Эрнест Хемингуэй - Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море
Дороти. Милый, я хочу только одного — чтобы ты не уходил. Я хочу, чтобы у нас было хоть немного по-семейному. Здесь хорошо. Я могу убрать твою комнату, там станет уютно.
Филип. Сегодня утром там было не очень уютно.
Дороти. Я так уберу ее, что тебе приятно будет жить в ней. Я поставлю тебе удобное кресло, и настольную лампу, и полку с книгами, и картины повешу. Право же, я очень хорошо все устрою. Пожалуйста, останься сегодня дома, и ты увидишь, как будет хорошо.
Филип. Завтра останусь.
Дороти. А почему не сегодня, милый?
Филип. Такой уж сегодня беспокойный вечер, хочется, знаешь, погулять, потолкаться среди людей. А кроме того, у меня свидание с одним человеком.
Дороти. В котором часу?
Филип. В четверть первого.
Дороти. Ну, после приходи.
Филип. Ладно.
Дороти. Когда ни вернешься, все равно приходи.
Филип. Серьезно?
Дороти. Да. Пожалуйста.
Он обнимает ее. Гладит по волосам. Закидывает ей голову и целует. Снизу доносятся крики и пение.
Слышно, как поют «Песню партизан». Песню поют всю, до конца.
Хорошая песня.
Филип. Тебе и не понять, какая это хорошая песня.
Слышно, как поют «Bandera Rossa».
А эту знаешь?
Он сидит на краю постели.
Дороти. Да.
Филип. Лучшие люди, которых я знал, умирали за эту песню.
В соседней комнате боец с изуродованным лицом лежит на кровати и спит. Во время их разговора он вышел из ванной, высушил одежду, счистил с нее грязь и лег на кровать.
Свет лампы падает на его лицо.
Дороти. Филип, Филип, ну пожалуйста, Филип.
Филип. Знаешь ли, я сегодня не в настроении.
Дороти (разочарованно). Вот это хорошо. Вот это мило. Но я ведь только прошу, чтобы ты остался. Просто останься дома, и мы посидим тихо, уютно, по-семейному.
Филип. Мне нужно идти. Правда.
Внизу поют «Интернационал».
Дороти. Вот это всегда играют на похоронах.
Филип. А поют не только на похоронах.
Дороти. Филип, ну не уходи!
Филип (обнимая ее). До свидания.
Дороти. Нет, нет. Не уходи. Я тебя прошу.
Филип (вставая). Слушай, перед тем как ложиться, открой оба окна. А то ночью, если будет обстрел, стекла лопнут.
Дороти. Не уходи, Филип. Не уходи!
Филип. Salud, camarada.
Он не поднимает кулак. Идет в соседнюю комнату. Внизу опять поют «Партизан». Филип в номере 110 смотрит на спящего Макса, затем подходит к нему и будит.
Макс!
Макс, мгновенно проснувшись, озирается, мигает от яркого света и улыбается.
Макс. Пора?
Филип. Да. Выпить хочешь?
Макс (встает с постели, улыбается и ощупывает свои сапоги, которые сохли перед электрическим камином). Очень даже.
Филип наливает виски в два стакана и тянется за графином.
Не подливай воды, жалко портить.
Филип. Salud.
Макс. Salud.
Филип. Идем.
Внизу бойцы поют «Интернационал». Пока занавес опускается, Дороти Бриджес в номере 109 лежит на постели и плачет, обхватив подушку руками.
Занавес Акт II, сцена 4Декорация сцены 3, но время — 4.30 утра. В обеих комнатах темно. Дороти Бриджес спит на своей кровати. Макс и Филип идут по коридору, Филип отпирает дверь номера 110 и зажигает свет. Они смотрят друг на друга. Макс качает головой. Оба так покрыты грязью, что их почти нельзя узнать. Филип идет в ванную. Потом выходит.
Филип. Ну что ж, в другой раз.
Макс. Мне очень жаль.
Филип. Ты не виноват. Ты первый пойдешь в ванну?
Макс (садится и кладет голову на руки). Ступай ты первый. Я очень устал.
Филип идет в ванную. Потом выходит.
Филип. Горячей воды нет. Единственное, ради чего мы живем в этой проклятой мышеловке, это горячая вода, — так теперь и ее нет!
Макс (совсем сонный). Мне очень грустно, что сорвалось, Я был уверен, что приедут. Кто ж их знал, что они не приедут.
