Александр Константинович Белов - Великий поход
Пипру поднялся с земли и с упрямой настойчивостью ринулся в бой.
Индра вытянул из кустов колесницу молодого ашвина и разворачивал её, держа под уздцы конскую морду. Воин не мог перехватить объятого пламенем страсти самого отважного из дасов. Не мог, да и не видел его порыва.
Первый, кто попался под руку Пипру на пути его отчаяния, был Нами. Юноша бесполезно дёргал поводья, пытаясь вывести коней на открытое место. Упущенное время тревожило его приближением чего-то рокового и неотвратимого. Роковое возникло нежданно и совсем не оттуда, где его искали горячие глаза юноши.
Пипру выхватил нож, запрыгнул в ратху и втиснул резло в тугую плоть молодой спины. Нами закинул назад голову, покачнулся, и его глаза потерялись в огромном утреннем небе.
Пипру стоял посреди поляны, дрожа всем телом и сжимая нож до боли в пальцах. Теперь против даса выступал Индра. Лицом к лицу.
Куда девалась вся языкастая правда чёрного человека? В каких закутках его души потерялась она сейчас? Ненависть и только ненависть пламенела в его взгляде.
Пипру, этот болтун и чистоплюй, совсем непохожий на людей-волков, стоял сейчас с ножом в руке, весь залитый чужой кровью. Нелепая воинственность, с которой он защищал свою волчью яму от вездесущего арийского господства, от их власти над собственностью его мира, не принесла ему никакого душевного облегчения. И не могла принести. Напротив, Пипру ещё раз перевернул себе душу. Только теперь жизнью безвинного существа, оказавшегося у него под рукой. Зачем? Какой был толк в этой крови?
Индра стянул с плеча жух, проворно и решительно накинул его на голову даса и, пока тот соображал, что произошло, уже повис на закровленной руке противника. Выбить из неё нож не смог бы сейчас и Вала. С его звериной силой.
* * *Индра свернул руку врага, уперев заклинившее в ней оружие к животу даса, и навалился на неё всей мощью своего отвращения к этому человеку.
— Как жаль, что ты — типичное и закономерное явление, а не исключительное, — сказал кшатрий, не выпуская Пипру из объятий смерти.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Держи колесницы наготове к приходу зари.
— Дасы, — говорил Насатья, — не могут называться людьми. Это демоны, и ничто в мире не приблизит их к нам. Пример этого мерзавца Пипру будет тому подтверждением.
— Нет, — возразил Индра, — не так.
Он помолчал, озадачив ашвинов, и довершил мысль:
— Чёрные поодиночке могут быть и неплохими. Могут быть сговорчивыми, понимающими и верными, даже похожими на нас. Поодиночке. Но когда они вместе, в чёрных срабатывает инстинкт волчьей норы, их коллективное бессознательное. Коллективное животное, делающее даса зверем. Или зверьком, всё равно.
Индра вспомнил молодого дана, чья жизнь оборвалась так нелепо и беспричинно. Братья почувствовали, как Нами вернулся в мысли воина.
— Ты говоришь: «Это — нелюди», — продолжил Индра вздохнув, — а я с этим спорю. Нет, Человек отразился в них какой-то стороной своего существа. Но дасы всегда останутся по другую сторону происхождения, и потому нам не сойтись в общем бытие. Нам не изменить дасов ни уговорами, ни силой оружия, ни властью своего разума. Есть только одно средство борьбы с ними, в том случае, разумеется, если соседство дасов вынудит нас пойти на это, защищая своё жизненное пространство. Кровь! Перерождение. В третьем поколении они потеряют свои родовые инстинкты, родовую память, в пятом — облик даса, а в седьмом они станут детьми Ману. " Благородными ".
Арийцы слушали кшатрия, и каждый соглашался с его мыслями по-своему. С разной степенью допущения того, что дасы тоже люди.
— А что, собственно говоря, произошло? — вдруг спросил Насатья, наблюдая мрачные лица товарищей. — Один демон зарезал другого. Это ли повод для уныния?
Наступила тишина. Овражек с запруженным ручьём, в котором арийцы купали коней перед новым переходом, наполнился тревожным ожиданием словесной битвы. Индра поднял глаза на попутчиков:
— Нами отличался от них. В нём означился Человек.
— Какой человек — Дану или Ману? — попытался вникнуть Насатья. — Мне кажется, что ты себе противоречишь.
Индра искал поддержки рассудку в мудром хозяйстве души.
— Противоречу? Может быть. Я тоже человек, могу и противоречить себе. Но что я знаю твердо, так это о необходимости иметь и среди них верных людей. Вскорости такие люди нам понадобятся. Как бы это правильно ни было, ждать до седьмого поколения не всегда возможно. Верность требуется уже сейчас. А её нужно завоевать. Понимаешь?
