Сара Дюнан - Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
На самом деле Александра не интересовал ни один из имеющихся кандидатов, однако чем больше их будет, тем более вероятно, что герцог Эрколе д’Эсте наконец осознает, что Лукреция – отличная партия для его сына. В таких делах Александр действовал как опытный политик: очаровывал тех, кто им выгоден, и был суров с теми, в ком больше не нуждался. В ноябре, когда Испания и Франция подписали будто бы секретный договор, в соответствии с которым загодя поделили военные трофеи после падения Неаполя, он поставил в известность о своих пожеланиях посла Франции.
Ответ его более чем удовлетворил: король Франции будет только рад предоставить любую посильную помощь.
Возможно, договор все же оказался более секретным, чем обычно. Вне всякого сомнения, Феррара ничего о нем не знала. Поначалу герцог Эрколе встретил идею брака с полным пренебрежением. Город Феррара, может, и был предан папству, но семья д’Эсте вела свою славную историю с тех времен, когда Борджиа еще пахали землю Валенсии, и чего бы они с тех пор ни добились, заслуживали только презрения. Именно дипломаты Эрколе разнесли слухи о ребенке, рожденном якобы Лукрецией через девять месяцев после ее пребывания в монастыре. Хуже могли быть лишь россказни о том, что отец ребенка не кто иной, как ее брат, а может, даже отец. С тех пор как несчастный Джованни Сфорца брякнул об этом своему дяде Людовико, женатом на дочери Эрколе – Беатриче, в Ферраре обсосали эту новость со всех сторон.
Нет, предложить им такую невесту было сущим оскорблением: подержанный товар из семьи бывших простолюдинов. Разумеется, если бы все это происходило добрую сотню лет назад, когда бравые парни из семьи д’Эсте лишь пытались перейти в политике от грубой силы к дипломатии, герцог важничал бы куда меньше. А теперь они настолько привыкли посмеиваться над Борджиа у них за спиной, что были просто не в состоянии остановиться.
Эрколе отнекивался и придумывал отговорки, а в частной переписке с королем Франции умолял найти другую, более подходящую невесту своему сыну, чтобы спасти семью от конфуза, который неминуемо последует за прямым отказом. Король Людовик, в те дни привыкший вести двойную игру, с одними соглашался, а другим нагло лгал, говоря всем то, что они желали от него услышать.
Тем временем Лукреция ждала. Возвращение домой далось ей нелегко. После визита Чезаре спокойная атмосфера Непи более не оказывала на ее душу прежнего умиротворяющего действия, и поскольку погода становилась все более и более неприветливой, пришлось возвращаться в Рим. Во дворце все напоминало о ее потере, а список не самых блестящих женихов вызывал тошноту. Пока Александр принимал ее резкие отказы вполне охотно (ведь сам он был по поводу женихов того же мнения). Становилось, впрочем, очевидно, что даже если она и могла представить себя в монастыре – а в келье Сан-Систо было прохладно даже в самый жаркий день, – он никогда не одобрит такого решения. И снова Чезаре оказался прав. Брак для нее – единственный выход.
– Тебе не идет черный, – сказал папа, когда в городе началась пора карнавалов. – Почему бы не добавить в свой гардероб немного золотого или зеленого?
– Я все еще в трауре, отец.
Вернувшись ко двору, Лукреция заметила, что появилось много новых тканей и мода изменилась. Санча носила серебряную вуаль, отчего выглядела куда жизнерадостней.
– Не думаю, что Альфонсо стал бы возражать, – сказала она, опередив неминуемые вопросы Лукреции. – Он любил хорошо одеваться и любил видеть вокруг себя хорошо одетых женщин. Мы можем хранить память о нем и не выглядеть при этом как монашки.
«А как эта модная штучка пойдет к моим волосам?» – задумалась Лукреция. Разве не ужасно даже думать об этом? Она не в состоянии вернуть его обратно, а девятнадцатилетней молодой женщине сложно погрузиться в прошлое на целых шесть месяцев, какой бы сладкой ни была ее боль.
– Шесть месяцев… – Казалось, отец читал ее мысли. – Это долгий срок. Ты красивая женщина, и когда послы Феррары приедут, чтобы познакомиться с тобой, в твоих интересах выглядеть как можно лучше.
– Послы? Когда это случится? – спросила Лукреция, ведь ей понемногу начинала нравиться идея поехать в Феррару, славящуюся своими поэтами, музыкантами и блестящим двором.
– Когда? Ах, когда герцогу представится возможность подумать об этом. Надеюсь, не слишком скоро, ведь тогда ты уедешь от меня, а мне этого не вынести!
