Томас Фланаган - Год французов
15
ДРАМКИРИН, СЕНТЯБРЬ 6-ГО
Сквозь высокий кустарник по обочинам дороги ласковое утреннее солнце точно разбросало по земле золотые монеты. К югу простирались уже убранные поля. Земля словно покрылась поджаристой, коричневатой корочкой. Там и сям высятся смиренно согбенные скирды. Над хижинами на небольшом всхолмлении курится дымок. Можно учуять запах горящего в очагах торфа. Ни ветерка. Дым поднимается в небо прямо, столбом. Поля вдоль и поперек испещрены низкими оградами. Земля ухожена, пашня волнами катит по пригоркам и впадинам. Покой. Он оглянулся. На север, до самого горизонта, плавно и неспешно тянутся поля. Пролетела сорока. Сверкнуло на солнце черно-белое оперенье.
Через полчаса он вошел в деревню: четыре дома на перепутье, лавка, таверна, кузня. В навозных кучах копошатся куры. В кузне звонко стучит по наковальне молот. Из окон домишек и лавки разглядывают пришлого. Он подошел к таверне, постучал.
Наконец из комнаты вышел старик. Беззубый, щеки запали, на подбородке волосатая бородавка.
— Не сварит ли мне хозяйка яиц да не подаст ли хлеба с маслом? — спросил Мак-Карти. — А я бы, пока она готовит, стаканчик пропустил.
— Господь с тобой, путник. Не рано ли начинаешь?
— Для завтрака самое время. — Он присел на скамейку у очага, сложил на коленях руки.
— Что-то раненько в путь собрался.
— Похоже, раз на меня вся деревня из окон пялится. Как называется-то?
— Драмкирин. Издалека, поди, раз деревни нашей не знаешь.
Старик аккуратно отмерил стакан виски, протянул Мак-Карти.
— С тебя два пенса.
— И еще яйца и хлеб. Попроси жену, пусть сварит.
— Жены у меня нет. А за яйца и хлеб еще два пенса. Итого — четыре.
— Считаешь проворно. Видно, в школе хорошо научили.
По тонким губам старика пробежала усмешка.
— Говорят, кто проворно считает, жениться не поспешает.
— Вот как? Я такой поговорки не знаю. Наверное, она лишь у вас в деревне бытует.
А в стакане таилось золото утреннего солнца и осенних полей. Он отхлебнул: привычный вкус, и сразу на душе стало спокойнее. Виски — единственное его пристанище. Надолго ли?
Со стаканом в руке он подошел к двери, прислонился к косяку и взглянул на улицу. Замолк молот в кузне, кузнец, не отрывая рук от мехов, смотрел в сторону таверны. Рядом — двое мужчин помоложе. Мак-Карти поднял голову, коснулся пальцами лба, приветствуя их, те молча повторили его жест.
Мак-Карти осушил стакан и пошел обратно к камину.
Час спустя, плотно закусив яйцами и хлебом, пропустив еще два стакана виски, он все сидел перед камином, вытянув длинные ноги. Напротив сидел кузнец, Хью Фалви, и его сыновья, помогавшие в кузне. У всех четверых в руках стаканы с виски, и знакомство завязывалось все теснее. Раз Фалви отлучился в кузню, но вскоре вернулся — работы оказалось немного.
— Драмкирин — такая глушь, что и представить трудно. Уже два года учителя нет, дети, что зайцы, растут дикими да тупыми.
— Чему удивляться, — поддакнул Мак-Карти. — В деревне без священника не проживешь, а уж без учителя и подавно, ведь он несет культуру и образование. И хороший учитель палки не пожалеет, чтобы привить ученикам любовь к знаниям.
— Наш последний учитель, — заговорил Майкл Фалви, — палки не жалел, да только не на учеников.
Брат его лишь фыркнул.
— Да, всякие люди случаются, — согласился отец, — есть учителя плохие, есть хорошие, в любом деле так.
— Ученье дело особое. Без учителей вы б еще на деревьях сидели да голые задницы почесывали.
— Мы учителю Сканлону платили немало, — сказал Хью Фалви, — и куры ему к обеду, и торф для очага — ни в чем отказа не было. Не такие уж дикари у нас в Драмкирине живут. А вы, господин Мак-Карти, его не знавали или, может, слышали, что о нем говорят? Звали его Майкл Сканлон, крепкий такой, ноги колесом.
— Судя по фамилии, он из Лимерика, — определил Мак-Карти, — а там каждый второй — Майкл. Любую фамилию этим именем приправляют, как картошку солью.
— Он и в Драмкирине семя свое оставил, — прибавил Майкл Фалви, — да только мать-бедняжка даже фамилию Сканлон не может малютке дать.
— А сами вы, господин Мак-Карти, из Лимерика? — спросил Хью Фалви.
— Нет, что вы, — того даже передернуло.
— Судя по вашей речи, вы из Манстера, — определил Хью.
— Из Керри.
