Николай Дубов - Колесо Фортуны
— Сколько же вам лет — пятьдесят или пятьсот? — с тонкой иронией улыбнулась Екатерина.
— Больше, ваше величество, много больше.
— Ну знаете, это уже похоже…
— На шарлатанство, хотите вы сказать? Как будет вам угодно.
— Мое мнение для вас ничего не значит?
— Нет, почему же? Просто оно ничего не может изменить… Вам угодно, чтобы я продолжал?
На скулах Екатерины загорелся румянец.
— Продолжайте, продолжайте…
— Христианство преградило в Европе дорогу мысли, но мысль нельзя остановить, и она пошла обходными путями. Постижение человека стало невозможным, ученые обратились к окружающему. Покинув языческих богов, они создали себе новых — Число и Меру, стали признавать истиной только то, что можно измерить и сосчитать. На этом пути они совершили много открытий и изобретений, сделают их еще больше, но рано или поздно зайдут в тупик. Знать больше не означает знать глубже, подсчет и постижение — совсем не одно и то же.
Каким числом можно измерить страх смерти? На каких весах взвесить любовь матери к ребенку? В какую формулу уложить прозрение гения?.. Восточная мудрость мало интересовалась окружающим, ее внимание было обращено на человека, его способности и возможности. И на Востоке мудрецы приобрели власть над телом и духом, о какой в Европе не знают.
— Прямо какие-то Гога и Магога, — иронически улыбнулась императрица.
— Библейский Гога был царем. Мудрых не привлекает ни власть, ни богатство.
— И много там таких мудрецов?
— Мудрых всегда немного.
— А почему о них не знают в Европе?
— По невежеству. Предрассудки ученых ничем не лучше предрассудков церковнослужителей.
— Откуда же эти ваши мудрецы черпают свою мудрость, власть над телом и духом? Вступают в союз с демонами?
— Демоны, черти, джинны существуют в сказках.
Человек сильнее сказок — он их создает.
— Но чем же занимаются, в конце концов, ваши мудрецы? Творят чудеса?
— Чудеса принадлежат сказке. Сказки в действии на Востоке показывают некоторые факиры. Это и есть то, что вы называете фокусами, ваше величество.
— А вы? Что показывали вы?
— Несколько опытов, обнаруживающих силу человеческого духа.
— Боже мой, говорите вы как будто ясно и вместе с тем так туманно… Разве нельзя это объяснить какнибудь нагляднее и проще? Говорят, все гениальное просто.
— Гениальность — всплеск волны. Но волны бывают только на поверхности. Мудрость бездонна.
— Должно быть, я слишком начиталась европейских философов, чтобы постичь восточную мудрость. Мне, как Фоме неверному, нужно увидеть самой и даже пощупать…
Почему вы не показали свои опыты нам, при дворе?
— Вам было не до моих манипуляций, ваше величество.
Екатерина испытующе посмотрела на Сен-Жермена, но в лице его не было ни тени усмешки или иронии.
— Теперь я смогла бы выбрать время.
— Очень сожалею, ваше величество, но это невозможно. На рассвете я уезжаю.
— А если я попрошу вас задержаться?
— Я принесу глубочайшие извинения и — уеду.
В Париже меня ждут неотложные дела.
Екатерина прикусила губу.
— Я считала французов более галантными.
— Я не называл себя французом.
— Кто же вы?
— Правильнее всего сказать, что у меня нет национальности.
— У каждого человека есть национальность.
— У меня их много. В древней Элладе я был эллином, в Риме — римлянином, во времена Шекспира — англичанином…
Екатерина переменилась в лице.
— Не пугайтесь, ваше величество, я — не сумасшедший. Считайте сказанное шуткой.
— Вы странно шутите, граф, — опасливо присматриваясь к нему, сказала Екатерина. — Ну хорошо, оставим это… Вы возвращаетесь в Париж. Как бы я хотела побывать там! О нем так много рассказывала моя гувернанткафранцуженка.
— Вот почему вы так свободно говорите по-французски?
— Этим я обязана госпоже Кардель. И — чтению…
Много бы я дала, чтобы увидеть своих кумиров-философов. К сожалению, такое путешествие исключается моим положением. Со стороны оно может казаться привлекательным — увы! — я стала теперь царственной пленницей. Так что вы можете посочувствовать мне, граф…
Екатерина взглянула на Сен-Жермена, но тот сочувствия не проявил.
— У меня есть и более грустный повод желать поездки в Париж. Даже долг. Там умерла моя мать…
— Да. Я знавал вашу матушку, бывал в ее салоне.
