Сара Дюнан - Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
– Спасибо, – сказала она. – Я… понемногу успокаиваюсь.
– Да. Здесь очень умиротворяющая атмосфера. – Он посмотрел в окно. – Мне привычней находиться за стенами крепости и слышать выстрелы пушек.
– А если бы ты сейчас находился за стенами, – сказала она просто потому, что нужно было что-то сказать, – сколько времени потребовалось бы, чтобы разрушить эти стены?
– Четыре-пять дней. Может, дольше. – Разумеется, он уже думал об этом. – Сангалло отлично укрепил их, но это было двадцать лет назад. Наши новые пушки бьют дальше, а крепость уязвима с севера.
– А люди внутри? Каково это: находиться в осаде?
– Говорят, это все равно как попасть в страшную грозу, когда с неба падает сама смерть. За грохотом не слышно даже самого себя. Даже своих мыслей. Люди сходят с ума. – Чезаре пожал плечами. – Словом, почти так же плохо, как твои слезы, – попытался пошутить он.
Она не улыбнулась.
– Что ж, – он снова пожал плечами. – Может, обстрел все-таки немного хуже.
Откуда-то из сада раздался тихий смех. Похоже, одна из фрейлин показывала капитану, какая красивая в этих местах луна. Ах, эта беспечная музыка придворных ухаживаний! «Мне никогда больше не испытать ничего подобного», – подумала Лукреция. Затем одернула себя. На жалости к себе далеко не уедешь. Снова воцарилось молчанье. По негласным правилам теперь ей следовало спросить об отце: его здоровье, настроении. Ходили слухи, что Джулия Фарнезе вернулась в Рим. Она сама стала вдовой после того, как на ее мужа обрушилась крыша загородного дома. Лукреция задумалась, много ли слез пролила по нему Джулия.
– Я вижу, ты еще не простила меня.
Она нахмурилась, будто вопрос был неуместен.
– Прощенье дарует Бог.
– Нет мне дела до Бога, – тут же отозвался Чезаре. – Меня волнуешь лишь ты.
– Нельзя такое говорить. Это неправильно.
– Ничего не могу с собой поделать. Ничего. Я так чувствую. Может, я и хотел бы, чтобы было по-другому, но просить об этом все равно, что просить, чтобы солнце перестало вставать по утрам. – Он, всю жизнь привыкший скрывать свои истинные чувства, вдруг откровенно разозлился. – Думаешь, я не понимаю, что сделал с тобой? Думаешь, не знаю? Ха! Я видел вас вместе, видел, как ты счастлива с ним. Однако выбора не было. Слышишь меня? Выбора не было, – повторил он с нажимом, делая паузы между словами. – Мы слишком далеко зашли, чтобы поворачивать назад. Наше будущее лежит на севере. Судьба Неаполя предрешена. Мы должны найти союзников во всех уголках страны, или нас разгромят. Твой брак не мог длиться вечно. Развод был невозможен. Мы не могли поступить иначе. – Чезаре замолчал, будто вдруг понял, что еще чуть-чуть, и он совсем перестанет себя контролировать.
– Я не верю тебе, – сказала Лукреция тихо, ведь, заглянув в прошлое, она увидела много того, на что была бы рада закрыть глаза. – А как насчет Джоффре? Он ведь Борджиа. Его брак с Санчей нельзя назвать счастливым, много лет они не могут зачать ребенка. Почему отец не расторг их брак и не использовал в своих целях Джоффре?
– Потому что это заняло бы слишком много времени, и потому что Джоффре никчемный дурак, и ни одна мало-мальски достойная особа им не прельстится.
«Он говорит прямо как отец», – подумала Лукреция.
– И что? Теперь мне за всех расплачиваться? Мне, незаконнорожденной дочери папы римского, уже известной на весь свет как шлюха, а теперь и вдова мужчины, с которым расправился мой собственный брат?
«Осторожно, Лукреция, – думала она. – Не плачь. Если заплачешь, все будет зря».
– Тебе не стоит волноваться об этом. Поверь, сестра, ни один мужчина во всей Италии не откажется взять тебя в жены.
– А если я не хочу становиться ничьей женой? – холодно спросила она. – Если я предпочла бы стать невестой Господа?
Чезаре улыбнулся.
– Мы оба понимаем, что тебе не место в монастыре.
– Откуда ты знаешь? – Она с ужасом почувствовала, что голос ее дрожит. – Что ты вообще обо мне знаешь? Ты говоришь, что любишь меня, но ничего не знаешь обо мне и моих желаниях. Для тебя я просто фигура на шахматной доске, которую можно перемещать в угоду своим амбициям.
– Неправда. Ты моя сестра, и это не игра. Это наше будущее.
Она грустно покачала головой.
