Эрнест Хемингуэй - Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море
Во время разговора она отошла от двери и теперь стоит возле кровати; Филип смотрит на нее, потом встает, обнимает ее и, как она есть, в пелерине, сажает рядом с собой.
Филип. А мех мягкий, приятный.
Дороти. От него не пахнет, правда?
Филип (прижимаясь к ее плечу). Нет, не пахнет. И приятно чувствовать тебя под мехом. И я люблю тебя, провались все на свете. А сейчас всего-навсего половина шестого.
Дороти. И пока это так, пусть так и будет, да?
Филип (сдаваясь). Изумительно приятный мех. Хорошо, что ты купила его.
Он крепко прижимает ее к себе.
Дороти. Даже если это и ненадолго, пусть так и будет.
Филип. Да, пусть будет.
В дверь стучат, ручка поворачивается, и входит Макс. Филип встает. Дороти остается сидеть на кровати.
Макс. Я помешал? Да?
Филип. Нет. Нисколько. Макс, это американский товарищ. Товарищ Бриджес. Товарищ Макс.
Макс. Salud, товарищ.
Он подходит к кровати, на которой все еще сидит Дороти, и протягивает руку. Дороти пожимает ее и отворачивается.
Вы заняты? Да?
Филип. Нет. Нисколько. Хочешь выпить, Макс?
Макс. Нет, спасибо.
Филип. Hay novedades?
Макс. Algunas.[148]
Филип. Ты не хочешь выпить?
Макс. Нет, большое спасибо.
Дороти. Я пойду. Не стану мешать вам.
Филип. Ты нам не мешаешь.
Дороти. Ты потом зайдешь ко мне?
Филип. Непременно.
Когда она проходит мимо Макса, тот говорит очень вежливо.
Макс. Salud, camarada.
Дороти. Salud.
Она закрывает дверь, соединяющую обе комнаты, и выходит в коридор.
Макс (как только они остаются одни). Это — товарищ?
Филип. Нет.
Макс. Ты так назвал ее.
Филип. Это просто манера говорить. В Мадриде всех называют товарищами. Считается, что все работают для общего дела.
Макс. Не очень хорошая манера.
Филип. Да. Не очень. Помнится, я сам как-то говорил это.
Макс. Эта женщина, — как ты сказал… Бригес?
Филип. Бриджес.
Макс. Это очень серьезно?
Филип. Серьезно?
Макс. Да. Ты понимаешь, о чем я говорю.
Филип. Я бы не сказал. Пожалуй, скорее комично. В известном смысле.
Макс. Ты много времени с ней проводишь?
Филип. Немало.
Макс. Чье это время?
Филип. Мое.
Макс. А не время партии?
Филип. Мое время — время партии.
Макс. Вот это я и хотел сказать. Хорошо, что ты так быстро соображаешь.
Филип. О, я очень быстро соображаю.
Макс. Не стоит злиться из-за того, в чем ни ты, ни я не виноваты.
Филип. Я не злюсь. Но я не обязан быть монахом.
Макс. Филип, товарищ, ты никогда не был похож на монаха.
Филип. Нет?
Макс. И никто не требует, чтобы ты стал монахом.
Филип. Нет.
Макс. Все дело в том, чтобы это не мешало работе. Эта женщина — откуда она? Из какой среды?
Филип. Спроси ее.
Макс. Придется, очевидно.
Филип. Разве я плохо работаю? Кто-нибудь жаловался на мою работу?
Макс. До сих пор — нет.
Филип. А сейчас кто жалуется?
Макс. Я жалуюсь.
Филип. Вот как?
Макс. Да. Мы должны были встретиться у Чикоте. Раз ты не пришел туда, ты должен был оставить мне записку. Я прихожу к Чикоте вовремя. Тебя там нет. Записки тоже нет. Я прихожу сюда и застаю тебя mit einer ganzen Menagerie[149] черно-бурых лисиц в объятиях.
Филип. А тебе никогда ничего такого не хочется?
Макс. Очень хочется. Постоянно.
Филип. И что же ты делаешь?
Макс. Иногда, если у меня выдается свободный час и я не слишком устал, я нахожу такую, которая соглашается побыть со мной, не глядя на меня.
Филип. И тебе постоянно этого хочется?
Макс. Я очень люблю женщин. Я не святой.
Филип. А есть святые?
