Александр Грязев - Рассказы и завязи
— Паша! — прикрикнула на него Наташа. — Оставь свои пошлости!
— Если я пошляк, то что же такое телевизор? Там эти пошлости через каждые пять минут показывают, — защищался Паша.
— Телевизор выключить можно, — съязвила Наташа.
— Принимается, — не обижаясь, поднял руки Зайков. — Умолкаю.
— На-ка лучше вино открой, — предложила ему Наташа и подала Паше пузатую, темного стекла, бутылку.
— О, никак Франция! — воскликнул Паша, всматриваясь и читая надпись на белой, во весь широкий бок этикетке. — Бургунд… Так это же бургундское, знаменитое бургундское. О, как давно я не пил французского вина!
— А ты вообще-то его пил? — спросила Света.
— Ну как же… Коньяк, шампань… А вот бургундского еще не пробовал.
Женщины выдвинули на середину комнаты столик с бутербродами, Паша, открыв бутылку, разлил по стаканам тёмно-красное бургундское.
— За что пьем-то? — спохватился Паша.
— За Наташу, конечно, — сказал Сушилов. — За ее воспоминания о Париже.
— Спасибо, Саша. А я за всех вас, — ответила Наташа. — В Париже хорошо, а дома среди своих все равно лучше. Убедилась!.. Будьте здоровы, дорогие мои.
— А ты сама-то там винца попила? — спросил Паша.
— А мне зачем? Хотя первый раз поднесли еще в самолете, когда в Париж летели.
— Подожди, Паша, не перебивай, — вступил в разговор Коля Мишин. — Наташа, ты давай по порядку.
— Хорошо, — согласилась Наташа. — Вообще Париж, ребята, это сказка! А я давно мечтала побывать в этой сказке. И в прошлом году решила. Целый год деньги копила.
— А дорого? — спросил Паша.
— Да нет, дешевле, чем путевка в наш местный санаторий «Старый источник»… Ну вот… Потом пришла здесь в эту самую фирму, заплатила и поехала в Москву.
— Одна? — подал голос и Сушилов.
— Нет, Саша. Я же еще свою внучку Катьку в Париж возила. Она нынче у меня в седьмой класс пойдет… В Москве билеты на самолет получили — и в Шереметьево.
— Сколько летели до Парижа? — спросил Паша…
— Часа три с половиной. В общем, приземлились в аэропорту Шарля де Голля в тринадцать часов по парижскому времени. Это я точно помню. Встретили нас представители фирмы и повезли в гостиницу… И очутились мы с Катькой сразу в другом мире…
— Ну, а потом? — опять не стерпел Паша.
Вопросы задавал почему-то один Зайков, но его никто не одергивал. Наверно, каждый спрашивал бы о том же.
— Потом пообедали в гостинице. Кстати, кормили один раз в день шведский стол в обед.
— А причем тут шведы? — не понял Паша.
— А это когда вся еда на большом столе, — пояснила Наташа, — и первое, и второе, и прочее. И ты сам в свою тарелку кладешь все, что твоей душе угодно.
— Здорово. А вино?
— За вино надо платить отдельно.
— Ясно. Дешевле с собой взять, — по-своему рассудил Зайков. — Поехали дальше.
— Дальше — в автобус и на первую экскурсию по Парижу, — продолжала Наташа. — Поехали сразу на Монмартр. Об этом месте Парижа, думаю, слышал каждый из вас.
— А что там? — спросил Паша.
— Ну, во-первых, мы осмотрели там на горе огромный собор. Сердце Христа называется. Я о нем раньше и не слыхивала. Про собор Парижской Богоматери знала, а про этот нет… Потом там же на Монмартре — царство художников, поэтов. Художники работают прямо на улице, хватают туристов за руку и предлагают написать портрет. Многие позируют, но мы с Катькой отказались: денег-то нет… Еще там много магазинов, кафе, а народу всякого — толпы… Итальянцы, испанцы, американцы, японцы, индийцы, короче — люди со всего света. Иной раз думаешь: а где французы-то настоящие? Но особенно много в Париже лиц африканской национальности. Они на мою белоголовую Катьку так глаза пялили, что та их даже бояться стала…
Наташа еще долго и почти взахлеб рассказывала о Париже. Об Елисейских полях и Эйфелевой башне, о музее Эдит Пиаф и Версале, о прогулке на катере по ночной Сене и о маленьких улочках в центре Парижа, о Лувре, Моне Лизе, музее Родена и центре Помпиду, о шарманщике и бродячих артистах, о шансонье в подземных переходах… И видно было, что Наташа все еще жила этим и была счастлива…
— А ты, Натали, случаем, во французской деревне не была? — неожиданно спросил Сушилов.
— Нет, не была. Возила внучку только в Диснейленд под Париж, но это за отдельную плату. И я не пожалела, это еще одна сказка. Обидно, что наши ребятишки даже обычного парка не имеют.
