Анджей Заневский - Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”
Восхищенный, пораженный, ошалевший, он всматривался в наполненное золотом пространство, которому, казалось, не было ни конца, ни края.
— Нет! — Он отступил назад, будто собирался броситься в бегство.
Комнаты с высокими потолками, коридоры, залы. Рассыпанное кругом, свисающее с потолков, спрятанное за стеклами, лежащее среди обломков и черепков золото.
Сарторису было страшно обидно, что золота так много, что он никогда не сможет перетаскать все это сверкающее богатство к себе в гнездо, даже если будет таскать его всю свою жизнь с утра до позднего вечера.
— Золото! Как блестит! Мы заберем его! Оно мое! Мое! Только мое! — возбужденно кричали сороки, нервно сверкая глазами.— Принесем свет в наши гнезда!
— Мое! Все мое! — задиристо крикнул Сарторис. От злости пух у него на голове и грудке взъерошился.— Пусть блестит только в моем гнезде!
Ему было жалко делиться этой огромной массой накопленного здесь золота, которую он никогда не сможет даже просто пересчитать клювом. Маленькая птица и громадное, заполненное золотом пространство. Сарторис взглянул на меня так, словно прочел мои мысли.
— Столько золота! — всхлипнул он.
Тебе никогда не унести этого богатства. Ты не сможешь помешать другим сорокам забирать отсюда золотые кружки, не защитишь свою находку от воров.
Покинутые людьми золотые покои наполнились трескотней сорок… Лишь кое-где из-под истлевшей ткани торчат серые и белые кости бывших хозяев, в которых гнездятся скорпионы, огромные пауки и клещи.
Лишь теперь Сарторис замечает посеревшие полуистлевшие останки людей. Насколько же более грозными, опасными выглядят скелеты коней, зубров, лосей, медведей или волков! Неужели только эти вылинявшие разноцветные тряпки отличают человеческий прах от прочей падали? Сарторис неохотно подходит к скелетам. Хотя люди и вымерли, но память о них осталась.
Это всего лишь их останки, но я до сих пор боюсь их.
Страх — это то наследство, которое осталось нам от вымерших людей. Страх, развалины и посеревшие кости.
Он взглянул на Рею, потом на меня. В глазах Реи горела жадность. В их гнезде уже полно было прозрачных камней и блестящих кусков металла, но Рея все продолжала думать только о том, что бы еще утащить в гнездо. А меня тем временем заинтересовали скелеты людей, прислоненные к витринам, полкам, спинкам стульев,— скелеты людей, когда-то склонявшихся над золотом.
Глаза Сарториса подернулись дымкой, остекленели Он вспомнил тот перстень, который выпустил из клюва, пролетая над прудом в разрушенном землетрясением городе,— тот перстень, которым он так и не смог завладеть
Он внимательно осмотрелся по сторонам, обвел взглядом валяющееся кругом золото.
— Это мое! Только мое! Не смейте трогать! Убью! Схватив в когти широкий перстень с красным камнем, Сарторис клювом проверял его твердость.
— Мой! — крикнула я, схватив похожий перстень с прозрачным топазом. Придержала его когтем, коснулась клювом, но вдруг сильный удар отбросил меня в сторону.
— Отдай! Мое! — крикнул Сарторис.
Я отскочила в сторону, встряхнула перышками и схватила тот перстень с красным камнем, который он только что держал в клюве. Я не стала ждать, пока он снова кинется на меня, и полетела в гнездо, сжимая во рту сверкающую золотистую искорку. Позади меня слышался шум крыльев.
Сороки растаскивали золотые предметы в свои гнезда, прятали их в известные только им укромные местечки, какие они считали абсолютно надежными,— в дупла, дыры, щели, отверстия, где золотые вещицы становились не видимыми для постороннего глаза.
Замаскировать, прикрыть обрывком полотна, листом, бумажкой, веточкой, перьями, шерстью, волосами.
Двери золотых залов растрескались во время очередных подземных толчков, и теперь везде летали сороки, сойки, вороны, галки, уносившие с собой и прятавшие золото.
И я, и Рея, и Сарторис не единожды проделали этот путь, каждый раз радуясь своей маленькой добыче, восторгались, отбирали, крали друг у друга колечки, цепочки, кулоны, пластинки, кружочки, листочки, крылышки.
Все сорочьи семейства, обосновавшиеся в руинах городка над заливом и на острове, узнали об открытии Сарториса и толпами слетались в заполненные золотом залы. В клювах птиц, которые пролетали над отделяющим остров от города проливом, я видела отблескивающие, мигающие в лучах солнца сверкающие точки — кусочки золота из обнаруженного Сарторисом клада.
