Бетси Шидфар - Абу Нувас
Неподалёку Хасан увидел вчерашнего аййара. У него в одной руке была круглая, вроде щита, обмазанная смолой камышовая плетёнка, в другой — праща, а на плече висел мешок из грубой шерсти, наполненный камнями — метательными снарядами. Аййары прикрывались плетёнками, как щитами, и стрелы хорасанцев застревали в них или прилипали к смоле. Вот одна такая стрела прилипла к щиту знакомого Хасана, и он снял её, весело воскликнув: «Даник!»
— Что он кричит? — удивлённо спросил Хасан.
— Он собирает стрелы и потом продаёт каждую за данник, — объяснил Хали.
В это время одна из стен лавки с грохотом обвалилась, и их заволокло сухой глиной и чадом. «Бежим!» — крикнул Хали и схватил Хасана за руку. Они бросились из лавки и, скрываясь в узких проходах между торговыми рядами, побежали к реке. Хали бежал легко, а Хасан задыхался. «Я не могу больше, Хали, оставь меня!» «Бежим, Абу Али, или нас затопчут!» — дёргал его за руку Хали. «Беги и оставь меня здесь!» Но Хали, поддержав падающего Хасана, затащил его в чей-то полуразрушенный дом. «Побудь здесь и никуда не выходи, я вернусь за тобой», — крикнул он изо всех сил, так чтобы друг его услышал среди шума, и скрылся.
Хасан в изнеможении упал на землю. Запах пыли и каких-то пряностей успокоил его, и он лежал долго, пока сердце не забилось ровнее. Грохот немного стих. Сражение между аййарами и хорасанцами продолжалось на восточной стороне — видно, аййары сильно потеснили конников Тахира.
Стемнело. «Если я останусь здесь до ночи, меня снова не пустят домой», — подумал он и с трудом встал. Ноги были словно чужие, вдруг сильно заболело в груди. Но Хасан, не обращая внимания на боль, шёл, держась за закопчённые стены домов. Ему казалось, что он остался один среди этих пожарищ, разрушений и присыпанных сажей, словно чёрным саваном, мертвецов. Откуда-то послышались стоны, но Хасан не свернул в ту сторону — разве он в силах кому-нибудь помочь?
Он несколько раз падал, поднимался, потом свалился в канал — его счастье, что там было мелко. Как во сне добрался он до Марьям, не надеясь, что найдёт её заведение целым, но лавка была на месте, и оттуда, как всегда, доносился шум. У дверей стояло несколько дюжих молодцов — сасанидов. Увидев, что Хасан направляется к двери, один из них ударил его в грудь: «Эй ты, сын шлюхи, куда лезешь? Разве ты не видишь, что здесь пируют благородные молодцы?» На его крик выглянула Марьям. «Оставьте его: это Абу Нувас. Иди сюда, Абу Али, ты отдохнёшь у меня!» — «Абу Нувас?» — удивлённо выпятил губу второй — «Я думал, что он давно уже умер!» — «Он ещё не умер, молодец, но скоро умрёт от твоего голоса», — нашёл в себе силы на ответ Хасан и упал, перешагнув через порог.
Он не помнит, сколько дней пролежал у Марьям, но, когда, наконец, очнулся, почувствовал себя бодрым, будто в дни молодости. Марьям заботилась о нём и не выпускала из дому, и Хасан был рад этому. Он сидел в её лавке, пил вино вместе с молодцами — аййарами. Писать стихи не хотелось, и он дал себе отдых. Говорили, что в Багдаде начинается голод, что хлеб подорожал так, что не всякий может купить себе пол-лепёшки в день, но Марьям как-то ухитрялась доставать и вино, и всякую еду.
Однажды в лавку зашёл знакомый Хасана, Мухаммед ибн Саид, сильно похудевший, с провалившимися глазами. Увидев Хасана, он от неожиданности отступил на шаг: «Абу Али! Мы думали, что ты умер, и Хали искал твоё тело среди трупов в квартале Карх. Почему ты не известил нас, где ты находишься?» Хасан неохотно ответил:
— Я уже был среди мертвецов и воскрес перед Страшным Судом. Как видишь, за свои грехи я попал в ад и сижу теперь среди грешников.
Ибн Саид нахмурился:
— Ты всё ещё не оставил легкомыслия и вольнодумства, из-за которых столько пострадал! И всё ещё пьешь вино. Опомнись, ведь тебе уже перевалило за пятьдесят! Разве ты не видишь, к чему привело пьянство нашего халифа, которого уже открыто называют «свергнутым»?
Хасан возразил:
— Халиф пьёт от богатства, а я от бедности, и эти достойные молодцы, которые, как ты видишь, пьют вместе со мной, спасли город от гибели! Так что прощай, Ибн Саид, и привет тебе — винная лавка не место для истинного мусульманина, иди лучше в мечеть замаливать наши грехи!
Аййары засмеялись, а Ибн Саид, оскорблено подняв голову, вышел.
Снова заглянув с улицы в лавку, он сказал:
— Люди Исмаила ибн Нейбахта повсюду ищут тебя, чтобы отомстить. Конечно, они будут искать тебя не в мечети, а среди негодяев и бродяг!
