Иван Горбунов - Самодур
Обзор книги Иван Горбунов - Самодур
Иван Федорович Горбунов
Самодур
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Данило Григорьевич Балясников, купец 50 лет.
Матрена Панкратьевна, его жена.
Даша, их дочь.
Татьяна Матвеевна, жена их сына.
Бабушка, мать Балясникова.
Племянники Балясникова.
Абрам Васильевич, бывший главный приказчик.
Зоя Евграфовна, мещанка, друг дома Балясниковых.
Иван Прохоров, приказчик.
Сергей Ильич.
Петр Савич Рассыпной.
Калин Власов, подрядчик.
Майор Карташев.
Кухарка в доме Балясниковых.
Подруги Даши, девушки, гости разного звания,
официанты.
Действие происходит в доме Балясникова.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
(На сцене – гостиная).
ЯВЛЕНИЕ I
Зоя Евграфовна (отворяет двери).
Можно грешной душе в рай войти? Здравствуй, Авдотья Алексеевна! (Целуется). Здравствуй, красавица ты моя! (целуется). Верно, уж не ждали меня – не чаяли.
Авдотья.
С диву мы дались, куда ты только это запропала.
Зоя Евграфовна.
В Киеве, голубушка моя, была, в Киеве. Невступно два года путешествовала. Ну, уж матушка, сподобилась! Этакого, можно сказать, благолепия…
Авдотья.
То-то не видать тебя было. А у нас без тебя тут…
Зоя Евграфовна.
Что?..
Авдотья.
И!.. Хуже чего быть нельзя… все врассыпную пошло! При тебе мы Семена-то Данилыча женили, аль нет? Нет, тебя уж не было.
Зоя Евграфовна.
Без меня, матушка, без меня.
Авдотья.
Ну вот, голубка, женили мы его; годик он пожил у нас с молодой-то супругой, да убег… Невтерпеж, вишь, ей жить стало. Да оно и правда: не всякая может по здешнему безобразию, надо дело говорить.
Зоя Евграфовна.
Батюшки!
Авдотья.
Да, к матери его и увела, теперича у тещи живут. И прежде у нас в доме каранболь был, а теперь хошь святых вон понеси.
Зоя Евграфовна.
Вот так оказия!
Авдотья.
Сам-то лютей волка стал! День-деньской ходит, не знает – на ком зло сорвать. Кабы Егорушки не было, беда бы нам всем пришла; тот хоть своими боками отдувается, до полусмерти парня заколотил.
Зоя Евграфовна.
Кто это Егорушка?
Авдотья.
А сиротка тут у нас живет, племянник, покойника Пантелея Григорьича – брат нашему-то будет – сыночек.
Зоя Евграфовна.
Знаю, матушка, знаю; я к покойнику-то хаживала. Ведь у него и дочка еще была.
Авдотья.
Лушенька. И та у нас. Мать крестная в пансион ее к мадаме отдавала на выучку. Только, матушка ты моя, померла она, а Данила Григорьич денег не захотел платить, ее оттедова назад к нам и оборотили. Эдакая-то раскрасавица, эдакая-то ангельская душа!
Зоя Евграфовна.
И покойник-то был: эдакого, кажется, доброго, человека…
Авдотья.
А как ему, голубушка, помирать-то не хотелось, как он плакал-то!.. Деток-то ему жалко было. – Брат! нашему-то говорит: коли Бог меня приберет, не бросай моих сироточек. А тот: видишь, говорит, Владычицу? Хошь со стены сниму ее, матушку? Все одно: твои дети – мои дети. С места мне не сойти! А покойник-то залился слезами: ну, говорит, детушки, почитайте дядю все одно – меня. А уж какая, матушка, у нас жизнь, какая мука-то мучинская!..
Зоя Евграфовна.
Говорили тогда, что сам после покойника-то попользовался.
Авдотья.
Было! С прикащиком своим, Абрамом Васильичем, они все дела обделали, ни синя пороха малолетним-то не оставили. Много греха на ихней душе, много, голубушка, ах, много! Да то ли еще у нас, как тебе рассказать… Ведь у нас скоро сватьба.
Зоя Евграфовна.
Сватьба?!
Авдотья.
Как же, матушка, сватьба. Ерцогиню свою мы за маиора просватали.
Зоя Евграфовна.
Да полно!
Авдотья.
Как есть маиор… значительный.
Зоя Евграфовна.
Вот гром-то гремит не из тучи! Скажите пожалуйста!
Авдотья.
Теперь ты нас голыми-то руками не хватай!.
(За сценой голос Матрены Панкратьевны).
Где Егорушко? Пошли его хозяину.
Авдотья.
Они, матушка, с Володей ушли под Симонов синиц ловить; домой, говорили, ближе вечера не потрафят. Да уж теперь скоро и вечерни. Ты погляди-ко, Матрена Панкратьевна, кто у нас-то…
(За сценой голос Матрены Панкратьевны).
