Владислав Оркан - Батраки
Можно бы подумать, что хоть внутри… А там… смилуйся, боже! С потолка свисает годами накопившаяся сажа — паукам есть к чему прикрепить паутину. Из щелей вылезает мох, так что мухи постоянно дышат свежим воздухом. Вдоль стен тянутся грубо отесанные лавки, а под ними — летом ли, зимой ли — растут грибы. Пол в хате глинобитный, всегда мокрый, потому что ведра текут. К печи трудно подойти: нужно карабкаться по скользкому скату, зато спускаться куда легче, так сам и едешь. Обмазанная черной глиной печь понемногу разваливается; хватит, довольно она постояла в этом углу. Против нее стоит кровать, единственная вещь в доме, которая связывает семью… колыбель трех поколений! Велика она, как загон для овец, и шагается во все стороны. Сбоку ее подпирают колышки, под низ подсунуты чурбашки, и этак она еще немало послужит и четвертому поколению… ого!
В хате, кроме Сатровой батрачки, живет десять пар кроликов, три десятка кур и теленок — столько народу! Теленок с кроликами ладит, хотя они у него таскают сено из лоханки; зато люди тут ссорятся каждый день.
Мать хочет, чтобы «дети» ходили по струнке, а они стараются ей внушить, что уже выросли. Вот и получается ад в доме.
— Я вам одно толкую, — твердит она каждое утро, — покуда носит меня святая земля, я и слышать не хочу про сноху! Поняли?!
— Так держите нас тут на посмешище людям, — ворчит Ромек.
— Я тебе поговорю, седой чорт! А что тебе делается? Жрать, что ли, нечего?
— Сами жрите! — ругается Янтек.
— Тсс! Мон мэрр, право слово!
Тогда все трое умолкают и смиряются. Мать забивает их чужеземной речью. Эта маленькая старушонка справляется с тремя мужиками. Чем больше она злится, тем диковиннее выискивает словечки. И сыновья покорно подчиняются, не то…
— Рэксом кердай![11] За работу!
Топнет ногой посреди хаты, как крольчиха к ненастью, и они молчком друг за дружкой плетутся в поле.
Больше всего хлопот у нее было с Ромком, потом с Янтком и меньше всего с Михалом.
— Михалэк — мамин сынок! — говаривала она. — Этот не рвется к женитьбе.
А люди рассказывали, что из-за Михала уже не одна девка уходила от Сатров со слезами. Зато Сагроза слова не давала сказать против ее сыночка. Как знать, кто прав? Может, и она: последняя-то работница ушла, потому что ей негде было лечь…
— Ты пойми, Виктусь, — говорила ей Сатрова, — я бы тебя с охотой и на зиму оставила, да где ты будешь спать?
— Где-нибудь!
— Хорошо, покуда было тепло. Залезла в сарай или еще куда, и ладно. А зимой, что же, так мы все и будем жаться на одной кровати… сама посуди! На полу в хате? Оно бы можно, а ну как господь бог даст нам телят, тогда что? Нет, ничего тут не поделаешь, Виктусь…
И Викта, не долго раздумывая, собрала свои тряпки и ушла.
— Ну, одним ртом зимой будет меньше… Слава богу! — перекрестилась Сатрова и принялась соображать, как бы ей избавиться от Ягнески.
«Эту не запугаешь, она ни холода, ни мороза не боится… Как тут быть? — размышляет старуха. — Зимой держать ее не к чему, для нее и работы нет. Ну, повозится она малость в лесу, а что толку? Этого и не приметишь в хозяйстве…»
Думала, думала старуха, наконец надумала.
«Втолковать-то ей не втолкуешь, все равно она не поймет, что я хочу сказать. И стараться не стоит. Ее надо до сердца пронять, тогда она поверит… Сердце у нее доброе и совестливое… Ужас до чего добрая бабенка эта Ягнеска! Даже мне жалко ее… право».
И однажды, когда мужики ушли в лес. Сатрова заговорила напрямик:
— Придется тебе, Ягнесь, подыскать себе жилье, а то нам будет тесно…
— Ждете, что ли, кого?
— Боже упаси! — ответила Сатрова. — Но ты видишь, хата у нас маленькая, а сутолоки много… Как все сойдутся, так и повернуться негде… ты-то знаешь! Теперь и поросята будут мешаться под ногами, придется ведь их пустить в хату, так куда же мы все денемся?.. Сама посуди!..
Ягнеска, конечно, удивилась, что все лето было просторно, а теперь вдруг стало тесно.
— Да много ли я у вас занимаю места, — осмелилась она сказать.
— Сохрани бог, разве я что говорю!.. Будто я не вижу, как ты жмешься в углу.
— Ну вот…
— А толчея-то все больше: к зиме все набиваются в хату — кролики, куры, поросята, двое котят, теленок, ну и нас пятеро… Смотри-ка, сколько народу! Ты это сообрази…
— Так вы, хозяюшка, совсем меня гоните прочь?
