Эмиль Золя - Истина
Маркъ, надѣясь уладить недоразумѣнія, рѣшилъ собрать всю свою семью въ большой школьной залѣ, въ которой когда-то училъ дѣтей; послѣ него здѣсь работали Жозефъ и Франсуа. Это собраніе состоялось не безъ нѣкоторой торжественности; послѣобѣденное солнце заливало весь классъ яркими лучами, скользило по каѳедрѣ учителя, по скамьямъ и освѣщало картины, повѣшенныя на стѣнѣ; несмотря на то, что уже наступилъ сентябрь, погода стояла восхитительная. Себастіанъ и Сара пріѣхали изъ Бомона, Климентъ и Шарлотта — изъ Жонвиля и привезли съ собою дочь Люсіенну. Жозефъ, предупрежденный заранѣе, вернулся изъ путешествія, очень встревоженный тѣмъ, что случилось въ его отсутствіе. Онъ пришелъ вмѣстѣ съ Луизой. Послѣдними пришли Маркъ и Женевьева въ сопровожденіи Франсуа; его жена Тереза съ дочерью Розой ожидали въ классѣ прибытія членовъ семьи. Всѣхъ собралось двѣнадцать человѣкъ. Въ классѣ воцарилась тишина: никто не рѣшался заговорить первымъ. Наконецъ Маркъ обратился къ Терезѣ со слѣдующею рѣчью:
— Милая Тереза, мы вовсе не желаемъ насиловать твои чувства, и если собрались здѣсь, то исключительно ради того, чтобы дружески обсудить положеніе дѣлъ… Я знаю, что ты очень страдаешь… Но ты страдала бы еще больше, еслибы тебѣ на долю выпало страшное горе — сознавать, что мужъ и жена говорятъ на разныхъ языкахъ, что ихъ раздѣляетъ цѣлая пропасть, и что никакое соглашеніе невозможно. Женщина въ прежнія времена была настолько неразвита, умъ ея былъ такъ омраченъ суевѣріями, что она не была способна на здравое размышленіе. Сколько проливалось ненужныхъ слезъ вслѣдствіе печальныхъ недоразумѣній, сколько распадалось семействъ, жизнь которыхъ становилась невыносимой!
Маркъ замолчалъ, подавленный воспоминаніями. Тогда заговорила Женевьева:
— Да, мой дорогой Маркъ, ты правъ: было время, когда я не понимала тебя, мучила и терзала — и потому я не имѣю права обижаться на то, что ты только что сказалъ; у меня хватило силъ побороть тотъ ядъ, которымъ меня отравляли, но сколько женщинъ погибло безвозвратно! Онѣ мучились среди опутавшаго ихъ мрака и тщетно искали выхода. А счастье семьи было разрушено; онѣ, эти несчастны жертвы, пресмыкались передъ своими мучителями, томились въ исповѣдальняхъ и отворачивались отъ тѣхъ, кто ихъ любилъ, кто хотѣлъ пробудить ихъ умъ для болѣе свѣтлой жизни! Я сама исцѣлилась только благодаря тебѣ и все же сознавала, что прошлое не вполнѣ погибло, что наслѣдіе многихъ поколѣній трусливаго невѣжества живетъ на днѣ души, и это сознаніе постоянно держало меня въ страхѣ, что прежнее безуміе вновь овладѣетъ мною… Только благодаря твоей разумной поддержкѣ мнѣ удалось бороться съ отвратительными призраками. Твоя любовь и нѣжность спасли меня… И я благодарю тебя отъ всей души… мой добрый Маркъ.
Женевьева прослезилась и продолжала съ возрастающимъ волненіемъ:
— Бѣдная бабушка! Бѣдная мама! Я такъ ихъ жалѣю! Я была свидѣтельницей ихъ страданій. Внутренній ядъ разъѣдалъ души несчастныхъ женщинъ, принявшихъ на себя добровольное мученичество. Бабушка бывала страшна въ своемъ гнѣвѣ, но это происходило оттого, что ей не удалось испытать счастья; она жила въ полномъ отреченіи отъ міра и его радостей, и у ней было одно стремленіе — подчинить другихъ такому же безумному аскетизму. Моя бѣдная мать должна была страдать всю жизнь за то, что испытала кратковременное счастье и вкусила прелесть взаимной любви! Ее заставили подчиниться культу лжи и лицемѣрнаго отрицанія всякой радости жизни!
Присутствующіе невольно содрогнулись, вспомнивъ грозный и печальный обликъ госпожи Дюпаркъ и госпожи Бертеро, ханжество и лицемѣріе которыхъ какъ бы воскрешали времена средневѣкового безумія; первая олицетворяла собою жестокую, непримиримую вражду церкви ко всякому проявленію живого духа; вторая, болѣе гуманная, умирала отъ тоски, даже не попытавшись порвать цѣпи устарѣлыхъ предразсудковъ; Женевьева, внучка и дочь этихъ женщинъ, рѣшилась выступить на мучительную борьбу и была охвачена радостнымъ сознаніемъ полученной свободы, купленной, правда, дорогою цѣною; ей удалось вернуться къ жизни, вновь испытать счастье любви. Ея взгляды невольно обратились въ сторону дочери Луизы, которая улыбалась, слушая рѣчь матери, и наконецъ бросилась къ ней и нѣжно ее поцѣловала.