Кто там такое?
Авдотья.
Пропащая пришла!
ЯВЛЕНИЕ II
Те же и МАТРЕНА ПАНКРАТЬЕВНА.
Матрена Панкратьевна (входя).
Ах, ты, Господи Боже мой! Вот кому не пропасть-то!
Зоя Евграфовна.
Именно уж, ангел мой, Матрена Панкратьевна (целуется) Бог милости вам прислал… всем вам и вашему семейству, ангелы вы мои! (плачет). Ведь эдакие вы, Матрена Панкратьевна, ей-Богу!.. Точно в святое место придешь к вам… Пошли вам Господи… (целует в плечо).
Матрена Панкратьевна.
Откуда притрепала?
Зоя Евграфовна.
Душу свою грешную, ангел мой, Матрена Панкратьевна, соблюдала… из Киева.
Матрена Панкратьевна.
Плохо, знать, ты молилась об нас!
Зоя Евграфовна.
Да за кого же мне больше молиться, голубь вы мой! Кого больше благодарить-то, матушка! В печь огненную велите броситься – брошусь! Вот как я вас, можно сказать, почитаю. Я вам правду говорю, Матрена Панкратьевна: мне душа нужна, не продам своей души!
Матрена Панкратьевна.
Горе-то у нас какое, слышала?
Зоя Евграфовна.
Нет, голубь мой, а что?
Матрена Панкратьевна.
Как же, матушка, вся Москва про наш страм знает.
Зоя Евграфовна.
Да что вы говорите?
Матрена Панкратьевна.
Семенушку-то мы женили, а он от нас и сбежал.
Зоя Евграфовна.
Ах!
Матрена Панкратьевна.
Да, вот ты и подумай, каково в нынешнем свете родителям-то!
Зоя Евграфовна.
Истинно, можно сказать, искушение вам Господь посылает.
Матрена Панкратьевна.
Я его и не виню, потому, ему Бог понятия не дал: все женушка его, она все…
Зоя Евграфовна.
Откуда вы, Матрена Панкратьевна, такую сокровищу выкопали?
Матрена Панкратьевна.
Богатая, матушка, с деньгами, только уж такая-то идол, такая-то огневая баба, словно не из купеческого рода.
Зоя Евграфовна.
Из чего, голубушка, дело вышло?
Матрена Панкратьевна.
Сам-то был не в духе, драка у них, что ли, была, не умею сказать. Сели ужинать, а она, матушка, и надулась: не пьет, не ест, словно ночь темная сидит. Данило Григорьич косился-косился, да как крикнет: что ты, говорит, словно на менинах сидишь? Да на Семенушку: чему ты, дуралей, свою жену учишь? Она как вскочит! И пошла, и пошла! Я, говорит, не такого воспитания, чтобы надо мной командовали, да помыкали мной. Я, говорит, свой капитал имею. Тот, после этих слов, как вскинется на нее: кто, говорит, смеет в моем доме так со мною разговаривать! Ну, раз и ударил, не то чтобы шибко, а так, для острастки. Та, матушка, ни слова, посоловела вся, словно каменная сделалась, пошла и заперлась в спальне. Ну, уж, Данило Григорьич, да при своем-то характере… мы думали, что и живы не останемся. Утром встали, хвать, ан их и след простыл.
Зоя Евграфовна.
Да что ж это такое? Да как же это возможно?
Матрена Панкратьевна.
И не знаю, что теперь будет. Весь род наш острамила. Сам-то ходит, да поедом всех ест. А кто виноват? Спьяну женил парня-то, ей-Богу, и со мной не посоветовался. А теперь, говорит, брошу все, да в Америку уеду.
Зоя Евграфовна.
В Америку?
Матрена Панкратьевна.
В Америку, матушка, какую-то… Кто его знает, что ему на ум придет.
Зоя Евграфовна.
Ну а Дмитрий-то Данилыч?
Матрена Панкратьевна.
О, матушка, Дмитрий Данилыч таких бед настряпал, таких чудес натворил… Как же матушка, в газетах распечатали! Поехал он, отец послал в чужие края по машинной части. На разные-то языки он не умеет, переводчика, жиденка какого-то куцего, нанял, по Москве без дела шлялся. Ну, вот, матушка ты моя, приехали они в какой-то город немецкий, а там для короля ихнего, али прынец он, што ли, какой, феверики приготовили. У Дмитрия-то Данилыча в голове-то должно быть было: зажигай, говорит, скорей. А там и говорят: погодите, почтенный, когда прынец приедет. – Я, говорит, московский купец, за все плачу. Те, голубушка, загляделись, а он цигарку туда, в феверку-то, и сунул, – так все и занялось! Сам уж просьбу подал, чтобы по этапу его оттеда сюда предоставили. Да как поехал-то, из выручки хватил; стали лавку-то считать…