Один из аййаров поднялся с места: «Этот пёс сейчас получит вознаграждение за свои слова!» Хасан схватил его за рукав: «Оставь! Какая честь тебе будет, если ты пришибёшь слабого старика? Лучше давай выпьем ещё, и я скажу тебе свои любимые стихи о вине!»
Марьям не раз говорила Хасану: «Какие-то люди стоят у дверей, заглядывают в лавку, но внутрь не заходят и не покупают вина. Может быть, это люди Нейбахта?» Но Хасан отмахивался:
— Сейчас им всем не до меня. Каждый думает только о том, как бы сохранить свою жизнь после прихода аль-Мамуна. Посмотри, сколько людей Амина перешло уже на сторону его брата и сдались Тахиру!
Когда стало скучно сидеть в лавке, Хасан вышел на улицу. «Не ходи далеко!» — предупредила его Марьям. — «Здесь тебя сохраняют друзья, но они не могут повсюду ходить за тобой».
— Разве ты не знаешь, что у каждого человека есть сто ангелов, охраняющих его, куда бы он ни направился, об этом говорится в наших преданиях, но ты, язычница, конечно, не веришь этому?
— Я не верю больше ничему, — коротко сказала Марьям.
С каждым днём Хасан стал уходить всё дальше. Иногда он не узнавал улиц, по которым проходил — так велики были разрушения. Но пожаров становилось всё меньше — Мамун не хотел войти победителем в сожжённый город и приказал Тахиру сжимать осаду, но не использовать горючей жидкости.
Амин с семьёй укрылся в Круглом городе, при нём остались только самые близкие люди, те, которые не ждали добра от Мамуна, а евнухи — любимцы Амина, большинство стражников, невольники и невольницы разбежались.
Улицы городы были пустынны. Выжидая. люди заперлись в домах. Даже аййары не выступали больше против Тахира — Хасану сказали, что Мамун приказал раздавать им деньги и пообещал взять самых храбрых в своё войско.
Блуждая по давно не убиравшимся улицам, он забрёл в чей-то сад. Ему показалось, что кто-то крадучись идёт следом, но, оглянувшись, он никого не заметил. Он с жадностью вдыхал влажный воздух — в саду не чувствовался запах гари, которым, кажется, пропитались все дома и одежда жителей Багдада. Хасан сел в тени дерева, потом лёг на мягкую траву, всем телом впитывая её свежесть.
И вдруг словно обрушилось небо — кто-то прыгнул на него с дерева, затянул на шее петлю и накинул чёрную тряпку на голову. Ещё кто-то вязал руки. Хасан отбивался ногами, задыхаясь под вонючей тканью, но ему навалились на грудь, потом стали топтать ногами, стараясь попасть в живот. Это продолжалось не очень долго, Хасан даже не потерял сознания.
Послышались крики, топот, потом всё стихло. С него сдёрнули тряпку и подняли.
Хасан попытался встать, но изо рта хлынула кровь. «Дайте ему воды!» — проговорил кто-то, и Хасан, подняв голову, увидел Абу Сахля из рода Нейбахт, отца Исмаила.
— Негодяй! — прохрипел Хасан, глотая кровь. — Ты послал своих людей убить меня, а теперь делаешь вид, что хочешь помочь!
— Побойся Бога, Абу Али, разве я могу сделать такое?
— Ты или твой сын, ведь он грозился, что отомстит мне!
— Боже тебя упаси, Абу Али! Исмаил, правда, был рассержен из-за твоих стихов, где ты называешь его рафидитом и непочтительно отзываешься о Али ибн Абу Талибе, да упокоит его Аллах, но разве он пойдёт на такое богопротивное дело? К тому же он любит и уважает тебя и очень горевал, когда распустили слух о твоей кончине. А теперь мы отнесём тебя в дом, ведь ты находишься в нашем саду, по счастливому случаю.
— Да проклянёт Аллах этот случай! — сквозь зубы сказал Хасан. Словно не слыша его, Абу Сахль продолжал:
— Мы позовём лекаря, чтобы он помог тебе!
— Отнесите меня лучше в винную лавку Марьям, — простонал Хасан.
— Нет, Абу Али, как можно, чтобы мусульманин пользовался услугами неверной, непотребной девки! У неё тебе будет лучше и удобнее.
И вот Хасан лежит почти неподвижно целую неделю. Он не может пожаловаться на хозяев — они очень внимательны к нему, так что он иногда начинает даже сомневаться в том, что его избили подкупленные ими люди. Но кто же тогда? Кому понадобилось мстить поэту в такое время? Он, наверное, этого никогда не узнает и никогда не встанет больше.
Вчера приходил Хали, оборванный и какой-то одичавший, с провалившимися глазами, и Хасан узнал от него, что Амин погиб:
— Его убил какой-то грязный воин-хорасанец. В последние дни халиф и его семья голодали, во дворце Круглого города не нашлось даже чёрствой лепёшки. Амин решил сдаться Харсаме, который когда-то учил его воинскому искусству, но люди Тахира выследили его и потопили судно, на котором он встретился с Харсамой. Старик утонул, а халиф выплыл на берег, но его узнали и схватили.
