Алла Панова - Миг власти московского князя
Давно растаяла дымка, клубившаяся утром над водой. Солнце поднялось уже высоко, расколовшись на сотни сотен осколков, отражалось в набегавших на ладью волнах, слепило гребцов, мгновенно высушивало пятна пота, выступавшие на их белых рубахах. Ладья, двигавшаяся наперекор течению, чуть прибавила ходу. Высокий берег медленно приближался.
Князь обратил на него внимание, когда в самом начале лета совершал поездку вдоль речного русла и еще тогда задумал обязательно добраться до этого крутого берега и грозно высившегося у воды холма, и вот теперь задуманное было близко к выполнению. Михаил Ярославич с интересом всматривался и в правый пологий берег, который тогда так и не удалось преодолеть и добраться до воды, поскольку он почти весь представлял собой заболоченную низину. Теперь с середины реки он выглядел как великолепный заливной луг, поросший сочной зеленой травой, не поблекшей даже под жаркими солнечными лучами.
К тому времени Никита высмотрел на левом берегу место, куда можно было причалить, и ладья медленно направилась в ту сторону.
Деловитая суета не позволила возобновить беседу, которая продолжилась лишь тогда, когда все привезенные припасы были выгружены на берег, где трое гридей заканчивали установку легкого шатра для князя. Берег освоен был быстро: чуть в стороне от шатра вскоре запылал костер, над которым повис большой котел, а несколько человек, размотав привезенный с собой невод, прошли немного вверх по течению, рассчитывая наловить рыбы. Уже вскоре с той стороны, куда они ушли, раздались радостные возгласы, а к тому времени, как довольные рыбаки вернулись с уловом к костру, в котле уже закипала вода.
Михаил Ярославич прохаживался по берегу, откидывая носком сапога попадавшиеся на пути камушки и выбеленные водой и солнцем ветки. Он думал, как начать разговор о том, что больше всего беспокоило его, и размышлял, настала ли пора доверить кому‑то еще, кроме воеводы, свою тайну. В конце концов он решил, что все будет зависеть от того, что расскажет Иван, тогда и станет ясно, следует ли сейчас говорить товарищам о своих намерениях или повременить с этим. Найдя этот выход, князь успокоился, быстро сбросив рубаху и стащив сапоги, с разбегу бросился в воду, проплыв несколько саженей, оглянулся, закричал оставшимся на берегу, чтобы последовали его примеру, и поплыл дальше, к середине реки, где течение было особенно сильным.
Вслед за князем почти все бросились в прохладные воды, чтобы освежить свои пропитавшиеся потом тела. На берегу у костра остался смотреть за ухой лишь один светловолосый молодой дружинник, который бросал на своих товарищей завистливые взгляды. Иван, стянув сапоги, бродил вдоль берега по мелководью, поглядывая на расшумевшихся дружинников, как на расшалившихся детей. Егор Тимофеевич тоже не собирался лезть в воду и, сидя на принесенной половодьем большой черной коряге, смотрел на реку, где среди волн мелькала голова князя.
Во всех тех, кто отправился в это небольшое путешествие, Михаил Ярославич был уверен, как в себе самом, и мог рассчитывать на то, что все услышанное для посторонних останется тайной. Только вот в самом себе он до конца не был уверен. Посеянные братом Александром семена сомнений в правоте обвинений, высказанных Михаилом при прощании, мешали безоглядно вступить в борьбу с ненавистным Святославом. Михаилу хотелось удостовериться в том, что он не ошибается, и дядя в самом деле причастен к смерти отца, а значит, и бунт против великого князя более чем оправдан, ведь Михаил собирался мстить за безвинную гибель отца. В противном случае все будут говорить, что сыновец прогнал дядю с великого стола из обычной подлой зависти.
Отведав душистой ухи, пирогов, привезенных из дому, и вконец разомлев от еды и жары, все потянулись в тень. Князь, вместо того чтобы найти покой в своем шелковом шатре, устроился на толстом стволе кривой березы, которая, кажется, из последних сил цеплялась корнями за земную твердь и полоскала свою крону в набегавших на берег волнах. Иван примостился тут же. Воевода приготовился слушать гостя, и один из дружинников подвинул облюбованную им корягу поближе в березе, возле которой, по приказу князя, собрались все, кто отправился в этот поход.
— Удалось ли моим братьям что‑либо про батюшку узнать? — спросил Михаил Ярославич, когда все нашли себе место.
— Кое‑что разузнал. Слухов много. Один другого диковиннее, — глядя в глаза князю, проговорил Иван, немного удивленный тем, что тот решил вести беседу не один на один или, в крайнем случае, в присутствии самых близких бояр, а позвал и дружинников. Однако, немного поразмыслив, он решил, что наверняка у Михаила Ярославича своя хорошо обдуманная цель, поэтому после небольшой паузы продолжил: — Передам тебе все, как брат твой велел. Так вот, слух есть, что не своей смертью батюшка ваш помер…
— Этот слух сразу прошел, — нетерпеливо перебил князь.
— Так вот, говорят, что великому князю мать хана Гаюка во время пира самолично зелье в питие подсыпала, оттого Ярослав Всеволодович занемог и вскоре отдал Богу душу.
— И про зелье слух шел, — кивнул князь и спросил: — Ты скажи, зачем ей надо было это делать? Чем ей батюшка мой не угодил?
— Тут и вовсе потемки начинаются. Александру Ярославичу рассказали добрые люди, которых он немалыми дарами одарил, что, мол, какой‑то боярин — и вроде он даже из наших, из владимирских, будет — донос на Ярослава Всеволодовича сделал. Утверждалось в том доносе, что якобы князь ярлык на великое княжение получил, а сам за спиной хана с папой римским договариваться начал, как совместно против Орды выступить. И вроде как латинянин через людей своих ему поддержку обещал.
— Отец, да чтоб с латинянами в сговор вступил?! Да быть того не может! — возмутился Михаил Ярославич и даже ударил кулаком по стволу.
— Вот–вот, и брат твой то же сказал и так же, как ты, кулаком стукнул, — усмехнувшись, заметил рассказчик, — стукнул, а потом сказал, что о том близкому кругу хорошо ведомо, а хан мог того и не знать.
И наверняка не знал. Чем и воспользовался подлый человек.
— А кто он? Ты этого не сказал, — спросил воевода, чувствуя, с каким напряженным вниманием слушают рассказ все собравшиеся.
— Называли князю имя боярина Федора Яруновича. Но поклясться, что он донос сделал, никто не может, — прозвучал ответ в тишине, нарушаемой лишь тихим плеском воды.
— А кабы и этот боярин али другой какой — все одно: он не своим голосом пел. Посуди сам, — обратился Михаил Ярославич к воеводе, краем глаза видя напряженные лица дружинников, — разве ж мог знать какой‑то бояришка о том, с кем великий князь беседы ведет, с кем и о чем договаривается. А то, что какого‑то Яруновича среди ближних батюшкиных бояр не было, поклясться хоть сейчас могу. Александр‑то вдали княжил, а я ведь, почитай, всех их знал. Да и ты, Егор Тимофеич, тоже.
— Ты прав. Я о таком что‑то не слыхал, — подтвердил воевода.
— Александр Ярославич тоже так сказал, что, мол, если был такой человек рядом с батюшкой, то брат, то есть ты, наверняка о нем знать должен.
— А я о таком и не слыхивал! — возбужденно воскликнул князь. — Не у моего отца боярин службу служил. У другого князя! А у кого? — Он многозначительно посмотрел на воеводу, а потом окинул взглядом всех остальных. — Кому отец рассказывал, как его папские посланники обхаживают, как на свою сторону склонить пытаются. Посулами разными заманивают. А?
— Святослав! — в один голос сказали, переглянувшись, Иван и воевода.
— Вот–вот! — удовлетворенный ответом, кивнул князь.
— По правде сказать, имя это и брат твой называл. Причем на тебя, Михаил Ярославич, ссылался. Мол, ты стрыя недолюбливаешь и потому его во всех грехах подозреваешь, — нехотя добавил Иван и, видя, как набычился князь, постарался побыстрее успокоить его: — Сказал, что хоть и верится ему в такую подлости с трудом, но вполне может статься, что ты прав окажешься. — Пытаясь опередить князя, который хотел что‑то сказать, гость торопливо закончил: — И все-таки просил Александр тебя не торопиться и расправу над сим боярином не учинять, а их с Андреем дождаться. Они, дескать, все силы приложат к тому, чтобы все вернее разузнать.
— Хочет руки мне связать! — недовольно ответил на это князь, словно забыв, что его словам внимают больше десятка слушателей. — Что ж, придется до поры до времени покориться брату старшему. Но клясться все ж не стану. Как знать, ежели хорошенько поискать, и во Владимире тайны могут открыться. А? Могут ведь?
— Могут, — кивнул воевода.
Многие слушатели тоже кивнули.
— Ведь ложь, что к погибели отца привела, здесь, на нашей земле, зарождалась. Хану до такого не додуматься, — а по сему свой розыск учиню. Это ведь брат не возбранял делать. А? Так ведь, Иван! — проговорил князь, торжествующе посмотрев на собеседников.