Лукреция вспомнила слова Чезаре и одновременно ощутила два самых сильных страха: что она предаст свою любовь к Альфонсо и что где-то в глубине души отец хочет устроить ей такой брак, чтобы в результате она навсегда осталась в Риме.
– Я знаю, насколько важен этот союз для нашей семьи, отец, – твердо сказала она. – И я сделаю все, что в моих силах, чтобы он состоялся.
– Ах! Как отрадно видеть, что моя Лукреция снова прежняя. Сын Эрколе станет счастливейшим мужчиной Италии. А знаешь, вы ведь один раз уже встречались. Несколько лет назад он приезжал в Рим просить о кардинальской шапке для своего брата.
– Я… я совсем его не помню.
– Что ж, ты была молода. Но уверен, он тебе понравится. Все говорят, что он здоровяк.
Она бодро улыбнулась, однако пресекла любые мысли о мужчинах, сосредоточившись лишь на расстоянии, которое разделяет их города.
Александр, вне себя от радости, что дочь стала послушной, заключил ее в свои объятья, и она вновь почувствовала хорошо знакомый запах своей семьи.
«Прости меня, Альфонсо, – думала она, мягко выбираясь из рук отца, – у меня нет иного выбора, если я хочу уехать отсюда».
Ох, если бы только ее мнение имело хоть немного веса! Хотя Александр усиливал давление, последнее слово оставалось за Францией, ведь теперь она влияла на все дела Италии, а король Людовик находился в самых расстроенных чувствах. Да, он был бы счастлив вонзить нож в спину д’Эсте, отплатив тем самым за то, что они поддерживали Людовико Сфорцу в Милане, и знал, что без благословения папы никогда не получит корону Неаполя. С другой стороны, он не хотел разрушать дома Арагона и Сфорца лишь затем, чтобы на их место пришли Борджиа.
Зима шла своим чередом, ничего не менялось. Нужно было, чтобы кто-то направил мысли Людовика в нужное русло. Это мог бы сделать Чезаре, ведь его солдаты понадобятся королю, если он пойдет на Неаполь, однако в данный момент у него были дела посерьезней: стены одного из городов никак не желали обрушиться к его ногам.
* * *Все шло так хорошо: Джованни Сфорца сбежал еще до того, как армия Чезаре вошла в Пезаро, и не успел сам он расположиться во дворце, как город Римини решил ему сдаться.
Вместо него противостоять этому новому Голиафу пришлось маленькому городу Фаэнца – и своим откровенным неповиновением тот преподал Чезаре хороший урок государственного управления. Город Фаэнца располагался всего в нескольких милях от Форли (хозяйка которого была свержена скорее своими же людьми, чем вторгшейся армией), правил им шестнадцатилетний юноша вместе с городским советом, и более честного правления нельзя было и желать. Молодой герцог Манфреди был так благороден, что предложил сдаться, чтобы спасти свой город от разрушений, но горожане не хотели об этом слышать. Когда к стенам подкатили артиллерию, они потуже затянули пояса и вставили тканевые шарики в уши, чтобы не оглохнуть от грохота пушек.
В остальном можно было винить только погоду.
Зима в тот год пришла рано и доставила куда больше неудобств осаждавшим, чем осажденным. Под проливными дождями не горел порох в пушках, а когда пошел снег, земля замерзла, и грязь в лагере превратилась в ледовый каток. Солдаты падали, если двигались, а если не двигались, то замерзали. Чезаре, давно выучивший, что успешна лишь та армия, о которой как следует заботятся, отозвал людей, оставив под стенами небольшой отряд под предводительством Вителоццо Вителли – заблокировать дорогу, по которой в город везли продукты.
Пусть все это и выглядело как поражение, Чезаре был не намерен сдаваться. Сейчас он контролировал уже пять городов и, проводя зимние месяцы в своем новом дворце в Чезене, назначил управляющих, установил налоги и навел порядок при дворе. Пушки могут разрушить стены, но теперь необходимо было возводить мосты. Он устроил щедрый рождественский ужин для членов городского совета и открыл двери своего дома, чтобы каждый мог увидеть, как живет их новый герцог. Он устраивал на площади рыцарские турниры и боевые поединки, а по деревням разнесся слух, что герцог Валентино готов сразиться с любым, кто думает, что бегает быстрее или способен повалить его на землю. Поднять руку на собственного герцога, ощутить всю мощь власти, сойдясь с ним в поединке – разве это не чудо? В каждом состязании Чезаре побеждал, а другие проигрывали (как бы рьяно ни старались взять верх), но каждая сторона принимала судьбу с должным изяществом, и все отлично провели время.