— Я не гоню. Боже сохрани! Да меня за это господь наказал бы и матерь его пречистая! Только я загодя тебе говорю: ищи себе жилье, а то у нас тесно… И нам будет лучше, и тебе.
— Господи боже!
— Не хнычь, не с чего. Мало ли у нас просторных хат? У Гонсёра, у Сроки, в Драпе… Ты баба работящая, тебя везде примут.
— К лету, а к зиме прогонят…
— Нет, Ягнесь, не болтай зря. Чего ради тебя прогонять! Ты сама сообрази, есть у тебя смекалка?
— Оттого-то мне туго приходится, что нет у меня на это смекалки…
— Жалеть я тебя жалею и, кажется, не отпустила бы ни за какие деньги. Но не могу, нет. Не по нашему хотению, а по божьему велению… так-то, Ягнесь, а ты не горюй, не надо, да собирайся помаленьку, пока еще светло… Особенно-то тебе и тащить нечего…
Ягнеска постояла с минуту, раза два прошептала «господи боже», а что ей было делать? Не хотят ее тут держать, это видно. Придется искать другого прибежища… Может, и найдет! Господь милостив… всегда ведь…
Она собрала свои пожитки, увязала их в холстинку и поклонилась в ноги Сатровой.
— Хозяюшка милая! Благослови вас господь за то, что вы так долго меня держали у себя…
— Ты встань, встань!
— Оставайтесь с богом!
— Иди с богом, Ягнесь. Да держись, не падай духом, так, может, бог даст, весной опять тебя приму…
— Награди вас господь сторицей за то, что вы такая…
Она закинула свой узелок за спину и пошла вниз по дороге, к ручью. Ей не было ни горько, ни грустно… Сколько раз она так уходила и в худшее время!
— Всегда так бывало и будет… до скончания веков! — утешала она себя, когда нужда уж очень ее донимала.
Летом для нее всегда находилось место, и самые богатые хозяева были ей рады… Работать она умела… ого!
«Только вот эта зима несчастная, только зима! — не раз являлась у нее мысль. — И что бы человеку нетопырем родиться? Повис бы где на суку и проспал до весны. Не ломал бы себе голову… Боже мой!»
На зиму скорей к себе пустит бедняк, у которого нет ничего, кроме хаты, чем хозяин. Давно это знала Ягнеска и теперь снова вспомнила, стоя на мостках.
«Куда итти? — раздумывает она и долго перебирает всех. — К Хыбе — незачем, к Маляру — тоже. Можно бы к Козере пойти, но до того он непутев, что упаси бог… Пожалуй, к Маргоське всего сподручней. Бедняк бедняку всегда рад».
Так оно и случилось: едва Ягнеска вошла, Маргоська радостно вскрикнула:
— Видать, сам господь привел тебя ко мне, так ты кстати пришла…
— Никак вы хвораете?
— Не хвораю. А тоскую — места себе не нахожу…
— С чего это?
— С того, что Юзка нет…
— Э! Так он в люди ушел?.. Милые вы мои!
— То-то и есть, что ушел, еще в ту ярмарку, и не пишет, не знаю, что такое…
— Верно, нечего ему писать.
— Кто его знает? Да ты садись, голубка моя! Раздевайся. Вот как хорошо, что ты пришла. Поживешь у нас хоть денечка два…
— Милые вы мои, да мне и негде жить..
— Прогнали тебя Сатры?
— Я и не знаю, как вам сказать… Силком-то они меня не гнали, это нет, но им самим тесно…
— У нас для тебя места хватит, хоть и невелика хатенка. Садись!
Маргоська сняла с шестка горшок и подала его Ягнеске.
— Поешь-ка…
— Не хлопочите.
— Что бог послал… Бери ложку! Только не сдобрено ничем, да уж какое есть! Коз мы продали на прошлой ярмарке.
— Ну, за сколько?
— За десять. Еле-еле Юзку на дорогу.
— Скажите на милость!
— Ты ешь!
— Я ем, не потчуйте… А Зося где?
— Э, да я и не знаю, где… Скучно ей без коз, не сидится в хате, вот она и бегает по целым дням. То на лесопильне сидит у костра, то бог весть где… Сколько я ей говорю, чтобы посидела со мной… куда там! Никак ее не заставишь, такой неслух.
— Ничего вы с ней не сделаете, зря только расстраиваетесь! Дети — они и есть дети, их в хате не удержишь.
— Пока господь дает здоровье…
— Верно вы говорите, верно.
— Да ты ешь!
— Больше не буду.
— Э, какая ты!
— Не потчуйте, не буду.
Она низко поклонилась Маргоське и, утирая рот кончиком грязного платка, водила за ней глазами, глядя, как та суетится у печки. Хотела Ягнеска о чем-то попросить, но не осмеливалась или не знала, как и с чего начать.
Наконец, после долгих колебаний, когда Маргоська подошла к ней, Ягнеска вдруг соскользнула с табурета и обняла ее колени.
— Ягнесь! — с удивлением взглянула на нее Маргось; ка, — что ты делаешь? Да ты не плачь, а скажи, что тебе…