Филип. Раздевайся и ложись спать. Ты разведчик, каких мало, ты отлично это знаешь. Никто бы не сделал того, что делаешь ты. Не твоя вина, если они отменили обстрел.
Макс (силы его окончательно истощены). Спать хочу. Даже голова кружится, так спать хочу.
Филип. Давай я уложу тебя. (Снимает с него сапоги, помогает раздеться. Потом укладывает на кровать.)
Макс. Хорошо в постели. (Обнимает подушку и раскидывает ноги.) Я всегда сплю, уткнув лицо в подушку, по крайней мере, утром никто не пугается.
Филип (у двери ванной). Располагайся поудобнее. Я переночую в другом месте.
Филип входит в ванную, слышно, как он там полощется. Он выходит в пижаме и халате, открывает дверь в смежную комнату, пролезает под плакатом, подходит к кровати и ложится.
Дороти (в темноте). Милый, сейчас поздно?
Филип. Около пяти.
Дороти (очень сонная). Где ты был?
Филип. В гостях.
Дороти (все еще в полусне). А свидание состоялось?
Филип (переворачивается на другой бок, так что они лежат спина к спине). Он не пришел.
Дороти (очень сонная, но ей не терпится сообщить новость). А обстрела не было, милый.
Филип. Вот и хорошо!
Дороти. Спокойной ночи, милый.
Филип. Спокойной ночи.
В открытое окно доносится отдаленная пулеметная дробь: поп-поп-поп. Они лежат очень тихо, потом слышен голос Филипа.
Бриджес, ты спишь?
Дороти (совсем сонная). Нет, милый; я не буду спать, если…
Филип. Я хочу тебе кое-что сказать.
Дороти (сонная). Да, дорогой?
Филип. Я хочу сказать тебе две вещи. Во-первых, у меня мурашки, а во-вторых — я тебя люблю.
Дороти. Бедненький мой Филип.
Филип. Я никогда никому не говорю, когда у меня мурашки, и никогда никому не говорю, что люблю. Но я люблю тебя, понимаешь? Ты меня слышишь? Ты чувствуешь, что я здесь? Ты слышишь, как я это говорю?
Дороти. А я тебя тоже люблю. С тобой хорошо. Ты как снежный буран, только снег не холодный и не тает.
Филип. Днем я тебя не люблю. Днем я никого и ничего не люблю. Слушай, я вот что еще хочу сказать. Хочешь выйти за меня замуж, или просто всегда быть со мной, и ездить со мной повсюду, и быть моей любимой? Ты слышишь, я это говорю. Видишь, вот я и сказал.
Дороти. Лучше замуж, милый.
Филип. Да-а. Странные вещи я говорю по ночам, правда?
Дороти. Я бы хотела, чтоб мы поженились и много работали и чтобы у нас была хорошая жизнь. Знаешь, я вовсе не такая глупая, как кажется, а то бы я не была здесь. И я работаю, когда тебя нет. Только вот готовить не умею. Но ведь в нормальных условиях для этого нанимают прислугу. Ох, ты! Мне нравится, что у тебя такие широкие плечи, и походка, как у гориллы, и такое чудное лицо.
Филип. Мое лицо станет много чуднее к тому времени, как я закончу свою работу.
Дороти. Ну, как мурашки, милый? Проходят? Хочешь, расскажи мне про твои мурашки.
Филип. А ну их к черту. У меня они так давно, что, если они совсем пройдут, мне чего-то будет недоставать. Я еще одну вещь хочу сказать тебе. (Говорит очень медленно.) Я хотел бы жениться на тебе, и уехать, и бросить все это. Я это сказал? Ты слышала?
Дороти. Ну, что ж, милый, так и будет.
Филип. Нет, не будет. Даже сейчас, ночью, я знаю, что этого не будет. Но мне приятно это говорить. Я люблю тебя. Черт, ах, черт, я люблю тебя. У тебя такое тело, какого нет ни у кого на свете. И я до смерти люблю тебя. Ты слышишь?
Дороти. Да, радость моя, только про мое тело — это тебе кажется. Тело как тело, но мне приятно слышать, как ты это говоришь. Ну, расскажи мне про свои мурашки, может быть, они пройдут.
Филип. Нет. У каждого свои мурашки, и никому неохота передавать их другому.
