смог бы этого сделать, так как у меня нет к ней доступа.
— Очень жаль, герр Брауншвейгер, — я поднялся. — Надеюсь, вы понимаете, что вас могут обязать к даче показаний в суде? — Я повернулся к Марлен. — Пойдемте, фрау фон Куплен, — официальным тоном обратился я к ней. — Дальнейший разговор представляется мне абсолютно бессмысленным.
— Одну минуту, ваше превосходительство!
Я вновь обернулся к Брауншвейгеру.
— Если бы я смог достать интересующую вас информацию, те, другие дела... они будут... — Он не закончил фразу.
— Они будут забыты. Никто о них не узнает. — Сам я не был до конца в этом уверен — а вдруг кому-нибудь в голову взбредет доказать то, что я выяснил благодаря своей интуиции?
Брауншвейгер снова снял очки и принялся носовым платком протирать стекла.
— Это будет не так просто. Мне потребуется несколько дней.
— Сегодня вторник, — бросил я. — Моим людям даны инструкции передать ваше досье в пятницу утром. Если, конечно, до этого они не получат от меня иных указаний.
— Нужную вам информацию вы получите самое позднее в четверг вечером.
— Я остановился в «Гранд-отеле». Пойдемте, фрау фон Куппен.
Пока мы с Марлен шли к двери, герр Брауншвейгер стоял, вытянувшись по стойке «смирно».
В четверг утром Марлен, пристроившись у меня за плечом, читала документы, присланные Брауншвейгером со специальным курьером. На лице ее было недоумение.
— Что это значит?
— Это значит, что мы возвращаемся в Париж, — ответил я с усмешкой.
Если все будет складываться так, как я рассчитывал, то даже Роберт не посмеет скрыть от меня те факты, которые он отказался предоставить мне во время нашего с ним разговора.
22
Репортеры набросились на нас, как стая голодных волков, когда мы спустились с трапа самолета в Орли. Французские газетчики, привыкшие носом чуять скандал, лезли из кожи вон. В глаза ударили фотовспышки. Кто-то из писак размахивал над головой листком, где был набран заголовок таким жирным шрифтом, что его можно было прочесть за квартал. «Франс суар» сообщала своим читателям:
ДИПЛОМАТ-ПЛЕЙБОЙ НАСЛАЖДАЕТСЯ ШВЕЙЦАРСКОЙ ИДИЛЛИЕЙ С БЫВШЕЙ НАСЛЕДНИЦЕЙ ФОН КУППЕНА!
Взяв Марлен под руку, я кое-как пробился через толпу. Меня душила злоба — больше на себя, чем на них. Подобный поворот событий следовало предвидеть. При всех проблемах, которые предстояло решить, именно таких осложнений мне как раз и не хватало.
Когда мы уже почти добрались до машины, какой-то излишне настойчивый репортеришка преградил нам дорогу.
— Вы собираетесь сочетаться браком? Я со злобой уставился на него, не произнеся ни слова в ответ.
— Зачем вы ездили в Швейцарию?
— Чтобы отдать в ремонт часы, идиот! — я грубо оттолкнул его в сторону.
Следом за Марлен я уселся в машину. Как только мы отъехали, ко мне повернулся Котяра, сидевший рядом с водителем.
— У меня для тебя телеграмма.
Я вскрыл протянутый им голубой конверт. Прочесть текст не составляло никакого труда — президент не позаботился даже о самом примитивном коде: ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ В ЕВРОПЕ. ВОЗВРАЩАЙСЯ В НЬЮ-ЙОРК. СЕЙЧАС НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ИГРИЩ.
Игрища. В Кортегуа это слово значило только одно: разнузданная оргия, пир во время чумы. В раздражении я скомкал листок.
Марлен смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
— Плохие новости?
— Нет. Просто мой президент начинает мыслить так же примитивно, как и прочие смертные. Он думает, что я здесь развлекаюсь.
Глаза ее блеснули смехом.
— Но и я надеюсь, что ты не скучал. Посмотрев на нее, я не смог сдержать улыбки.
— Нет, в целом все было очень неплохо.
— Так я и думала. — Она рассмеялась. — Боюсь, что я целую неделю теперь не смогу войти в нормальный рабочий ритм.
Услышав в трубке мой голос, Роберт удивился.
— Я был уверен, что ты в Швейцарии. Видимо, он не забывал читать газет.
— Я был там. Нам необходимо встретиться, и как можно быстрее.
— Сегодня я чрезвычайно занят, — не без колебания ответил он.
— Это слишком важно. — Я должен был увидеть его сегодня же. Была пятница, а по субботам банки в Швейцарии не работают.
В трубке повисло молчание.
— Я обедаю с отцом у Крильона. Составишь нам компанию? Уверен, отцу будет приятно тебя увидеть.
— Решено.
— Вы прекрасно выглядите, сэр.
Барон, старый прагматик, бросил на меня проницательный взгляд.