— Верность дасов — вещь надёжная, — вмешался Риджишван, всё время молча наблюдавший за спором своих освободителей. — Она сродни верности собаки. Я прожил среди них несколько лет, видел всякое. Меня хотели убить, съесть, выменять на пленённого сородича, снова убить, принести в жертву, и всё-таки я заверяю: если дасу к кому-то привяжется душой, это будет верность самой преданной собаки. Но когда эти «собаки» оказываются в своей стае, в них пробуждается инстинкт крови и они забывают хозяина. Лучше не попадаться им на пути. Тут я согласен с Индрой.
— Да уж, собаки, — вздохнул Индра. — Они, как известно, не любят злых хозяев.
— Но и безвольных не признают, — уточнил Насатья. — А насчёт того, что ты — человек и можешь заблуждаться, нет, извини. Ты — вождь, дорога убедила нас в этом, — он посмотрел на брата и, найдя поддержку в его глазах, продолжил:
— А вождём нельзя быть наполовину. Это не только безнравственно перед твоим народом, но и преступно.
— У меня нет народа, — возразил Индра.
— Есть, — проявился Дасра, — правда, небольшой: нас всего только двое.
— Почему двое? — вмешался Риджишван. — Трое.
* * *Шушна был тем проклятием арийцам, которое обрушилось на их головы, вопреки предсказаниям старцев. Не холод вовсе опустошил арийские пастбища, не наводнение, а жара и страшная засуха. Шушна жрал всё живое. Сперва он выпил воду, опустошив ручьи и колодцы, потом пожёг траву и наконец добрался до коров. Такой падёж скота, как в это лето, не помнил ни один долгожитель. Люди ещё как-то спасались. Ходили в горы за льдом, плавили его и пили пресную, безвкусную вытопь.
Те, кто жил далеко от горных вершин, копали колодцы. Мотыгами, дробильниками, плоскотелым камневищем. Вода залегала всё ниже, и копать её приходилось всё труднее и труднее. 'Воду вычерпывали, наполняли ею сухие ямы, но она в ямах не держалась, и через день черпали снова или рыли на новом месте.
Атитхигва долго слушал Индру. Не перебивал его и не останавливал. Временами казалось, что хотар настолько поглощён своими мыслями, что воин утруждается впустую, и всё идёт мимо ушей Атитхигвы. Но едва Индра замолкал, пытливые глаза огнепоклонника дёргали его нетерпеливым взглядом. Подгоняли рассказывать дальше.
— Нет никаких морских колесниц. Ума данов хватило только на бревно, — подытожил Индра. Однако подобный вывод мало интересовал бхрига. Было очевидно, что поиск «морских колесниц» — не самая занимательная сторона этого сюжета. Атитхигва думал о другом.
Индра заглянул в его глаза, стеснённые тайной каких-то сомнений, и растормошил друга на откровенность:
— Ну что? Насколько я понимаю, твои мысли далеки от этой проблемы.
Хотар скривил губы.
— Вала не даёт мне покоя, — заговорил он. — Твой рассказ о стычке с Намучи, сома и эффект превращения. Почему Вала?
— Тут как раз нет ничего удивительного. Вала мстил клятвопреступнику. Мы же клялись его именем.
— И мстил твоими руками?
— Верно, — кивнул Индра.
— Нет, здесь что-то другое. Не кажется ли тебе странным настойчивая непримиримость вашего противопоставления? Будто бы ты примерил его суть, а он — твою. Чтобы узнать друг друга изнутри. Не кажется ли тебе, что вы — противоположные отпечатки того явления, что зовётся Человеком. А? Вот и познакомились.
— Выходит, я — «отпечаток»? — безрадостно спросил Индра.
— Уверен.
— Но отпечаток чего?
— Возможно, новой человеческой формации. Но разговор сейчас не о тебе. Разговор идёт обо мне.
— ?!
— Значит, — продолжил Атитхигва задумчиво, — если я хлебну сомы, то перевоплощусь в … Агни.
Индра поменял оттенки удивления.
— Мне кажется, — заговорил воин, — что ты должен пояснить свои мысли.
— Да, — очнулся хотар, — я действительно должен тебе всё объяснить. Понимаешь, несколько месяцев стоит ужасная жара. Всё выгорело, земля испеклась, высохли колодцы. Мы спасаемся здесь, у реки, но вайши из горных долин обречены на гибель. Если жара продержится ещё какое-то время. Они просто уже не смогут прийти сюда. Четыре дня пути без капли воды по выжженной равнине! Люди умрут, только начав путь к воде!
Мы не сомневались, что эта засуха — проклятье Агни. Но за что? За что самый великий из богов вдруг решил извести мором собственный народ?