— Мама, ты — самая мужественная изъ всѣхъ насъ, потому что ты боролась и страдала! Мы тебѣ обязаны своей побѣдой, ради которой пролито столько слезъ… Я все отлично помню. Я шла вслѣдъ за тобой, и мнѣ уже не стоило большого труда отрѣшиться отъ прошлаго; я не испытала жуткаго трепета передъ суевѣрною ложью, которой была отравлена твоя душа, и потому я оставалась спокойной, разсудительной, и мнѣ удалось воспользоваться суровымъ урокомъ жизни, оцѣнить весь ужасъ того несчастья, которое обрушилось на нашу семью послѣ твоего ухода, — нашъ домъ погрузился тогда въ трауръ.
— Замолчи и не приписывай мнѣ излишняго значенія, — проговорила Женевьева, цѣлуя дочь. — Ты одна спасла насъ всѣхъ своимъ мужествомъ; въ тебѣ воплотился здравый умъ; ты, не колеблясь, исполнила свой долгъ и своимъ вмѣшательствомъ поборола всѣ препятствія къ нашему семейному счастью. Мы обязаны тебѣ мирнымъ исходомъ ужаснаго положенія, созданнаго моимъ тяготѣніемъ къ мрачному прошлому; ты — первая женщина, вполнѣ свободная отъ предразсудковъ; у тебя сильная воля, направленная къ тому, чтобы создать здѣсь, на землѣ, истинное счастье!
Тогда Маркъ обратился къ Терезѣ:
— Дорогая внучка, ты родилась позднѣе, и тебѣ незнакомы былые ужасы. Ты явилась на свѣтъ послѣ Луизы, и тебя уже не заставляли изучать суевѣрныя побасенки; ты росла свободная и пріучалась слушаться лишь голоса собственной совѣсти; твой умъ не былъ омраченъ лицемѣрнымъ ханжествомъ и соціальными предразсудками. Но для того, чтобы создать такую свободную и трезвую жизнь, женщины прежнихъ поколѣній должны были выносить ужасныя мученія, безумныя страданія… И въ этомъ вопросѣ, какъ и во всѣхъ прочихъ соціальныхъ вопросахъ, благопріятное рѣшеніе возможно было только посредствомъ просвѣщенія. Женщину надо было обучить, пріобщить къ умственной жизни и сдѣлать изъ нея разумную подругу мужчины; только освобожденная отъ предразсудковъ, женщина могла содѣйствовать вполнѣ успѣшно освобожденію всего общества отъ гнета прошлаго. Пока она оставалась слугой, послушной рабой въ рукахъ священниковъ, орудіемъ реакціи, мужчина несъ тяготы взаимныхъ цѣпей и не могъ рѣшиться на отважныя, освободительныя дѣйствія. Вся сила свѣтлаго будущаго — во взаимномъ пониманіи и абсолютномъ довѣріи мужа и жены… Ты поймешь, моя дорогая, какъ мы страдаемъ всѣ, видя, что въ нашу семью вновь закралось несчастье. Между тобою и Франсуа не существуетъ болѣе пропасти взаимнаго непониманія, различія вѣрованій. Васъ связываетъ общность взглядовъ, вы одинаково образованны, одинаково свободолюбивы; онъ уже не является твоимъ законнымъ повелителемъ, а ты не представляешь собою прежнюю лицемѣрную рабу, всегда готовую на коварное возмездіе. Ты пользуешься теперь одинаковыми правами; ты являешься свободною личностью и можешь устроить свою судьбу, какъ пожелаешь. Вы поженились по взаимному влеченію, рѣшивъ устроить свое счастье на разумныхъ основахъ, и вотъ мы видимъ, что счастье это нарушено, благодаря свойственной людямъ слабости воли; миръ можетъ быть возстановленъ лишь силою любви, — къ этой любви я теперь взываю, моя дорогая Тереза.
— Я, дѣдушка, все это отлично знаю и помню, — отвѣтила Тереза, почтительно, со спокойнымъ достоинствомъ слушавшая рѣчь Марка: — напрасно вы думаете, что я могла забыть что-либо изъ того, чему вы меня учили… Но почему Франсуа поселился у васъ и провелъ эти дни подъ вашимъ кровомъ? Онъ могъ остаться здѣсь: при нашей школѣ двѣ квартиры, для учителя и учительницы; я не препятствую ему поселиться въ первой квартирѣ, сама же останусь во второй. Онъ снова примется за свой трудъ черезъ нѣсколько дней, когда кончатся каникулы… Вы правы, сказавъ, что мы свободны, какъ онъ, такъ и я — и эту свободу я желаю за собою сохранить.
Ея отецъ и мать, Себастіанъ и Сара, пытались урезонить ее съ нѣжною заботливостью; Женевьева, Луиза, Шарлотта, всѣ присутствующія женщины умоляли ее молча, взглядомъ, улыбкою. Но Тереза не обращала вниманія ни на уговоры, ни на мольбы: она оставалась твердою, непоколебимою и вмѣстѣ съ тѣмъ не проявляла ни гнѣва, ни раздраженія.
— Франсуа жестоко меня оскорбилъ, — оскорбилъ до того, что мнѣ показалось, будто я его больше не люблю; и теперь я бы солгала вамъ, еслибы стала утверждать, что люблю его попрежнему… Вы не желаете, конечно, чтобы я стала обманщицей и вновь бы начала съ нимъ совмѣстную жизнь, которая представляла бы изъ себя лишь гнусную мерзость.
Франсуа все время молчалъ, хотя замѣтно было, какъ страшно онъ волнуется. При послѣднихъ словахъ Терезы у него вырвался крикъ отчаянія.