Макс. Да. А есть и не святые. Но только я всегда очень занят. А теперь поговорим о чем-нибудь другом. Сегодня мы опять пойдем туда.
Филип. Хорошо.
Макс. Ты хочешь идти?
Филип. Послушай, я допускаю, что ты прав насчет этой женщины, но нечего оскорблять меня. По работе ты меня ни в чем упрекнуть не можешь.
Макс. Эта женщина — она не подозрительна?
Филип. Ни в коем случае. Может быть, мне это вредит и отнимает у меня время и тому подобное, но за нее я ручаюсь.
Макс. Ты уверен? Знаешь, я в жизни не видел столько лисиц.
Филип. Она, конечно, дура, но я ручаюсь за нее, как за себя.
Макс. А за себя ты еще ручаешься?
Филип. Надеюсь. А это видно, когда за себя нельзя ручаться?
Макс. Еще бы!
Филип. Сейчас посмотрим. (Становится перед зеркалом и с презрением смотрит на себя.)
Макс смотрит на него и улыбается. Потом кивает головой.
Макс. Я бы за тебя поручился.
Филип. Хочешь, пойди к ней и расспроси, из какой она среды и тому подобное.
Макс. Нет.
Филип. Она из той среды, к которой принадлежат все американки, приезжающие в Европу с некоторым запасом денег. Они все одинаковы. Колледж, лето на лоне природы, более или менее состоятельные родители, — в наше время чаще менее, чем более, — мужчины, романы, аборты, виды на будущее и наконец замужество и тихая пристань или тихая пристань без замужества. Одни открывают магазин или служат в магазине, другие пишут или занимаются музыкой, некоторые идут на сцену или в кино. У них есть какая-то организация, Лига молодежи, там, кажется, работают девственницы. Все для общего блага. Эта пишет. И даже неплохо, когда не ленится. Спроси ее сам, если хочешь. Но предупреждаю, все это очень скучно.
Макс. Меня это не интересует.
Филип. Мне показалось, что интересует.
Макс. Нет. Я подумал и решил все это предоставить тебе.
Филип. Что именно?
Макс. Все, что касается этой женщины. Поступай с ней, как знаешь.
Филип. Напрасно ты мне так доверяешь.
Макс. Я доверяю тебе.
Филип (с горечью). Напрасно. Иногда я чувствую, что все это мне надоело. Вся моя работа. Просто опротивела.
Макс. Понятно.
Филип. Да. И разговорами ты мне не поможешь. Я на днях убил этого мальчишку Уилкинсона. Просто по неосторожности. Не говори, что это не так.
Макс. Ты мелешь вздор. Но ты действительно не был достаточно осторожен.
Филип. Я виноват, что его убили. Я оставил его в этой комнате, в моем кресле, при открытой двери. Я совсем не так хотел его использовать.
Макс. Ты же не нарочно оставил его здесь. Брось об этом думать.
Филип. Нет, не нарочно. Просто загнал в ловушку по неосторожности.
Макс. Рано или поздно его бы все равно убили.
Филип. Да, да. Конечно. Если так на это взглянуть, то все чудесно, правда? Совершенно замечательно. Вот об этом-то я и не подумал.
Макс. Мне уже случалось видеть тебя в таком настроении. Я отлично знаю, что это все пройдет и ты снова станешь самим собой.
Филип. Да. Но ты знаешь, что я сделаю, когда это пройдет? Накачаюсь виски и подхвачу какую-нибудь девчонку… Прекрасная картина. Это ты называешь стать самим собой?
Макс. Нет.
Филип. Мне все опротивело. Знаешь, где бы я хотел очутиться? В каком-нибудь славном местечке вроде Сен-Тропез на Ривьере, проснуться утром, и чтобы не было войны, и чтобы принесли на подносе кофе с настоящим молоком… и бриоши со свежим клубничным вареньем, и яичницу с ветчиной.
Макс. И эта женщина?
Филип. Да, и эта женщина. Ты совершенно прав, — эта женщина. Черно-бурые лисицы и прочее.
Макс. Я говорил, что тебе это вредно.
Филип. А может быть, и полезно. Я так давно на этой работе, что мне все опротивело. Все вообще.
Макс. Ты работаешь, чтобы у всех был такой хороший завтрак. Ты работаешь, чтобы никто не голодал. Ты работаешь, чтобы люди не боялись болезней и старости; чтобы они жили и трудились с достоинством, а не как рабы.
