Алексей Салмин - Буря на Волге
При всем этом Расщепин с Хомяком голов не вешали и даже радовались, что сумели сохранить порядочные запасы хлеба в таких надежных тайниках, что даже продотрядники и свое время не могли до них докопаться. Теперь они за бесценок скупали скот у мужиков.
— Ты, Петрович, слыхал? — спросил Хомяк.
— А что, новости есть? — заинтересовался Расщепин.
- Ну, брат, ты совсем от жизни отстал... Разверстку-то - долой!
— Правда?!
- Вот те и правда! Теперь продналог будет.
— А он, может быть, еще крепче нас затянет?
— Как бы не так! Он вдвое меньше, я земли засевай сколько хочешь. И работников, слышь, нанимать разрешили. Чуешь, куда идет... Выходит, без нас у них опять ничего пс получается, — торжествовал Хомяк, выпячивая живот и поправляя поясок.
— Постой-ка, никак еще кто-то заколачивает окна? — устремил вопросительный взгляд вдоль улицы Расщепин.
— А разве не видишь, твой бывший батрак, активист Чилимка... Ему тоже туда гласит дорога... Вчера только вернулся, уже заколачивает свою лачугу.
— Вряд ли в Сибирь черт его унесет. Чай, в Казани у своей зазнобы приютится. Помнишь, в восемнадцатом году все в шинели ходила по деревне да моих работников мутила, — сказал Расщепин.
— Как не помнить, таких тварей век не забудешь.
Чилим действительно приехал в деревню, но не для того, чтобы поселиться здесь. Он решил забрать из дома пожитки, которые не смогла увезти мать. Забивая последние гвозди в дверь, Чилим подумал: «Да, хорош у нас вид, да невесело жить». Долго прощался с Волгой, вздохнул и, взвалив узлы на плечи, отправился к пристани. В городе Чилим начал сразу же искать работу. Эта оказалось не так просто. Куда ни приходил на производство, первым долгом спрашивали: «А что вы умеете делать?» После ответа следовал отказ, и Чилим шел с поникшей головой на квартиру.
Решил он тогда навестить старого приятеля Дернова. Завидя гостя, Дернов пошел навстречу.
— А, друг любезный, Василий Иваныч, здравствуй! — крепко нажал руку Дернов. — Ну, как поживаем, чего поделываем?
— Баклуши бьем, Тихон Кузьмич, — кисло улыбнулся Чилим.
— Как так?
— Эх, Тихон Кузьмич, не везет мне, нигде не могу устроиться на работу. Пришел к вам, может, посодействуете?
— А на какие производства ты ходил?
— Был у Козлова, у Кроля... Все говорят, свертываем производство.
— Эх, Василий Иваныч, ты совсем не туда ходил. Это же частники! Да, они действительно свертывают свое производство, а тебе нужно устраиваться на государственное предприятие. Ты как здоровьем, ничего себя чувствуешь? Черную работу выполнять сможешь?
— Какую угодно, только бы работать.
— Знаешь чего, Василий, у меня есть знакомый инженер по фамилии Секлюцкий. Он городскую канализацию прокладывает. Если хочешь на земляные работы, возьмет.
— Куда угодно, талью бы работать, — обрадовался Чилим.
— Если так, то дело обстоит проще. — Дернов вытащил листок бумаги и быстро начал писать. — На вот, иди, и завтра же будешь работать.
— Благодарю вас, Тихон Кузьмич...
- Постой-ка, чуть было не забыл .. Ты на бирже труда записался?
- Нет еще.
— Эх, голова! Туда нужно обязательно записаться. Они бывших красноармейцев должны посылать на работу наравне с членами профсоюза и в первую очередь. Секлюцкий-то тебя и так возьмет, но ведь эта работа временная, а туда все-таки сходи, запишись.
— Обязательно! — крикнул, уходя, Чилим.
На следующий день он вернулся домой в самом веселом настроении и сказал Наде, что теперь он рабочий человек.
— Не беспокойся, на земляных работах я временно, а потом, может быть, подыщется и другое дело, — успокаивал он.
- А я и не думала беспокоиться. Чего только делать не приходилось, когда в госпитале на фронте была.
Работа у Секлюцкого была сдельной: платили с выработки. Чилим начал зарабатывать хорошо, но через два месяца работы закончились, он получил расчет.
Однажды за вечерним чаем Надя обронила:
- Как я свежей рыбы хочу...
Чилима задело за живое.
— Завтра же пойду наловлю.
— И я с тобой! — закричал Сережа, подбегая к отцу.
— Я ведь рано пойду, ты еще будешь спать.
— Нет, не буду.
— Да возьми уж, — шепнула Надя.
— Ладно, ладно, Сереженька, пойдем. Мы бы и мамку взяли, да некогда ей, там у нее хворые лежат.
— В воскресенье все вместе пойдем. Думаешь, мне неохота посмотреть на Волгу? — сказала Надя.
— Знаю, знаю, милая, — вздохнул Василий.
А утром, как только Чилим пошевелился в кровати, Сережа тут же вскочил:
— Видишь, я не сплю!
— Да тише ты, мамку разбудишь, — проворчал отец.
