Сага о Бельфлёрах - Оутс Джойс Кэрол
В горах, в былые времена, всегда жила музыка.
Музыка эта складывалась из множества голосов.
Высоко над окутанной туманом рекой. В холодном воздухе, прозрачном и крупчатом. Лед ли это был? Или солнечный свет? Или дразнящие горные духи (наверное, они — посланцы Господа, потому что живут на Священной горе, где сам Дьявол не смеет появляться)?
Множество голосов — жалобных, и манящих, и воинственных, и ехидных, и чарующих, до боли чарующих, вынимающих душу своими чарами… Тянущих из него душу, как нить, как волосок — тонкую, хрупкую, готовую вот-вот сломаться…
— Господь? — в исступлении кричал Иедидия. — Это Господь?
Но нет, не Господь, потому что Господь не показывался.
В горах, в былые времена, всегда жила музыка.
Она пленяла человеческую душу. Обольстительная, тоскующая, хрупкая, как девичьи голоса вдалеке… Но Господа не было. Потому что Господь не показывался. Недосягаемый и упрямый, Он не показывался, не снисходя до Иедидии с его пылкими мольбами. Поспеши, Господь, явись мне, поспеши помочь мне, о Господь. Посрами и смути тех, кто ищет души моей: заставь их повернуть вспять и введи в замешательство — тех, кто желает мне боли. (Потому что посланные его отцом соглядатаи, не боясь Божьего гнева, рыскали по Священной горе, оскверняли холодное голубое небо, а белая снежная шапка сползала вниз, вниз, грозя однажды спрятать весь мир под своей леденящей, искупительной чистотой… Он видел их. А если и не видел, то слышал. Их насмешливые голоса эхом возвращали его сокровенную тайну, его молчаливые молитвы.)
Иногда благословение Божье неотличимо от Его же гнева. Порой Иедидия не знал, следует ли ему на коленях благодарить Господа за то, что он слышит (а время от времени даже ощущает) присутствие своих врагов, или же ему стоит молить Бога, чтобы Тот ослабил его чувства (обострившиеся и причиняющие боль), в особенности — его слух?
О вознеси благодарность Господу, назови Его имя, расскажи людям о Его деяниях. Воспой Его, воспой Его в псалмах, воспой все Его чудесные творения. Ищи Господа и Его силу, отныне ищи Его лик.
В былые дни там жила музыка, но, возможно, не всегда музыка Божья. Голоса, например. Они ссорились, болтали и дразнились. Господь не явит Своего лика — зачем Ему? Зачем Ему являться такому нелепому созданию, как ты? (И темноглазая девушка, хихикая, хватала горшок с тушеной крольчатиной и разбивала его о стену. Чего ради? Просто из подлости. Из жестокости.)
Нарушь молчание, о Господь, разомкни уста Твои, о Господь.
И голос с едва заметной насмешкой повторял: о Господь, разомкни уста Твои, нарушь молчание… Но повторял с фальшью, с наигранным пылом: На-рууушь молчание, о Господь, разомкниии уста Твои, о Господь… (Словно духи передразнивали существо ограниченное, слабоумное или отсталое. Идиота. Полоумного.)
В горах, в былые дни, часто появлялась огромная белая птица с алой лысой головой, точно в ответ на неосторожные высказывания Иедидии. (Да, он обладал теперь острым слухом, но и у других существ слух был не менее острый. Стоило ему наступить на ветку — и горы настораживались. А ужасные, мучающие его приступы кашля слышали все вокруг.) Птица молчаливо парила. Ее тень, обманчиво легкая, скользила по камням. А затем раздавался ее зловещий клекот, и сердце Иедидии готово было выпрыгнуть из груди, и ему ничего не оставалось, как отогнать тварь прочь толстой дубинкой, которую он всюду носил с собой.
«Молись Богу, моли Бога, умоляй Бога, — дразнила Иедидию жена Луиса, щекоча ему ребра, — и будет тебе награда — эта мерзкая старая птица».
Птица источала отвратительное зловоние — запах был такой, словно сам кишечник у твари уже сгнил.
Взгляните на птиц небесных [20].
Ищите же прежде Царства Божия.
Духи лопотали совсем близко — птица настолько приближаться не осмеливалась — и делали вид, будто поддерживают его. Господь не слушает, Господь с теми, кто в низине, Господь предал тебя. Выброси эту старую никчемную Библию в реку!
(Иедидия столкнулся с одной из главных загадок своей жизни: он увидел, что Библия лежит внизу, ярдах в двадцати — тридцати, на выступе скалы… Как же так, неужели кто-то сбросил ее туда?! Иедидия потратил почти все утро и заработал немало царапин и синяков, пока доставал ее. Но когда все-таки достал, то обнаружил, что нескольких страниц недостает, а иные порваны. Его переполняли отвращение и гнев — имей он возможность схватить эту горную фею с блестящими глазами, ах, как бы он наказал ее!
«Я бы не пощадил тебя, — шептал он, всхлипывая, — потому что пощады ты не заслуживаешь»».)
Однако это возмутительное происшествие имело и положительный эффект: кишечник у Иедидии прочистился. Потому что несчастный Иедидия, хоть и молил Господа облегчить его участь, страдал от жестоких запоров.
Особенно зимой. Разумеется, зимой.
В зарослях чуть поодаль от дома он сколотил маленький туалет, который из хижины было не видно. Естественные отправления организма всегда его настораживали. Думать о них запрещалось, поэтому определенные мысли он от себя отгонял. За исключением тех моментов, когда его скручивала боль в животе и даже духи, приходившие в ужас от подобных мучений, жалели его.
Отхожее место со стенами из ошкуренной сосновой древесины; прочная труба; в окошке, смотрящем на восток, кусочек красивого цветного стекла площадью около фута (как и все остальные ненужные ему вещи, стекло прислали через Генофера — яркое, бирюзово-голубое с бежевыми и красными полосками — глупое, мишурное, недолговечное, но, несомненно, красивое и, как полагал Иедидия, безвредное: подарок от жены его брата, живущей там, внизу); и неглубокий колодец на полпути к горе, весной на несколько месяцев наполняющийся водой.
— Ты же тут навсегда останешься, да? — И Генофер со смехом потирал свои потрескавшиеся руки и озирался. — Прямо как я! Совсем как я!
Генофер — с письмами, провиантом, сплетнями и новостями о Войне. (Все это Иедидия слушал лишь вполуха. Ибо разве Господу есть дело до презренной человеческой суеты — жажды территорий, товаров и господства над морскими просторами? Разбрызгивая слюну, Генофер с чувством рассказывал о капитуляции Форт-Макино под натиском объединенных британско-индейских войск. А еще индейцы захватили Форт-Дирборн и перебили весь гарнизон, в том числе женщин и детей. Согласно приказу по строевой части, отданному Военным министерством, отныне ополчение штата будет подразделяться на два дивизиона и восемь боевых групп, поэтому совсем скоро его пополнят тысячи мужчин. Война считалась неизбежной — но в то же время Генофер так до конца и не понял, почему она началась, и воевать не рвался (а Иедидия из вежливости об этом не спрашивал). А сейчас Генофер поставляет шкуры Александру Макому, и дела у него идут неплохо. Очень неплохо. Известно ли Иедидии, кто такой Александр Маком? Раньше он был деловым партнером Джона Джейкоба Макома, состояние которого, по слухам, составляет десять миллионов долларов. Слыхал ты о нем? Нет? Ясное дело, Маком не настолько богат, но весьма состоятелен, и, возможно, Иедидии полезно будет узнать, что его отец Жан-Пьер тоже не так давно вел дела с Макомом. Кажется, они разошлись в мнениях.
А потом одна принадлежавшая Макому фактория сгорела. «Говорят, молния ударила», — засмеялся Генофер, протирая глаза. Но спустя несколько месяцев постоялый двор «Иннисфейл-лодж», которым владел Жан-Пьер, тоже сгорел… Вот только… Говорили, что «Иннисфейл-лодж» был неплохо застрахован. Впрочем, Иедидии ни о чем таком неведомо, верно?..)
Он сидел и болтал, надвинув на лоб грязную шерстяную кепку, жевал табак и сплевывал в очаг. Беспокойный, неугомонный, он едва был способен усидеть на пеньке перед огнем, хватался то за кепку, то за бороду и все рыскал глазами по хижине, разглядывал, оценивал и запоминал — готовил донос для Бельфлёров, живущих там, внизу. Потому что конечно же за доносы ему платили. И конечно же он знал, что Иедидия об этом догадывается.