Герцогиня была незаурядной женщиной, только ее исключительная энергия так и не нашла себе применения.
И конец ее был печален — она умерла в нужде.
— Вы хотите сказать — в долгах? — вспыхнула Екатерина. — Я заплатила ее долги.
— После смерти герцогини. Это было полезно уже только вам, но не ей.
— Вы говорите дерзости, граф, — сухо сказала Екатерина, — но я объясняю их незнанием. В то время я находилась в полной зависимости от императрицы Елизаветы, а она не была щедра по отношению ко мне.
— Сожалею, ваше величество, что коснулся столь щекотливого дела. Чтобы снова не совершить оплошности, разрешите мне откланяться?
— Подождите, граф, я хочу задать вам еще один вопрос… Вы покидаете Россию. Какие впечатления вы увозите с собой?
— Довольно пестрые, ваше величество.
— А именно?
— Я предпочел бы не говорить о них. И что вам до мнения частного лица? При вашем дворе столько иностранных послов. Их мнение важнее.
— Официальное мнение не всегда диктуется впечатлениями, его чаще определяет политика. Частное лицо может быть беспристрастнее. Вы — светский человек и, как очевидец, можете повлиять на общественное мнение.
— Я не собираюсь влиять на общественное мнение.
— Но вы бываете в салонах и при дворе, не так ли? — Граф поклонился. — Не станете же вы молчать, если вас спросят об увиденном? Так вот представьте, что вы сейчас в каком-либо парижском салоне и рассказываете о своем путешествии в далекую Россию…
— Парижские салоны, ваше величество, не охраняются снаружи и внутри вооруженными до зубов гвардейцами.
— Вы их боитесь?
— Я ничего не боюсь, ваше величество. Просто сказанное мною снова может вызвать ваше неудовольствие — без надобности для меня и без пользы для вас.
— О, тогда тем более мне следует услышать, что вам не понравилось в России. Императрица должна знать, что не нравится иностранцу в ее державе.
— России я не знаю и имел в виду не державу, а лишь события минувшего месяца в Петербурге.
— Говорите, граф, говорите! Мне очень важно знать это. И не бойтесь огорчить меня — я готова выслушать самую горькую правду, — сказала Екатерина и улыбнулась милостиво и поощрительно.
— Когда повелители говорят, что они готовы выслушать самую горькую правду, это означает, что они с удовольствием выслушают любую неправду, лишь бы она была приятной.
— Вот вы снова сказали дерзость. Как видно, вы невысокого мнения о монархах. Но я пускаю это мимо ушей и докажу вам, что русская императрица — исключение из составленного вами правила.
— Буду рад убедиться в том, ваше величество. Прежде всего, я должен сделать вам комплимент — заговор был так хорошо организован, что переворот совершился быстро и без всяких жертв.
— Принять ваш комплимент, граф, означает признать, что я организовала заговор, чтобы свергнуть императора и захватить власть. Но я вовсе не искала власти и не создавала заговора! Это было народное восстание против тирана. Приемля престол российский, я лишь покорилась воле народа, избравшего меня.
— Тем хуже, ваше величество. Из этого следует, что пока действовал народ и было безвластие, все обходилось без крови, но как только вы вступили на трон, произошло это ужасное событие…
Лицо Екатерины сделалось в красных пятнах, воспаленные от табака ноздри гневно раздулись.
— Вы не только дерзки, граф, вы просто… Но я сдержу свое слово и выслушаю вас, — превозмогая гнев, сказала она и попыталась улыбнуться.
— Я могу замолчать, ваше величество.
— Нет, говорите! Какую связь вы видите между моим восшествием на престол и смертью бывшего императора?
Он умер по воле божьей. Судьбы господни неисповедимы…
— Пути господни неисповедимы, ваше величество, но вполне исповедимы пути человеческие… Я понимаю, Петр Третий был обречен. Россия огромная страна, но даже для нее три здравствующих императора — слишком много.
— Какие три императора?!
— Вы — в Петербурге, Петр Третий — в Ропше и гдето в заключении Иоанн Антонович.
— Я ничего не знаю об Иоанне — жив ли он и где он…
— Злосчастный Иоанн опасен только для того, кто занял его престол, и этот человек не может не знать, где находится Иоанн.
Екатерина закусила губу.
— Я не успела… Все произошло так внезапно для меня… А Петр, он умер от болезни, которой страдал всю жизнь. Об этом медики вынесли свое заключение.
