Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа
Назаров положил свой паспорт на краешек стола.
Следователь почмокал мокрыми, мятыми губами, покрутил головой, словно его шею стягивал не галстук, а жёсткая витая верёвка. Весь его вид говорил о том, что вот, мол, попал ты, парень, как кур в ощип, и что теперь с тобой делать я и сам не знаю…
Назарову все эти лукавые профессиональные, но дешёвые по сути примочки были известны от довольно опытных и знающих людей, с которыми ему приходилось общаться по работе. Можно сказать, от первоисточников.
Следователи всегда напускают туману, чтобы подчеркнуть значимость своего служебного поста. «Семёныч, – говорили такие люди, глотая из закопченной кружки чифир, – Семёныч, они козлы ментовские, такого туману на допросах напускают, что краёв не видно. Тут главное – не оступиться! Суки они, Семёныч! Зуб отдам!»
Так говорили ему бывалые люди, – основная рабочая сила монтажных бригад.
– В чём меня обвиняют, гражданин следователь? – чтобы продолжить разговор, пошёл Кирилл на крайнее средство.
– Тебя на суде будут обвинять гражданин Назаров! На су-де! – пробулькал тот нутряным голосом. – На су-де!
Назарову было невдомёк, что с этого часа все его якоря опустились на дно вот этого заведения, где он сейчас находится.
«Пингвин», так окрестил про себя следователя Кирилл, нажал кнопочку под столешницей, и тут же перед Назаровым вырос милиционер, но не тот, который привёл его сюда, а другой, незнакомый.
– Пошли! – сказал «Пингвин», переваливаясь с кресла.
– Пошли! – сказал вошедший милиционер, положив руку на плечо Кирилла.
– Куда? – Поднялся Кирилл, снимая руку милиционера со своего плеча.
– Туда… – неопределённо сказал «Пингвин», указывая глазами на дверь.
У Назарова отлегло от сердца: «Выпустили. Забрали без оснований, и выпускают без извинений… Во, дела!»
Он хотел что-то сказать грубое: и «Пингвину», и действующему чересчур вольно милиционеру, но, вспомнив про паспорт, остановившись в дверях, спросил:
– А документы?
– У нас надёжнее. – «Пингвин» достал из кармана ключ, открыл сейф и положил туда паспорт гражданина Назарова Кирилла Семёновича, как значилось под его красной, но уже без советского герба, обложкой.
– Пошли, пошли! – подтолкнул его сзади милиционер.
– Куда? – опять переспросил, донельзя озадаченный таким поворотом дела, Кирилл.
– Да, в гости к тебе! Ты не приглашаешь, вот и приходится самим набиваться. Николай, – теперь уже «Пингвин» обратился к милиционеру, – вели, чтоб машину к выходу подогнали, а мы уж с Кириллом Семёновичем сами по лестнице потихонечку спустимся. Да?
Но Кирилл ничего не ответил, только с тревогой оглянувшись на кабинет, где они только сидели, вышел на лестничную площадку и растерянный пошёл вниз на первый этаж.
«Пингвин» шумно сопел за спиной.
Внизу, возле дежурного поста, их поджидал «Николай», тот милиционер, которому дано было распоряжение подготовить машину. Короткоствольным автоматом он показал Кириллу идти на выход, а сам стал за его спиной:
– Иди!
– Иду… – угрюмо сказал Назаров, поняв неотвратимость происходившего, и отворил на выход большую застеклённую дверь этого дома повышенной тревоги.
Маленький «воронок» – уазик с зашторенным мелкой решёткой окошком в задней части кузовка уже поджидал Назарова гостеприимно распахнутой дверью там, где находилась решётка.
– Прошу! – услужливо скользнул «Пингвин» ладонью по воздуху, приглашая Назарова в машину, а сам сел рядом с водителем.
Сопровождающий милиционер легко вскочил в кузов, где сидел Назаров, захлопнул дверь, и они поехали.
Маленький, словно игрушечный, автомат небрежно лежал на коленях у молодого парня, и Кириллу вдруг пришла сумасшедшая мысль: мол, как легко завладеть оружием, – короткой очередью свалить конвоира, выпустить очередь подлиннее через переднее окно, прошить водителя с «Пингвином», – и ты уже на свободе.
Почему-то ему показалось, что он советский партизан, а вокруг фашисты, и его везут на расстрел.
– Фу-ты, бля! – вслух выругался Кирилл своим мыслям.
– Ты чего! – очнулся от дремоты милиционер. – Нецензурно, не положено!
– А с «положенными» знаешь, что делают? – Но продолжать дальше, где говорится, что делают с теми, кто лежит, он не стал, и молча отвернулся к окну.
