Владислав Бахревский - Свадьбы
- На стенах оставить караулы! - приказал атаман. - Всем копать - будем вести подкопы навстречу их земляной горе. Они небось надумали насыпать гору вровень с нашими стенами и пушками нас прибить.
Повеселел Георгий с того дня, самые лихие и знаменитые казаки не гнушались землю копать. Не повинность отбывали, работали яростно, до изнеможения. Уступали место в подкопе, когда руки переставали слушаться.
Копали.
Турки явно, казаки тайно.
Земляной вал рос на глазах. Так вздымается из морской пучины неотвратимая волна. Наберет она полную силу, разбежится, ударит и - конец всему живому. Видишь погибель свою, а помочь себе не можешь. И не то страшно, что ни убежать, ни спрятаться некуда, а то страшно, что погибель твоя пустая, никого ты не заслонишь, никому смерть твоя не даст жизни.
Земляная гора не только поднималась к небу, она медленно катилась к Азову. Палить но земляной горе из пушек - порох переводить. А у турок с каждым днем, с каждым новым накатом земляной горы вступало в дело все больше и больше орудий.
Все живое в подкопах, погребах, подземельях.
Шестнадцать дней росла и двигалась к Азову земляная гора. Шестнадцать дней, не умолкая ни ночью, ни утром, ни в полдень, ни к вечеру, громила город, башни и стены многогорлая турецкая артиллерия. Небо над Азовом как взбесившаяся булыжная мостовая.
На шестнадцатый день главнокомандующий Дели Гуссейн-паша собрал в своем шатре военный совет. Командующим вместо плана было подано сто блюд и полсотни напитков.
- Аллах не дал нам победы в первом приступе, - сказал Дели Гуссейн-паша своим гостям и подчиненным, - но в этой неудаче я не вижу заслуги казаков. Их спасли высокие стены твердыни. Теперь иное дело. - Неумолчный грохот пушек мешал говорить, и главнокомандующий дал знак прекратить стрельбу.
- Даже в голове зазвенело от тишины, - сказал хан Бегадыр, зажимая ладонями уши.
Командующие засмеялись.
- Продолжим, - сказал Дели Гуссейн-паша, - теперь не шумно, и запах пороха не повредит кушаньям… Из семидесяти башен уцелело в Азове не более десяти. Все зубцы на стене сбиты. Стены повреждены. После совета я прикажу стрелять до глубокой ночи. Потом огонь будет снова прекращен. Солдаты должны хорошо выспаться. В семь часов утра мы возобновим огонь, а в восемь часов накормим солдат и построим для приступа. В десять - приступ. Первых ворвавшихся в город ждет щедрая награда. Вот и весь план.
- Запас пороха и ядер весьма истощился, - стали говорить командующие.
- Прекрасно! Вместо груза пороха паши корабли смогут увезти добычу, которую мы захватим в Русском государстве.
- Боюсь, что в основном это будут рабы! - воскликнул хан Бегадыр. - Русские бедны.
Меченосец Жузеф возразил:
- Падишаху как раз и нужны русские рабы. Падишах собирается объявить войну рыцарям Мальты. Для этой войны потребуются галеры, а значит, и гребцы.
- А что молчит наш блистательный господарь? - повернулся Дели Гуссейн-паша к Василию Лупу.
- Я всегда стою за скорую войну. Если завтра Азов падет, значит, меньше затрат за ведение войны. Нынешние войны безумно дорогие.
- Я приветствую решение идти приступом на город, - высказался евнух Ибрагим. - Мне доносят, что каждый день в Азов пробирается не меньше десяти-пятнадцати пловцов. Казаки прячут одежду и оружие в кожаный мешок и с тростинкой плывут вниз по течению до Водяной башни, где выскакивают на берег и беспрепятственно уходят в город.
- Что ж, эти две-три сотни безумцев погибнут завтра со всем великим Войском Донским.
- Великим? - засмеялся Василий Лупу.
- Великим! - захохотали анатолийские командующие, не бывшие в первом бою.
Атаман великого Войска Донского Осип Петров стоял в одном из подвалов цитадели, и перед ним стояли куренные атаманы и есаулы.
- Слово мое такое, - разжал свои железные челюсти Осип Петров. - Против цитадели у них самая большая гора. На горе этой самые сокрушающие пушки. Подкоп под эту гору сделан. В третьем часу мы гору ту взорвем - это знак. Всем войском идти на вылазку. Бить турок беспощадно. Коли захватим порох - порохом тем развеем насыпи. В два часа ночи собираемся у Иоанна Предтечи на молитву. Ступайте, атаманы, готовьте соколов своих к смертному вылету.
Вперед выступил Худоложка.
- Турки под шумок ведут к стенам семнадцать подкопов. Полдюжины подкопов утром под стенами будут.
- За подкопами в оба уха. Взорвете в три часа вместе с горою.
- Коли раньше они поспеют?
- Сам знаешь, Худоложка, что делать.
- А что делать? Подкоп на подкоп и - врукопашную.
- Войско Донское великое за вас молится.
- Новолуние! Как много надежд. Но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, осьмушку последнюю еще одной луны?
Хан Бегадыр произнес это, выйдя из шатра. У входа в шатер на страже стоял сеймен.
- О! - удивился Бегадыр. - Сегодня мой покой оберегает славный Амет Эрен.
Амет Эрен стоял не шелохнувшись.
- Поговори со мной, воин, я разрешаю! - сказал часовому хан. - Не правда ли, поэзия и война имеют сходство. Без вдохновения не победишь. Правда, в одном случае смертного врага, а в другом - бессмертное время.
- Великий хан, я только воин. Мудрость мне недоступна, - ответил Амет Эрен.
- Новолуние! Как много надежд… - повторил хан. - О аллах! Я позабыл, как дальше. Сочинить столь прекрасные стихи и забыть.
- Великий хан, я помню. Новолуние! Как много надежд, но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, последнюю осьмушку еще одной луны?
- О! - воскликнул Бегадыр. - Идем в шатер, я запишу.
- Великий хан, я не могу оставить поста. Мы на войне.
- Ты прав, воин. Тысячу раз прав! - Хан убежал в шатер, вернулся с писчими принадлежностями и, сидя на пороге шатра, записал стихи.
- Я награжу тебя, - сказал хан Амет Эрену. - Тебя скоро сменят?
- Через полчаса.
- Хорошенько отдохни. Завтра войска пойдут на приступ. Ты, Амет Эрен, поведешь в бой моих сейменов. Ты раньше турок должен будешь подняться на стену и водрузить мое знамя. Имя твое, имя великого воителя, останется в веках так же, как и мое имя. Но я славе воина предпочитаю славу поэта. Я сам воспою твой подвиг, Амет Эрен!
Заснуть Амет Эрену в ту ночь перед большой битвой удалось не сразу. Когда он сменился с караула и шел спать, со стороны Дона шум, вопли, стрельба. В палатку братья притащили разрубленного почти надвое брата.
- Их выплыло трое, - рассказали братья. - Двоих мы убили. Третий убил нашего Аскера и убежал в Азов.
Амет Эрен посидел возле умиравшего брата, дождался смерти.
- А теперь спать, - сказал он. - Всем. Завтра идем па приступ. Великий хан приказал вести сейменов мне.
Он лег в углу палатки и заснул.
А казаки в Азове уже проснулись. В ушах звенело от позабытой тишины. Турки прекратили стрельбу.
На стены поднялись женщины. С ними оставили Наума Васильева. Еще оставались в городе люди Худоложки, хозяева подземелий.
Казаки собрались у развалин Иоанна Предтечи. Часть кровли и купола рухнули, и Саваоф - неистовый старец, занесший руки над миром, благословляя мир, глядел с треснувших небес с укором.
Глаза бога устремлены были на стан врага. И казаки увидали это.
- О господи! - взмолился отец Варлаам, простирая руки к Саваофу. - Остави, ослаби, прости, боже, прегрешения наша, вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и в неведении, яже во дни и нощи, яже в уме и в помутнении: вся нам прости, яко благ и человеколюбец.
Здесь поп оборвал молитву, которая должна быть глаголема наедине, ныне пе стало тайн у казаков друг от друга.
Бросились они друг к другу, обнимались и просили прощения, потому что на смерть шли, тремя тысячами па триста тысяч. Простившись, стали казаки в полки, без команд и без всякого слова вышли через подкоп в ров и поползли к земляной горе.
И когда дрогнула земля, качнулось небо и поднялся прах, закрывая зарю, устремились казаки на неисчислимую турецкую силу.
Глава шестая
Иван со Смиркой сидели в подкопе и ждали турок. Смирка был слухач. Он навел свой подкоп на турецкий, и теперь оставалось ждать. У казаков с собой были длинные прямые кинжалы. Стрелять нельзя, не дай бог в пороховую бочку угодишь. Турки небось спешат, порох за собой в подкоп тянут.
Смирка сжал Ивану плечо. Иван погасил лампадку. Турки возились совсем рядом, как за перегородкой.
“Все, - подумал Иван. - Вот где дни пришлось закончить. Ни свету, ни воздуху, и ноги протянуть негде будет”. Турки возились торопливо, и тогда Смирка опять сжал Ивану плечо. Иван взмахнул ломиком и ударил, вкладывая всю силу и всю тяжесть своего большого тела.
Земляная перегородка пыхнула, как волчий табак. Иван, держась за ломик, протаранил головой перемычку, его потянуло вниз: он перевалился через голову и, больно ударившись ребрами о бочонок, упал в турецкий, просторный для большого заряда, подкоп.