Быстро забрали мешок, припасенный с вечера, и удилища. Долго шли зеленеющими лугами по узенькой тропинке, которая вела к берегу Волги. Для Сережи здесь все было новым, интересным. Косые лучи только что появившегося солнца заливали ярко-красным светом росистые луга. Над мелкими озерками вставал розовыми облачками туман. Лягушки квакали вразнобой. Сережа уже устал и плелся сзади, запинаясь за кочки и кустарники.
— Пап! Гляди-ка! — вдруг закричал он.— Пичужка рыбку поймала! Ка-ак шлепнется сверху и сразу рыбку в рот. Давай и мы здесь рыбачить.
— Идем, идем скорее! На Волге будешь рыбачить! - торопил Чилим.
— А скоро будет Волга? — спрашивал Сережа, торопливо семеня ногами и путаясь в мокрой траве.
— Вот она, наша кормилица!
Вылезая из кустарника, они вышли на крутояр. Отсюда стала видна голубая широкая река, загроможденная пароходами, плотами и всякими барками,
— Это чьи домики? — спросил Сережа.
— Наши, сынок, наши, советские, — отвечал Чилим, с нетерпением распутывая лески.
— Мне тоже! — кричит малыш.
— Да не шуми ты, рыбу пугаешь.
— А она боится? - уже шепотом спрашивает Сережа.
— Ну да, боится, — тихо отвечает Чилим, закидывая леску.— Ha вот, держи, это твоя, Как поплавок утонет, так тащи.
— Утонул, утонул! — закричал Сережа.
— Тащи скорее.
Сережа вцепился обеими руками в удилище, пыхтит и тащит, сгибая в дугу удилище и пятясь выше на берег. Он вытащил леща. Чилим бросается на помощь, снимает с крючка и снова закидывает леску.
— Ого, какая попала! — кричит Сережа. — Теперь я тоже буду рыбак.
— Варить, что ли, твоего леща будем?
— Нет. Я его домой понесу.
Вечером они возвращаются домой, веселые, с богатой добычей. На ужин Надя готовит уху и поджарку, а Сережа не отходит от нее, старается рассказать все, что видел на Волге. И все напоминает, что большого леща вытащил сам.
- Милый ты мои, — говорит Надя целуя малыша. - Как тебе не быть рыбаком, если отец твой рыбак и мать рыбачка.
— Теперь у нас целая артель рыбаков, — шутит Чилим, усаживаясь за стол.
- Отец твой, Сережа, тоже таким начал рыбачить, — замечает Ильинична.
Глава вторая
Надя взяла с собой на работу несколько рыбок и в обеденный час развернула свой завтрак.
— Где это ты достала? — спросила старшая медсестра, наблюдая, как аппетитно кушает Надя.
- Наудила.
— Нет, в самом деле?
— Муж у меня рыбак.
- Вот как хорошо. Значит, своя рыбка.
— Доморощенная. Не хотите?
— Спасибо, — уклончиво ответила сестра, но глаза ее так и впивались в жареных густерок.
— Берите, берите, — настаивала Надя.
— Да, вкусная, — хвалит сестра, старательно выбирая косточки. — Счастливая ты!
— Не жалуюсь.
Чилим, обрадовавшись хорошему улову, на следующий день опять отправился на Волгу. Придя вечером к уже знакомому месту, Василий увидел причаленную лодку, На корме пристроился рыбак.
«Рыбак рыбака видит издалека, а ненавидит», — мелькнуло в голове Чилима. Но другого подходящего места поблизости не было. Спускаясь с крутояра, он крикнул:
— Клев на рыбу!
Рыбак, видимо, был так увлечен, что ничего не слышал.
— Можно расположиться около вас? — спросил Чилим.
— Валяй, воды хватит, — ответил тот не особенно дружелюбно. Ночью все равно клевать не будет.
— Да на ночь я и не рассчитывал. Пришел ночевать, чтоб утренний клев не прозевать.
Рыбак промолчал. Чилим сбросил свой мешок, приставил удилища к кусту тальника и начал собирать по заплестку хворост, чтобы скипятить чай. Солнце уже скрылось за гору, редкие обрывки облаков, горевшие пламенем заката, тихо плыли над Волгой, а в синеве, меж облаков, начали выглядывать тусклые звезды. Повеял легкий ветерок-горыч, поднося и расстилая по берегу дым от прошедшего парохода. Под шум волн Чилим вдохнул этот с детства знакомый запах Волги и мысленно унесся в прошлое. Вспомнилось детство, батрацкая жизнь и вместе с тем пробудились новые чувства к Наде, которая, несмотря ни на что, связала свою судьбу с ним, батраком. Увлеченный воспоминаниями, он склонился над хворостом и начал разжигать огонь жарника. Старик тоже сошел с лодки и, присев рядом, начал прикуривать. Чилим посмотрел на него и подумал: «Рыбак-то, видать, и не совсем еще старик». Правда, на подбородке его торчала седая щетина, по он был крепкого телосложения. Широкие плечи и цепкие волосатые руки изобличали в нем громадную силу, а свежее без единой морщинки лицо свидетельствовало об отличном здоровье. Незнакомец как-то пристально взглянул из-под серой кепки и участливо спросил:
