Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа
«В день сей Господь, Бог завещает тебе исполнить все постановления сии и законы: соблюдай и исполняй их от всего сердца и от всей души твоей. Господу сказал ты ныне, что он будет твоим Богом, и что ты будешь ходить путями Его и хранить постановления его и Заповеди его и законы Его, и слушать гласа Его…» – (Второзакония 26-16-18)
Но разве кто услышит Господнего глас в греховной, жизненной кутерьме?
Вот и Кирилл в последнее время книгу эту не открывал и теперь искренне удивился тому, что «Библия», наверное, давно лежала вот так на столике, а он её и не замечал…
И тут взгляд его остановился на той лагерной самописанной продымленной доске привезённой из Сибири, которая висела у Назарова в переднем углу вместо иконы.
Глаза, измученные голодом и лишениями, напоминая о страданиях, скорбно смотрели на него, заставляя содрогнуться от того, что теперь происходило в его собственной квартире, где хозяйничали пришлые, чужие люди, и Кирилл помимо своей воли, размашисто перекрестился.
Пока милиционер нехотя перекладывал подушки на диване, пока листал книжечки стихов, пока шарил почему-то за книгами в шкафу, у порога понятые обескуражено топтались на месте, при каждом движении милиционера боязливо косились на Кирилла, словно теперь ожидали от него чего-то страшного и непоправимого, что сразу изменит жизнь их всех.
Назаров, не чувствуя за собой никакой вины, безучастно смотрел на действия милиционера.
Его более всего раздражал «Пингвин», который, лениво развалившись в кресле, спокойно листал какую-то книжицу, выпавшую при обыске из шкафа. Кирилл заглянул в раскрытую страницу, это были стихи Николая Рубцова: «В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмёт ведро, молча принесёт воды…»
Перед Кириллом возникло из небытия лицо его матери, строгое и вопрошающие: «Что ты ещё натворил, сынок, без меня?..»
«Пингвин» отложив стихи, нехотя взял со столика «Библию», молча подержал её навесу:
– Твоя?
– Ну, моя! Вам-то не всё равно?
– Тебе всё равно, а нам – интересно…
– Моя! Что, разве нельзя читать мудрые книги?
– Почему же – нельзя? Читать можно… – «Пингвин» повернулся к понятым: – Сюда, пожалуйста!
Женщины, вытянув шеи, внимательно разглядывали толстенный сборник в руках у следователя.
Тот спокойно разломил книгу пополам, показывая её страницы понятым.
Кирилл остолбенел: внутри Библии листы были аккуратно вырезаны так, что образовали что-то подобное плоской шкатулки, и там, в её чреве, лежал небольшой прямоугольный пластиковый плотно утрамбованный свёрток с белым порошком.
«Что? Куда? Откуда? Он никогда не вырезал страницы этой книги для тайника! Подлог! Зачем?»
«Пингвин» освободил пакет, подержал его перед затаившими дыхание понятыми, и снова втиснул в бумажное ложе. Затем вытащил несколько листков бумаги из портфеля и стал что-то мелко-мелко писать.
– Подпишите что видели! – «Пингвин» пододвинул листки понятым.
Те, помявшись в нерешительности, подписали бумагу.
– Подпиши! – пододвинул листки Назарову следователь.
И тут перед Назаровым возникло, словно начертанное огненным перстом на камне изречение из Сираха: «Наблюдай время и храни себя от зла – и не постыдишься за душу твою: есть стыд, ведущий ко греху, и есть стыд – слава и благодать. Не будь лицеприятен против души твоей и не стыдись ко вреду твоему… Подвизайся за истину до смерти, и Господь Бог поборет за тебя».
– Я ничего подписывать не буду! Это провокация! – Назаров повертел Библию в руках. Книга вроде его и не его. Цвет обложки вроде как изменился что ли? Нет, это не его книга! – Библия не моя, её заменили!
– Как не твоя! Вот твоё показание, что Библия твоя. Вон и понятые это слышали…
Милиционер повертел в руках странную каторжанскую икону, положил на стол и подошёл к «Пингвину»:
– Что дальше делать?
– А ничего! Гражданина Назарова – в следственный изолятор! Наркота у него в захоронке! Героином промышлял, подлец!
Все вышли на лестничную площадку.
«Пингвин» опечатал дверь. На руках у Кирилла образовались, словно ниоткуда, наручники и его снова повели к машине, оставив понятых в недоумении взволновано судачить о происшедшем.
Часть четвёртая
Глава первая
1
И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных – богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их.
(Екклесиаст, 9:11)В следственном изоляторе было, как в погребе.
После жаркого дня, за столетие настывшие подвальные камни источали такую глубокую сырость и такой холод, что Назаров, очутившись в этом узком и тесном помещении, вначале подумал о прохудившихся канализационных трубах тюремной сантехники.
С потолка в жёлтом свете тусклой электрической лампочки забранной в металлическую сетку, как бы нехотя, падали редкие капли на покрытый цементной перхотью пол и тут же проваливались куда-то, не оставляя на полу никаких следов.
Ядовито синяя краска на стенах струпьями отслаивалась, обнажая желтовато-серую сыпучую штукатурку.
На потолке, сквозь известковую побелку прорисовывался остов поржавевших железных балок.
Всё это напоминало заброшенное овощехранилище, а не помещение для подследственных.
Рухнув на железный покрытый ржавым одеялом топчан, Кирилл впал в отчаянье. Всё, что с ним произошло за сегодняшний день, напоминало кошмарную, поставленную дьявольским режиссёром инсценировку.
Белый порошок, который по чьему-то умыслу находился в Библии, наверняка был героином, иначе, зачем городить весь этот огород.
Когда ему подсунули этот пакет?
Книгу он давно не открывал, но квартира его всегда находилась под замком, и никто из посторонних не мог проникнуть в комнату.
Какая-то несуразица! Зачем «Пингвин» шьёт ему дело о наркотиках?
Почему Библия оказалась на самом видном месте. Он её туда никогда не клал…
И тут его осенило! Книга была не та! У него Библия в тёмно-зелёной обложке, а следователь развернул книгу в обложке тёмно-синего цвета. Очень похожие цвета. Как же это он тогда так промахнулся?
Библия – она и есть Библия, на обложку внимание сразу не обратишь…
Назаров повеселел: он всё скажет «Пингвину»! Кто-то нарочно подсунул ему наркотик! Отпустите! Это не моё!
Кирилл кинулся к двери и начал барабанить о жесть, которой была обита дверь.
Из маленького окошка, как из скворешни, выглянуло тёмное, носатое лицо скворца– охранника:
– Чего надо?
– Пингвина! Мне к нему для дачи показаний!
– Какого пингвина? У нас медведь белый хозяин, но к нему – только по записи, – скворец повертел головой, осматривая камеру. – Самуила Карпыча что ли?
– Ну, да! Следователя вашего. Самуила!
– Самуил сам тебя наизнанку вывернет. Сиди молча! Вызовут! – и захлопнул дверцу скворешни.
«Господи! Как же это он сам тогда не догадался, что книга не его! Все вопросы теперь бы решились! – Кирилл сидел, обхватив голову руками, в отчаянии раскачиваясь взад-вперёд на дощатом топчане. – Самуил Карлович, а, Самуил Карлович, Библию, ей Богу, подложили, подбросили! Не моя эта книга, Самуил Карлович! – прокручивал он в мозгу своё обращение к следователю. – Какой героин? Он наркотой никогда не занимался. Чифир с бригадой пил. Водку пил. А наркоту не потреблял. Зачем козе баян…».
Но все его мысленные рассуждения были ни к чему.
За него уже всё решили. Успокойся, гражданин Назаров Кирилл Семёнович! Не дёргайся! Депутат областной думы господин Карамба на тебя уже бумажки заготовил. Ты в яме с дерьмом. Чем больше будешь возиться, тем конкретнее будет результат…
Неожиданно сработали защитные свойства организма, – Кирилл провалился в глубокий сон, похожий на кому, где перестают действовать земные несовершенные законы.
Утро пришло вместе с хищным чавканьем железного засова в двери импровизированной камеры, в которую для предварительной острастки поместили Назарова.
Он открыл глаза и тут же зажмурился, прогоняя видение.
Открыл глаза снова и обнаружил себя лежащим на железном топчане, прикрытом кое-как солдатским серым колючим одеялом.
Над ним стоял, притворно хмурясь, депутат Шитов Константин Иванович, по старой уголовной кличке «Карамба» с красочным пакетом в руке, и вечно озабоченный главный бухгалтер Свирский Самсон Павлович – вся верхушка «Социальной инициативы» в сборе. Явка с повинной?!
– Кирилл Семёнович, – всплеснул руками главбух, – как же вас угораздило сюда, в тюрьму-то?
– Палыч, не разводи панику! Лучше на вот, передачку распечатай, а не причитай! – Карамба, оглянувшись, положил пакет на привинченный к стене стол. – Похлопочи, а мы с Кирюшей пошепчемся, и сел на койку к воспылавшему было надеждой незадачливому арестанту.
«Раз Карамба пришёл, значит, он его вытащит! Карамба известный в определённых кругах человек, депутат. У него на руке шесть пальцев и все в шерсти – авторитет! Своих не сдаёт! Сам срок тянул, порядки знает…» – повеселевший Кирилл, откинув одеяло, приподнялся с койки:
