Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

Тут леди Гамильтон гневно воскликнула:

— Ваше высокопреосвященство, как вы могли помиловать предателей, взбунтовавшихся против своего короля? А королева, что подумает королева?

— Леди Гамильтон, я постоянно поддерживал переписку с королевой и всякий раз объяснял ее величеству мотивы своих поступков, — парировал Руффо. — Будь королева здесь, я пояснил бы ей причины подписания капитуляции. Я еще раз повторю их вам, поскольку вы ее подруга. Наше стремительное продвижение и быстрая победа оказались возможны только благодаря тому, что мы все время оставляли врагам возможность отступать. И прежде всего французам.

— Боже мой, боже мой! — вскричала Эмма Гамильтон. — Зачем же вы такое сделали? Они ведь завтра вернутся! Нельсон уничтожил французский флот в Абукире, он не дал им отступить!

— Миледи, адмирал Нельсон присутствует здесь. Спросите его, палил ли он из пушек по утопающим, расстреливал и вешал ли пленных?

— Но это совершенно разные обстоятельства. Там были солдаты, а тут — предатели, — сказал Нельсон, вставая, а потом обратился к Эмме Гамильтон: — Хватит, миледи, не нужно больше ничего говорить, — и посмотрел на кардинала: — Это пустые разговоры. Вы всеми силами старались завоевать Неаполь до прибытия английского флота и ради этого согласились на постыдную капитуляцию. Король просил меня поступить с Неаполем точно так же, как я поступил бы с английским городом, восставшим против своего монарха.

— Крайне жаль, что тут нет ни короля, ни королевы, ни лаже премьер-министра, а будь они ыесь, я сумел бы понять, кто же все-таки командует в Неаполитанском королевстве — они или вы. Так или иначе, адмирал, моту заверить вас, что ваш флот никогда не смог бы захватить Неаполь. И договор о капитуляции следует соблюдать.

— Договор расторгается! — воскликнул Нельсон.

— Послушайте, адмирал. Знаете, как я поступлю в таком случае? Отдам приказ Армии святой веры отойти на позиции, которые она занимала двадцать первого июня, вернуть замки республиканцам. А вы уж тогда сами позаботитесь выбить их оттуда.

Кардинал поднялся и обратился к Марио:

— Идемте! — Потом повернулся к Нельсону: — Надеюсь, вы не вздумаете задерживать нас как заложников? Этого я вам весьма и весьма не советую делать.

Леди Гамильтон переменила отношение к Руффо. Она в слезах бросилась к ногам кардинала:

— Прошу вас, ваше высокопреосвященство, очень прошу! Мы стольким обязаны вам! Королева все эти месяцы только о вас и говорит. Она любит вас, она признательна вам. Конечно, конечно, ваше высокопреосвященство, без Армии святой веры никто не смог бы отвоевать королевство.

Пока леди Гамильтон говорила все это, Нельсон отошел в сторону вместе с Троубриджем и Белли. Марио прислушался к их разговору.

— Сейчас отправлю его в Палермо, — заявил Нельсон, — и там его осудят за столь постыдное предательство.

— Ради бога, адмирал, — возразил Троубридж. — В городе восемьдесят тысяч солдат, все бесконечно преданы кардиналу. Если вы так поступите, они пойдут маршем на Палермо и посадят на трон Руффо. Подобные идеи уже бродят в некоторых лихих головах.

— Предательство, вот что это такое, предательство! — настаивал Нельсон.

— Но мы ничего не можем сделать, — продолжал Троубридж. — Если кардинал вернет французам и республиканцам позиции, которые они занимали двадцать первого июня, Неаполь будет для нас потерян.

В кают-компании образовались две группы. С одной стороны Эмма Гамильтон, ее муж, кардинал и Марио. С другой — три английских высоких чина. Некоторое время все молчали, посматривая друг на друга и соображая, как же быть. Когда кардинал опять направился к выходу, а леди Гамильтон тщетно старалась удержать его. Нельсон сказал:

— Хорошо, ваше высокопреосвященство, я принимаю капитуляцию. И не буду мешать отступлению вражеских войск.

Марио обрадовался, невольно выразив свое чувство жестом, а кардинал улыбнулся. Леди Гамильтон бросилась в объятия Нельсона.

— О, дорогой, дорогой, как ты великодушен! Я увижусь с королевой и все расскажу ей. Как я счастлива, как я счастлива!