Казалось, что золота не убывает.
— Все мое! — кричал Сарторис, прилетая каждое утро и выбирая очередную золотую безделушку.— Только мое! Прочь! Убирайтесь! Быстрее!
Он нападал, прогонял, кричал на слетавшихся к сокровищнице сорок, отпугивал чужаков. Однако открытые двери и растрескавшиеся стекла манили, притягивали птиц, как магнит.
Доносящееся из-за выложенных золотыми предметами витрин шипение вызвало у Сарториса приступ бурной злобы. Змеи почти всегда и везде появлялись первыми — они умели протискиваться в недоступные для птиц щели.
Вот и сюда они тоже проникли, спугнув толпы мышей, и теперь заняли свои любимые места среди высохших человеческих ребер. Насытившись, они свивались там в клубок и лежали неподвижно, не издавая ни малейшего шороха.
— Прочь! — орал разъяренный Сарторис, злобно пытаясь ущипнуть меня.— Это мое!
Змея спряталась, скрылась в высохшем человеческом нутре и заснула.
Но Сарториса раздражало само ее присутствие. Он знал, что, когда змея проснется, она выползет на охоту за крысятами, мышами, птицами. Усыпанные золотом залы перестали быть безопасными.
На расположенной неподалеку башне поселились канюки. Сарторис с отвращением и беспокойством посматривал на то, как они парят прямо над его золотой сокровищницей.
Наверное, ему казалось, что эти крупные, сильные птицы могут вынести из залов значительно больше золотых предметов, чем он — маленький и слабый по сравнению с ними. Когда они снижались или садились на соседней трубе, он злобно нахохливался и раздраженно кричал, тщетно пытаясь прогнать хищников. Однако огромные птицы совершенно не интересовались золотыми игрушками — для них куда важнее были кровь и мясо. Мерцающие, блестящие кусочки металла в клювах служили для них указателем, давали им возможность мгновенно заметить птицу, несущую в гнездо золотой предмет. Они тут же пускались за ней в погоню, и птица, спасая свою жизнь, как правило, бросала золото. Но быстрые, ловкие канюки догоняли жертву, убивали ее и пожирали.
Сойки, галки, вороны, грачи, сороки. Лишь немногим удавалось удрать и скрыться в густых зарослях.
Утром Сарторис, как обычно, прилетел, чтобы схватить очередную блестящую безделушку, полетать с ней в клюве, хвастаясь перед другими сороками, а потом отнести в гнездо или закопать в каком-нибудь из тайников.
Тайники Сарторис обычно устраивал в трухлявых дуплах деревьев, под камнями, в обветшавших стенах, между плитами тротуаров. Чаще всего он выбирал такие места, куда никогда не заглядывало солнце — он боялся, что металл, даже прикрытый чем-то сверху, может вдруг засверкать ярким блеском и привлечь к себе внимание других сорок. Он также пытался несколько приглушить сияние, вымачивая золотые предметы в воде, а затем посыпая их пылью. От этого они становились серыми, матовыми, неблестящими. Сарторис прикрывал их веточками, стебельками травы и мха, который пробивался между плитами.
Он обычно проверял результаты своего труда — отходил в сторону и смотрел, хорошо ли замаскирован тайник. Лишь после нескольких таких осмотров с разных сторон он взлетал на ближайшую ветку и хлопал крыльями от радости, от удовлетворения собственной работой.
— Прекрасно! Никто не сможет разыскать мои сокровища! Это все — только мое! — самодовольно заявлял он, нахохливаясь и ворочая глазами.
Но часто, когда он возвращался к тайнику, тот был уже пуст. И тогда он опять и опять проверял все вокруг, злясь на неизвестных воров. Он с яростью кидался на каждую чужую птицу, которая появлялась поблизости, виня ее за исчезновение спрятанного золота.
— Отдай! Убью! Отдай! Заклюю! Сердце вырву! — верещал он, гоняясь за перепуганной галкой, вороной или голубем.
Погоня заканчивалась быстро — птица удирала, спасаясь бегством, оставив Сарториса в полной уверенности, что он проучил настоящего виновника, который больше никогда не посмеет воровать из его тайников.
Золотые залы стояли открытыми настежь. Сверху, сквозь щели в потолках, после ночных дождей сочилась вода. Сарторис вспорхнул на блестящую металлическую шкатулку, ударил клювом, и из глубин предмета раздались звонкие, мелодичные звуки, отголоски, эхо. Он ударил снова и, стоя с открытым ртом, вслушивался в незнакомые, дребезжащие тона.
— Выходи! Вылезай! — требовательно приказывая невидимке, закричал он, ударяя еще раз.
