Анджей Заневский - Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”
Обзор книги Анджей Заневский - Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”
Анджей Заневский
Безымянная трилогия
Предисловие к первому русскому изданию
Уважаемый читатель с огромных просторов России, а также каждый, кто читает эти написанные по-русски слова в любом уголке нашей планеты! Ты даже не представляешь себе, как я рад тому, что первое полное издание моей “Безымянной трилогии” попадет именно в твои руки — ведь именно на родине Федора Достоевского эти произведения впервые издаются вместе. Я лишь недавно принял окончательное решение соединить вместе три повести (названия которых — “Крыса”, “Тень Крысолова” — поначалу мне хотелось дать ей название “Серость” — и “Цивилизация птиц” — наиболее емко отражают их содержание) под одним общим заголовком “Безымянная трилогия”, чтобы неразрывно объединить их друг с другом. Данное название, придуманное одной бессонной ночью, наиболее выпукло отражает характер намерений, владевших мною при многолетней работе над этим произведением, и вместе с тем помогает отчетливо акцентировать те черты, которые кажутся мне наиболее существенными во всех трех книгах.
Все дело в том, что в основе всей человеческой цивилизации лежат имена, названия, понятия, определения… Мы даем имена всему и всем — себе, животным, предметам, пространствам земли и неба, религиям и чувствам, явлениям и событиям… Мы стремимся назвать, определить время и пространство, взгляды и убеждения, все, что существует в реальном мире, и все, что живет лишь в наших мыслях. Присваивание имен и названий людям и предметам, определение всего и вся — это наша глубочайшая потребность, рожденная цивилизацией, и именно благодаря этой потребности сформировалось богатейшее разнообразие языков на планете. Мы даем имена, называем, считая, что именно это упорядочивает и стабилизирует окружающий нас мир, и одновременно расширяя таким образом наши собственные возможности познавать и понимать его.
Я уже давно задаю себе вопрос: а так ли это? Можно ли вообще мыслить без имен, названий, понятий? И не является ли животный мир именно такой действительностью, в которой нет ни названий, ни определений, ни понятий, ни оценок, в которой лишь замечают, видят, чувствуют, ощущают, предвидят, знают, познают и приобретают опыт? Иначе говоря — возможно ли мышление без слов, без понятий, без имен, без языка?
В Трилогии, которую Ты держишь сейчас в руках, это основной вопрос, на который, однако, нет однозначного ответа… Это скорее попытка заявить о проблеме, чем намерение решить её. У героев “Крысы” нет имен — они являются просто самими собой и только собой. Также и герои “Тени Крысолова”. Крыса и Крысолов — это конкретные индивидуальности, личности, характеры, чьи взаимоотношения переплетаются в погонях и бегствах, кого объединяют слежка друг за другом и страх. Даже в аду, откуда играющий на флейте Крысолов пытается вывести тень своей земной любви, что была отравлена хитрой Крысой, не произносится никаких имен, хотя знания и воображение все время подсказывают читателю: Эвридика, Орфей, Гермес, Сизиф, Христос, Тантал, Харон, Цербер… И даже жестокая, апокалиптическая действительность на берегах шести адских рек нигде напрямую не называется Адом, однако её описывают, наблюдают, замечают таким образом, что ни у кого не остается сомнений относительно того, куда забрели в своих скитаниях безымянные герои этой повести.
В “Цивилизации птиц” герои всех трех её частей также не имеют имен в нашем, человеческом, значении этого слова. Вместо них здесь появляются первые, нередко ономастические попытки назвать действующих лиц — идентификационные слоги, которые рождаются из характеристик, пола, видовой принадлежности, звуков голосов, цвета оперения. (Ономаспология — раздел языкознания, исследующий слова языка как названия определенных явлений и предметов. Ономастика — раздел ономаспологии, изучающий собственные имена (здесь. и далее прим, ред.)).
Даже вынесенное в заголовок трехсложное слово “Сарторис” я почерпнул непосредственно из речи сороки, которую я некогда спас и приручил. Именно этим гортанным криком демонстрировала она свое мнение о других птицах и людях или требовала от меня чего-то — к примеру, если ей хотелось искупаться.