– Если бы отец умер, – продолжал Чезаре, – сколько бы ты еще прожила с Альфонсо? Французы бы сжевали и выплюнули Неаполь. И вас двоих вместе с ним. И когда ты говоришь, что я совсем не знаю тебя, ты ошибаешься. Я очень хорошо тебя знаю. Может быть, даже лучше, чем ты сама. Я знаю, что у тебя доброе сердце и ты находишь утешение в Господе, но также я знаю, что в тебе кипит жажда жизни и ты не станешь довольствоваться малым. Ты слишком умна, чтобы… растрачивать себя по пустякам. Я знаю, как сильно стремилась ты создать вокруг себя свой двор, созвать поэтов и музыкантов. Но могу тебе точно сказать, что пока папа держит тебя при себе в Риме, у тебя ничего не получится. Потому что в Риме ты навсегда останешься фигурой на шахматной доске. Независимо от того, кто станет твоим мужем, ты всегда будешь в первую очередь Борджиа, а уж потом чьей-то женой, если только этот мужчина не окажется настолько могущественным, что сможет увезти тебя с собой.
Она сидела неподвижно, уставившись на сложенные на коленях руки. Чезаре говорил правду, но ей не хватало духу признаться в этом даже себе.
– Для того чтобы получить то, что ты хочешь – чего ты заслуживаешь, – тебе нужен еще один брак, и брак совсем другого уровня. Это должен быть законный правитель, обладающий реальной властью, из семьи с глубокими корнями, способный выстоять против любых превратностей судьбы. Только так ты сможешь двигаться дальше. Так ты сможешь жить, вместо того, чтобы хоронить себя в келье монастыря. И скажи мне теперь, что я совсем не знаю свою любимую сестру и не стараюсь блюсти ее интересы.
Она прикрыла глаза. Всего-то полтора месяца, как Альфонсо упокоился в земле, но она, если ее еще заботит собственное будущее, должна отпустить его и двигаться дальше.
– Ты приехал, чтобы что-то мне предложить, – тихо сказала Лукреция. – Что ж, хорошо, брат. Я слушаю.
Какое-то время он внимательно смотрел на нее. Будто надеялся увидеть шанс на примирение, знак того, что она простила его. Но ничего не увидел. Сколько бы ни было в ней доброты, теперь она, казалось, стала куда более истинной Борджиа, чем хотелось бы ей самой.
– К концу зимы я подчиню себе все крупные города Романьи. А после помогу Франции взять Неаполь, так что король Людовик не будет возражать, если мы затем пойдем дальше. Перуджа, Болонья, может, даже Флоренция. Все они ослаблены и уязвимы. Через два года, если судьба будет благоволить нам, в руках Борджиа окажется вся центральная Италия, а вокруг лишь наши союзники.
– Что насчет Венеции? – спросила Лукреция, ведь даже в скорби своей она порой вспоминала, как ее первый муж с опаской смотрел на север. – Венеция наверняка попытается тебе помешать.
– Разумеется, попытается. Поэтому нам и нужен союзник, способный разделить их и наши земли. Сильное государство, которое не побоится встать между нами. Нам нужна Феррара.
– Феррара? – В ее голосе сквозило удивление. – Ты хочешь, чтобы я вышла за кого-то из Феррары?!
– А почему нет? Герцог Эрколе совсем стар, а его наследник, Альфонсо, вдовец и не имеет законнорожденных детей. Ему нужна жена, способная родить семье д’Эсте сыновей. Жена, которая станет герцогиней его государства, сможет управлять большим двором и куда большим городом.
– Феррара… – повторила Лукреция и засмеялась, впрочем, неясно, от радости или выражая недоверие. – У тебя ничего не получится. Д’Эсте – одна из самых старых семей Италии. Они могут заполучить любую невесту, какую пожелают. Они никогда не возьмут меня.
– Нет, сестра, возьмут. Это я тебе обещаю.
Часть восьмая
Так и скажи его величеству: мы никогда не согласимся взять в жены Дону Альфонсо Донну Лукрецию, и никогда Дон Альфонсо не будет принужден к этому.
Герцог Эрколе д’Эсте. Письмо послу Феррары при дворе Людовика XII. Февраль 1501 г.Глава 57
Когда зима подошла к концу, в Непи вновь упаковали сто сундуков, и все хозяйство отправилось обратно в Рим. Александр простил дочь и теперь снова нежно любил ее. А еще вовсю вел переговоры по поводу ее следующего брака. Он уже выказал свое расположение кузену короля Франции, а также герцогу Орсини и испанскому графу. Чезаре был прав: может, она и пользовалась дурной славой, но, имея за спиной Ватикан и брата с целой армией, Лукреция Борджиа все еще оставалась отличным товаром на рынке невест.
На самом деле Александра не интересовал ни один из имеющихся кандидатов, однако чем больше их будет, тем более вероятно, что герцог Эрколе д’Эсте наконец осознает, что Лукреция – отличная партия для его сына. В таких делах Александр действовал как опытный политик: очаровывал тех, кто им выгоден, и был суров с теми, в ком больше не нуждался. В ноябре, когда Испания и Франция подписали будто бы секретный договор, в соответствии с которым загодя поделили военные трофеи после падения Неаполя, он поставил в известность о своих пожеланиях посла Франции.