Бургундское давно кончилось и Паша сбегал за каким-то то ли молдавским, то ли грузинским сухим вином. Сушилов пытался было идти к себе, но его уговорили остаться. Тем более, что на завтра Паша брал себе отгул и кабинет будет свободным. Александр Иваныч согласился продолжать чаепитие, втайне надеясь еще сегодня посидеть за столом.
Но перед самым обедом в редакции появился сам Володя Паншев и Зайков побежал уже за коньяком. Так что ни о какой работе нечего было и думать, и Александр Иваныч смирился…
На другое утро Сушилов пришел в редакцию раньше вчерашнего. Во рту было сухо и побаливала голова, но он, запершись в кабинете и заварив крепкого чаю, сел за стол, положил перед собой чистые листы бумаги и стал листать записную книжку…
…В райцентре в первый день командировки Александр Иваныч не стал задерживаться и сразу же с вокзала на утреннем автобусе поспешил к матери.
Как всегда, он не поехал до конечной остановки в селе, а вышел раньше на отворотке и направился к дому по старой тропинке вдоль берега речки Пашмы.
Александр Иваныч любил эту тропинку. По ней в детстве бегал он в лес по ягоды и на покосы, по ней провожал до большой дороги родных и друзей, по ней уходил и возвращался сам. Именно ступая на эту тропку, он всякий раз начинал ощущать себя деревенским человеком, временно живущим в городе…
…Мать не знала, что сегодня у нее будет гость, и не вышла встречать сына, а, увидав его переступившим порог, ойкнула, молча подошла, обняла и заплакала.
Прижимая к себе исхудавшее и вздрагивающее тело матери, Александр Иваныч едва не зарыдал сам, но сдержался. Он долго стоял и успокаивал мать, а потом посадил ее на стул у окна и сам сел напротив.
— Я так тебя ждала, так ждала, — заговорила она первой. — А ты все не едешь и не едешь!
В словах матери была не обида, а лишь какая-то детская беззащитность.
— Прости, мама… Не мог я раньше приехать. Мотался по другим районам. И вот только сейчас удалось сюда. Прости…
— Да я ничего, сын… Только вот недавно подзаболела чего-то и думала, что уж больше тебя не увижу.
— Ну что ты, мама. А телеграмму чего не дала, как договорились?
— Да не хотела беспокоить. Ведь твоя Лида недавно была. Фельдшерица Света мне уколы поделала, которые ты привозил. Шура-соседка в магазин ходила. Сейчас-то все хорошо. Слава Богу.
— Лекарства я тебе привез, — спохватился Александр Иваныч.
Он распахнул большую сумку, достал оттуда коробочки с лекарством и нехитрые гостинцы.
— Спасибо, сынок. Еда у меня есть, а за лекарство спасибо. А то в нашем медпункте только добрым словом и лечат. Лекарства надо с собой приносить.
— Ну и как же вы тут живете?
— Да как, сынок… Вымираем потихоньку. Пока вот тебя лето не было, так четверо убрались: Николай Иваныч с нашего порядка, Глафира, Манефа да Анна Сергеевна. Кто от старости, а кто от болезней. Да и как не умирать-то, если без лекарства от болезни спасения нет, а купить не на что. Вон Федька Хомутов поехал в райбольницу, когда его клещ укусил, так за два укола, говорит, пришлось сто рублей выложить, а лекарства, чтобы дальше лечиться, и выкупать не стал — не на что.
Александру Иванычу все это было известно. Таких же случаев и даже пострашнее он и сам знал великое множество по всей области. Радио в здешних деревнях давно уже было отключено, газет никто не выписывал, хлеб привозила из райцентра автолавка, клуб в селе был закрыт, библиотека не работала. В такой разрухе деревня не жила даже после войны, когда полстраны лежало в развалинах…
— У тебя телевизор-то все не работает? Давай свезу в мастерскую, — сказал Александр Иваныч.
— А зачем он мне? Только глаза от него слезятся. Вот радио отключили, так жалко. Все как-то чувствуешь, что не одна в доме, да и последние известия на дню не один раз услышишь.
— Вот картошку копать приедем, и я привезу тебе приемник, — пообещал Александр Иваныч. — А на зиму я тебя увезу к нам. Хорошо?
— Не знаю, сын, не знаю. Теперь ведь у нас в селе в церкви служба идет. Пока отец Лаврентий по воскресеньям да по праздникам служит, а потом и совсем сюда переедет. Теперь-то у нас и на душе светло.
— А как тетя Надя живет? Не болеет?
— Пока слава Богу. Ей что, рядом сын Анатолий. Все не одна.
— Толя-то не на пенсии еще?
— Собирается, ждет… Да вон он и сам… Легок на помине.