Руффо стоял возле своего письменного стола. Одной рукой перебирал бумаги, а другую прижимал к груди. Марио заметил, как постарел кардинал. Он еще помнил его в Мельфи энергичным, моложавым, горячим, всегда готовым пошутить. За два ужасных месяца после захвата Неаполя он сильно изменился. Теперь его полномочия ограничивались только армией. Его отстранили от управления городом и юридической власти.

В июле и августе Руффо всеми силами старался по возможности предотвратить грабежи, казни, конфискацию имущества. Но это удавалось ему все хуже и хуже. В конце концов ему самому пришлось посылать прошения и сносить унижения. Однако, по всей видимости, произошло что-то еще более серьезное. У Марио мелькнуло подозрение, не грозит ли Руффо уголовная ответственность.

— Как поживаете, дорогой Марио? — спросил кардинал. — Извините, что вызвал вас, но мне хотелось ввести вас в курс дела. Вчера в Валенце скончался его святейшество Пий VI. Он умер в плену у французов.

Руффо сообщил об этом глухим голосом, подбородок у него дрожал. Марио опустил голову, не зная, что сказать, чтобы облегчить горе кардинала. Руффо рос на коленях у папы. Он всегда оставался его помощником, занимал важные административные посты в Ватикане.

— Да, в плену у французов, — повторил кардинал с тяжелым, горестным вздохом. — И мне ничего не удалось сделать для его освобождения. Я никогда не забывал о нем, вы знаете. Конечно, не только лояльность по отношению к Бурбонам побудила меня начать войну, но и обида, нанесенная папе. Я думал о нем и тогда, когда позволил французам безнаказанно отступать. Мне необходимо было получить возможность вести с Францией переговоры.

Кардинал опустился в кресло.

— Я потерпел неудачу, нет, скорее — полный провал. Понимаю теперь, что не должен был начинать войну. Не следовало высаживаться в Калабрии. Для этой войны мне пришлось собрать бандитов, головорезов, убийц, чудовищ. Конечно, я всеми силами старался контролировать их действия, всячески сдерживать. Пытался умерять их жестокость. Но не сумел. Разбои в Кротоне, в Альтамире, бойня в Неаполе — все произошло по моей вине. А к тому же заключенные в тюрьме «Гранили». Там их, наверное, тысячи полторы. Полсотни расстреляли у меня на глазах. Я пришел в ужас. Но меня уверяли, что это мошенники, очень влиятельные республиканские главари. Я надеялся, что так оно и было. Лишь бы заглушить свой собственный страх, свою совесть.

Кардинал, оперевшись локтями на стол, опустил голову на руки. Он говорил едва слышно, словно исповедовался. Марио так разволновался, что не мог вымолвить ни слова.

— Я знал, — продолжал Руффо, — что король, королева, лорд Эктон и Нельсон думают только о мести. И не хотел верить в это, старался убедить самого себя: ведь в конце концов они проявят великодушие и согласятся на почетную капитуляцию, которую я подписал с республиканцами. Когда Нельсон взял назад свое слово, мне надлежало тотчас подать в отставку и с возмущением уйти, а не вступать с ним в игру. Мне не следовало оставаться в Неаполе, пока там бесчинствовали их палачи.

Солнце садилось в море, отражавшее привычный темно-красный августовский закат. Тени в комнате удлинились.

— Когда Нельсон повесил Караччоло и его труп целый день оставался на мачте адмиральского корабля, я должен был сложить с себя полномочия, — продолжал Руффо, — но у меня не хватило сил. Я хотел спасти человеческие жизни. Думал уберечь от смерти как можно больше людей. Но тем самым обрек их на гибель. Вот если б я сразу ушел в отставку, только тогда король понял бы, возможно, какую ужасную совершает ошибку.

Кардинал поднял залитое слезами лицо:

— Да, Марио, у меня хватило смелости развязать войну, но не хватило мужества уйти. И не только из желания спасти человеческие жизни, но и ради него, ради папы. Я надеялся войти в Рим и начать переговоры с Францией об освобождении его святейшества. Вот почему я не до конца порвал с королевой. Мне требовалась поддержка Габсбургов. Но я ошибся. Я вернул им королевство, но не сумел помешать торжеству мести. Я пытался спасти жизнь пленным, но их убили. Я думал освободить папу, а он скончался. Надо сложить с себя все полномочия. И я решил отправиться в Венецию на конклав.