Разумеется, все эти вопросы, всегда возникающие при написании подобных книг,— вопросы вечные, неизменные и таинственные, однако отсутствие ответов на них вызывает у нас подсознательное беспокойство, иной раз даже переходящее в страх. И все же трудно не задумываться над причинами нашего сознательного существования на Земле…
Является ли непременным условием возникновения цивилизации — все равно какой: нашей, человеческой, птичьей или крысиной — формирование собственного, пусть даже простейшего языка? Неужели обладание артикулированной, сложной речью ставит нас выше остальных населяющих нашу Землю существ? И неужели именно поэтому мы имеем право считать себя лучше них, считаем себя вправе распоряжаться жизнью остальных видов животных? И всегда ли обладание высокоорганизованными возможностями коммуникации помогает нам понять друг друга? Не происходит ли иной раз совсем наоборот — когда избыток информации становится препятствием к взаимопониманию? И всегда ли обладание речью, языком понятий и названий дарит нам счастье? И можем ли мы считать порогом зарождения новой цивилизации именно появление собственного языка, или же существуют иные, вероятно, более важные точки отсчета — к примеру, очень сложная и требующая сильно развитого воображения работа сорок при строительстве гнезд? Не случится ли так, что в своем стремлении к постоянному совершенствованию человечества мы уничтожим все иные, не похожие на нас совершенства? Что ж… Чем больше я знаю, тем больше сомневаюсь. Мне часто кажется, что все, что я делаю, это всего лишь блуждание среди иллюзий.
Скорее всего, той первопричиной, которая подтолкнула меня к написанию настоящей Трилогии, был инстинктивный протест, отрицание эгоистичного, основанного на мегаломании и в то же время механистического, чисто биологического отношения к природе, и прежде всего к миру животных. (Мегаломания — мания величия.)
Человек так стремится оторваться от него, наивно забывая о том, что и сам он по сути такое же животное — очень странное животное, которое тщетно пытается отречься от своей сути, предпочитая искать корни своего происхождения в капризе Высшего Существа или в Космосе, но только не в реальной среде и эволюции видов.
Впрочем, я никогда не скрывал своего скептического отношения и недоверия по отношению к нашим человеческим способностям предвидения и предчувствия своих судеб, к нашей фальшивой морали, основанной на идее, религии, на утопических теориях, ставящих человека намного выше того места, которого он в действительности заслуживает, и отрицающих его биологическое, земное происхождение. Именно эти мои попытки свергнуть человека с пьедестала, на который его возвели, явились причиной того, что моя повесть “Крыса” увидела свет в Польше лишь спустя пятнадцать лет после того, как была написана…
В течение тысячелетий существования нашей цивилизации мы привыкли понимать сосуществование с природой исключительно как подчинение природы человеку, как её покорение и использование для удовлетворения человеческих потребностей — его жадности, обжорства, хищности, и лишь изредка для утоления естественного голода. Даже иллюзорная независимость какого-либо из видов преследуется человеком, глубоко убежденным в том, что именно он — самый умный и самый лучший, что именно он Богом, Прогрессом, Провидением, Историей, Знанием и Наукой предназначен управлять, разделять и властвовать. Что ж… Человечество как вид наиболее многочисленно и, что самое главное, сознательно борется за свои интересы. Оно распространяется и размножается быстрее других видов, постепенно устраняя грозящие ему биологические опасности, уничтожая все, что только может встать на пути его развития. Однако, как известно не только биологам, подобная доминация одного вида над всеми остальными может оказаться невыгодной и опасной также и для самого доминирующего вида. Так что последствия этой диктатуры человека на Земле могут закончиться трагедией для обеих сторон — как для природы, так и для человека.
На редкость фальшиво в данной ситуации звучат утверждения, что Земля способна прокормить ещё больше людей, чем живет на ней сейчас, и потому человечество должно размножаться неограниченно и этот процесс никоим образом не подлежит никакому контролю. Но ведь известно, что развитие человечества теснейшим образом связано с убийством иных видов животных… И потому я спрашиваю: морально ли строить новые бойни? Можно ли назвать честным и справедливым развитие популяции людей путем выращивания, убийства и пожирания иных существ? И неужели зло, которое мы сознательно планируем и творим, не обернется когда-нибудь против нас самих?