— Из самого Керри?! Оттуда, говорят, все самые лучшие учителя выходят.
— Верно, — кивнул Мак-Карти, — там даже птицы по-латыни щебечут.
— Учителя да поэты, — вступил тавернщик. — Учителями да поэтами тот край славен. Кажись, в Керри жил и писал стихи Оуэн О’Салливан?
Что он знает, этот торгаш! Упомянешь Керри, а он тут же про О’Салливана, будто никто иной там и стиха не сложил. Бедный Сканлон, ясно, почему он от них сбежал.
— Я сейчас в Керри путь держу, — сказал Мак-Карти, — долго детей учил, дай бог всякому учителю в Манстере так.
— Ну и времечко выбрали, чтоб разъезжать, — вздохнул Фалви-старший. — Куда ни кинь, всюду воюют, всюду на дорогах солдаты в красных мундирах.
— У вас-то на дороге их не видно. Вроде тишь да покой.
— И дай бог, чтобы и впредь так было. А коли вы с севера, вам они на каждом шагу попадались.
— Я иду от поместья Гамильтон, там так же спокойно, как и у вас.
— А правда, что Мейо в руках повстанцев, что они выгнали всех солдат и англичан? — спросил Фалви-старший.
— И помещиков в придачу? — подхватил Майкл Фалви.
— Так поговаривают и в поместье Гамильтон. Если это правда, повстанцы одним графством не ограничатся. Пойдут дальше, на юг. Что бы на это у вас в Драмкирине сказали?
— Про себя скажу точно, — ответил Майкл Фалви, — пошел бы с ними, да и мой брат Доминик, наверное, тоже.
…Двое братьев перелезают через крепостную стену в Тоберкурри и бегут, бегут туда, где бьют барабаны и стреляют пушки. Один так и остался в придорожной канаве в Коллуни. Меж Коллуни и Драмкирином расстояние в целую жизнь…
— Пойдете вы, как бы не так! — проворчал отец. — По пути ли кузнецкому сыну из Драмкирина с крестьянами из Мейо?
— И из Слайго, — добавил Мак-Карти, — и, насколько я знаю, центральные графства тоже поднялись.
— Что-то больно много вы узнали, сидючи в поместье Гамильтон, — заметил Фалви-старший.
— Восстание не утаить!
Восстание! Слово кольнуло ледяной сосулькой. Как же солдатам не ставить виселицы при дорогах!
— Прошу заметить, — вступил тавернщик, — и там и сям — везде воюют, а у нас тишь да покой, точно зимним утром.
Подождите, завтра-послезавтра дойдет война и до вас. Крестьяне из Мейо, французы, лошади, пушки, а следом полчища красных мундиров. Налетит, словно ураган, перевернет все вверх дном в Драмкирине. Мак-Карти чувствовал себя ангелом — вестником Господнего суда, обратившим в пепелище Содом и Гоморру. Хотя сейчас перед ним не город в долине, а деревушка на перекрестке: таверна да кузня. А сам он уютно устроился меж беленых стен у горящего камина. Неужто беда перешагнет порог и этой комнаты? Он взял стакан и залпом, почти не ощущая виски на вкус, выпил.
— Так вы, господин Мак-Карти, в поместье Гамильтон и держали школу?
Мак-Карти лишь повел головой.
— Дальше, — неопределенно ответил он. — В Донеголе.
Больше Донегола ему не видать. Ну и не велика потеря. Подумаешь, беда, не увидит он больше этой ужасной провинции Ольстер. От Керри далеко, за сотни миль, да и какая встреча его там ждет? Получше, чем уготована британскими солдатами жителям Драмкирина. Это уж несомненно. А ему бы только добраться до Килларни, и он в безопасности. В городе по меньшей мере в четырех домах ему будут рады. А за Килларни простирается родной край: Керри. Озера. Голубые глаза небес. Раздольные, неторопливые берега поросли резным, точно кружевным, папоротником. Качаются на ветру стройные камышины. В Киллорглине у Патрика О’Риардона своя таверна, не жалкая лачуга вроде этой, а просторная, красиво убранная комната, там за стаканчиком собирались поэты и музыканты. Над дымом витали сладкозвучные, чистые и совершенные, как хрусталь, поэтические образы, состязались певцы, и все меж собой друзья и братья. За сотни миль отсюда! Половину всех дорог в Ирландии нужно еще пройти, прежде чем увидит он родной край.
— А что у нас прав, что ли, нет? — горячился Майкл Фалви. — Раз уж крестьяне Мейо и Слайго нам их вернуть хотят, так дай бог им сил.
Заговорил наконец и его брат Доминик. Молчаливый, худой ликом и телом, стоял он, прислонившись к стене.
— Сил у них прибавится, если с ними пойдут и из других графств.
— Как бы там ни было, Драмкирин они минуют. Не бывать на этой дороге ни повстанцам, ни королевским солдатам. Верно, господин Мак-Карти? — спросил Фалви-отец.