Машина уже ехала по его улице, и Кирилл искренне удивился – ведь он не показывал дорогу к своей квартире, а теперь они почти у дома…
Всё также стоят в ряд высокие раскидистые тополя, которые, как помнил Назаров, они с ребятами сажали ещё в те давние времена, когда он был комсомольцем, и они работали здесь в один из субботников по благоустройству города. Так же щербатятся бордюрные камни на повороте к его дому. Вон и вечно непросыхающая лужа у подъезда. А вот на лавочках сидят никуда не исчезающие старушки-соседки… А вот и машина остановилась…
Кирилл на секунду закрыл глаза: вроде он не сегодня утром вышел из дома, а отсутствовал целую вечность, и с удивлением обнаруживает, что ничего не изменилось, всё на своих местах, а он теперь уже совсем другой.
Машина коротко и противно взвизгнула.
Вот именно, не просигналила, а взвизгнула, вероятно, водитель нечаянно задел сигнальную кнопку.
Женщины на лавочке у подъезда испуганно вскочили, да так и остались стоять, чуть ли не по стойке смирно. Такова была первая реакция на этот сумасшедший выкрик милицейского сигнала у опытных жителей страны. Мало ли что будет! На их памяти было всякое, и такое, которое не забывается.
В широко открытой двери показалась фигура «Пингвина», который нарочито резким тоном скомандовал:
– Гражданин Назаров, на выход!
Кирилл посмотрел на конвойного, который сидел рядом с ним. Но тот, ощерясь в улыбке, сказал миролюбиво:
– Только после Вас! – И небрежно перекинул автомат с ладони на ладонь.
Кирилл, смущаясь соседок, тяжело спрыгнул на землю. За ним мухой выскочил конвойный и встал за его спиной.
– Ой, Кирилл Семёнович, ты, как наш президент Ельцин с охраной ходишь! – отойдя от испуга, протянула та его говорливая и дотошная соседка. – А мы думали, о нас грешных милиция вспомнила. Прегрешений-то много, а ответ один держать! Постращались мы маленько!
«Во, дура! Ей-то чего надо!» – Кирилл ещё больше смутился и направился к дому.
– Вы! – указал «Пингвин» на разговорчивую, и немного подумав, – показал на ещё одну, стоящую рядом женщину. – И Вы! Понятыми будете!
– Это зачем? – разом удивились обе.
– А всё за тем же! Идите за мной, там видно будет! – «Пингвин» сначала пропустил конвоира, затем пропустил понятых впереди себя, и все пошли в дом.
Кирилл со спокойной душой поднимался к себе в квартиру по бетонным, закиданным окурками, ступеням. Что можно у него найти, кроме стопки книг, да несколько пачек вермишели быстрого приготовления. Было только неудобно перед соседями за столь быстрое и необычное возвращение к себе домой.
Сделав два оборота ключом, Назаров встал в сторонке, пропуская неожиданных гостей впереди себя.
– Только после Вас! После Вас! – повторил слова конвоира «Пингвин» и легонько подтолкнул Кирилла в комнату.
За ним вошли и все остальные, оглядывая ничем не примечательное жилище холостяка.
Смятая постель на молчаливом, но многое повидавшем, диване.
В углу, у окна, невысокий книжный шкаф с бессистемным книжным набором. Кирилл иногда покупал что-нибудь из новинок, особенно маленькие поэтические сборнички в тоненьких обложках с заковыристыми названиями. Несколько книг прозы. Кирилл особенно любил писателя Виктора Астафьева, его пронзительные рассказы и повести возбуждали его память, заставляя вновь и вновь переживать своё сельское детство, свою неудавшуюся юность. «Мастер и Маргарита» Булгакова. Эта знаменитая колдовская книга заставила Назарова в книжной лавке местных баптистов приобрести толстенный том «Библии» – книги всех книг.
Кирилл в долгие часы бездействия брал этот увесистый сборник древнееврейского откровения и уходил с головой в причудливый метафоричный и мудрый мир пророков, которые в своём отечестве нередко бывали побиты каменьями за правдивый, мудрый нелицеприятный язык.
Скандальный, вечно жаждущий милостей от Бога, народ этот безжалостно воевал с соседями, бывал и сам неоднократно пленён, но всё не унимался в своём превосходстве и исключительности. Но при всём при том, такой заряд мысли несла эта книга, что, отложив её, сразу чувствуешь свою мизерную роль в жизни, свою беспомощность перед временем, свой страх перед Великой Сущностью – Богом всех богов. Великая книга великого народа, теперь рассеянного, как плевел, по всему земному пространству.
Теперь она, в строгой тёмно-зелёной под коленкор обложке, лежала одна на пустом маленьком журнальном столике, подчёркивая своей монументальностью и весом, шаткость опоры ножек стола, зыбкость его состояния и одиночество всемирного закона заключённого в этой книге.
