Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны
Тропинка привела Хосе в тень одинокой смоковницы, стоящей посреди виноградника. Он уселся на выступающий из земли корень. Блеск ночи как будто уже начал тускнеть. Он не представлял себе, какой может быть час. Не знал, когда начнет светать.
Отсюда ему был виден дом. Слабый красноватый свет сочился сквозь деревья: в столовой еще горели свечи. Хосе пожелал, чтобы ночное бдение у гроба Тересы было обставлено как можно пышнее.
Но о самой Тересе он не думал, действительно не думал о ней до той минуты, когда, спускаясь в столовую, где лежала покойная, остановился посмотреть на нее.
Сейчас он чувствовал себя усталым, подавленным, готовым расплакаться, словно ребенок. Совсем как в тот день, когда отец впервые повел его к Тересе. Об этом он вспомнил на лестнице. О дне, когда узнал ее.
Проглотив комок, невольно застрявший в горле при мысли об этом дне, Хосе представил себе, каким он был тогда. Долговязый подросток с желтоватыми коленками, нелепо торчавшими из коротких, не по возрасту штанишек. Настоящее пугало.
Он еще носил траур по матери. Куртка и штаны на нем были старые, перекрашенные, все в пятнах. Жалкая одежда и собственное безобразие делали его неуклюжим и несчастным. Луиса, по-видимому, нисколько не беспокоил костюм сына, и Хосе постоянно должен был проглатывать насмешки товарищей по ученью, терпеливо переносить унижения. Ему казалось, что отец знает об этом и не обращает внимания, что на его жалобы он ответит рассеянно: «Со мной такого бы не случилось», «Ты уже должен уметь постоять за себя».
В то время они жили вдвоем в одноэтажном домишке, почти без мебели. Вспомнив о нем, Хосе снова услышал шум моря позади дома. Здесь умерла его бедная мать.
Они жили совсем одни. Сами убирали постели, сами готовили еду. Всю неделю они складывали грязную посуду в раковину на тесной кухоньке, и когда случайно заходили туда ночью, отовсюду с шелестом разбегались тараканы. Эти насекомые грызли одежду и книги, которые Луис еще не вынул из ящика. Раз в неделю приходила женщина, чтобы немного прибрать в доме, и можно было только поражаться, как при этой жизни Луис умудрялся выглядеть всегда таким аккуратным и тщательно одетым.
Хосе припомнил вечер, когда отец посоветовал ему «навести красоту», потому что собирался показать его своей невесте.
Пока Луис брился, Хосе, усевшись на край кровати, на которой сбились грязные простыни, натягивал носки.
Много лет он не вспоминал об их комнате, но сейчас, в эту ночь, ему снова показалось, что он ощущает ее застоявшийся запах, видит капельки крови на простынях, — следы клопиных укусов. Видит всю эту гадость и отвратительный беспорядок.
Женщина, приходившая к ним, занималась преимущественно бельем и платьем Луиса, больше почти ничем. Носки Хосе были порваны, из дыр вылезали бледные пальцы. Грязные, давно выцветшие, носки стали словно картонными, но найти другие и думать было нечего. Он закрепил их резинками, натянув на безобразных ногах, покрытых рыжеватыми волосами, которые решительно противоречили — инфантильности его костюма. Зато башмаки у него были хорошие, крепкие, они милосердно скрывали грязь и дыры на носках.
Хосе услышал, как отец напевает в ванной. Луис мог при необходимости мыться холодной водой и раз-другой попробовал принудить к этому Хосе, но потом ему надоело мучить сына, и он позволил мальчику жить по своему усмотрению, гладко прилизывать щеткой волосы и ходить с грязью в ушах.
Когда Луис возвращался поздно ночью, он заставал Хосе за учебниками, мальчик занимался и частенько плакал. Хосе ходил в Коммерческое училище, но уроки не укладывались у него в памяти. Теперь Хосе знал, что вовсе не был таким глупым, как внушали ему насмешливые глаза отца и каким он сам уже стал себя считать. Хосе рос, в то время он был на грани тяжелой болезни, и его мозг не воспринимал науки.
Голос отца, поющего в ванной, раздражал и подавлял мальчика. «Старый болван», — думал он. Хосе часто применял это популярное на острове выражение, которому тут научился, в отношении Луиса, и это утешало его, — применял, конечно, всегда мысленно, потому что ни разу не осмелился повысить голос или огрызнуться, отвечая отцу.
Хосе знал, что отец собирается жениться ради денег. Луис объявил об этом со своим обычным цинизмом:
— Да будет тебе известно, что я решился на эту глупость только ради тебя. Я всегда отличался легкомыслием, но твою мать я любил, а она была помешана на твоем будущем.
Черная тоска обуяла Хосе, когда он представил себе старую деву, которая сегодня вечером поджидает их у себя дома. Она станет осыпать его притворными ласками, а сама тем временем будет прикидывать, как бы ей получше прибрать его к рукам, чтобы он и пикнуть не смел. Он не строил иллюзий относительно женщин, на которых женятся ради денег. Несмотря на свой юный возраст, Хосе вообще не строил никаких иллюзий. Жизнь не баловала его, и из выцветших глаз мальчика пролилось немало горьких слез. Он не решился сказать отцу, что лучше жить в бедности, почти в нищете, чем в роскошном доме незнакомой женщины, которая целыми днями только и будет, что твердить им о своем богатстве. Перед приездом на Канарские острова Хосе уже попробовал, каково приходится, когда тебя кормят из милости. Дважды в день его отправляли в дом бабки, и там за столом он выслушивал немало злых, ядовитых пророчеств о своем будущем и будущем своих родителей. Последняя коммерческая операция Луиса обернулась неудачно, расплачиваться пришлось дядьям и бабке. За едой они срывали свое раздражение, унижая мальчика.
Хосе подошел причесаться к единственному в их доме зеркалу и застыл, тупо разглядывая свой длинный нос, рыжий от веснушек. Отец великодушно бросил ему: Можешь взять мой бриллиантин.
Перед тем как выйти из дому, Луис окинул сына взглядом и молча поднял брови. Хосе почувствовал, что краснеет, и задохнулся от ненависти к отцу за насмешку, блестевшую в его глазах.
Ему не показалось странным, что Луис привел его в большой дом в старинном квартале, что их пригласили войти в зал с прикрытыми ставнями, чтобы солнце не портило мебель. Он знал, что идет в богатый дом. Усевшись на краешек стула и глядя в пол, мальчик чувствовал, как лихорадочно стучит его сердце, — точно он сидит на приеме у дантиста.
В зале пахло цветами. Это было приятно. Цветами и навощенным полом. Во всех вазах стояли свежие цветы. Всегда в последующие годы он связывал Тересу с этим запахом навощенного пола и цветов, запахом чистоты и богатства.
Открылась дверь, и Хосе встал. Его удивление было так велико, что он застыл, по-дурацки приоткрыв рот.
Тереса казалась гораздо старше своих восемнадцати лет. Ей нравилось одеваться по-взрослому и подчеркнуто модно. Тогда она собирала волосы в красивый узел, и Хосе огорчился, когда через несколько лет Тереса безжалостно остриглась, чтобы причесаться под мальчика. Хосе не представлял себе, что эта сияющая женщина, показавшаяся ему воплощением юности, была ненамного старше его самого.
— Дай мне посмотреть… Да ведь это настоящий мужчина! Луис, я убью тебя, если ты не закажешь мальчику длинные брюки.
Она говорила так просто и живо, что Хосе был очарован. Потрясенный и растроганный, он молча смотрел, как двигается Тереса. С его отцом она обращалась нежно и непринужденно, что в те времена считалось неприличным для хорошо воспитанной сеньориты. У нее были необыкновенные ресницы и удивительный смех. Она так любила Луиса, что Хосе сразу же почувствовал ревность. Когда они уходили, Тереса ласково провела рукой по его волосам, и он покраснел, насупившись, хмурый и тронутый до глубины души.
После знакомства с Тересой Хосе познакомился и с усадьбой, с той самой усадьбой, на которую он теперь смотрел. Тогда тут был старый полузаброшенный дом с подвалами и давильнями. Тереса сама решила быть за архитектора и приложила всю свою сообразительность, всю энергию, чтобы сделать дом уютным и приветливым и прожить тут, по крайней мере, несколько лет, если так надо для мальчика.
В этом доме Хосе впервые узнал, что такое спокойная, безбедная и счастливая жизнь. Тереса придавала его жизни особое очарование. Потом и сама усадьба, работа в ней, вид, открывавшийся из сада, — все это завладело душой Хосе. Иногда по ночам ему снилось, что кто-то вынуждает его уехать отсюда, и он просыпался в поту.
Его привязанность к дому перерастала в тайную страсть, сливавшуюся с чувствами, которые пробуждала Тереса. Ему нравилось в ней все, даже шумные вспышки гнева из-за любого пустяка. Ему нравилось видеть, как мучительно ревновала она Луиса. Этот человек, намного старше ее, почти не обращал на нее внимания. Как можно больше времени он старался проводить вдали от жены. Тересе говорили, что у него есть любовницы. Чтобы убедиться в достоверности этих слухов, она прибегала к помощи Хосе, и мальчик, хмуро и серьезно, чувствуя свою значительность, пересказывал ей все сплетни про отца, которые мог собрать в городе. Потом он видел, как Тереса плакала, дулась на Луиса и надолго запиралась с Висентой.
