Вадим Полуян - Юрий Звенигородский
Князь, стоя у шалаша, любовался степным закатом. Подскакал на вороном коне Асай:
— Поторопись, Гюргибек! Прибыл после полудня, а поклона Булату еще не сделал. Осерчает, боюсь.
Пришлось входить безоружным к баскаку, предварительно распорядившись, чтобы Вепрев держал охрану в боевой готовности. Унизителен княжий пояс без меча, а приходится терпеть ради будущего.
Ордынский чиновник сидел в большом пустом помещении на кошме.
— Здравствуй, Мин-Булат, — склонил голову князь.
— Здравствуй. Здоров ли? — равнодушно спросил баскак.
— Благодарствую. Ты здоров ли? — в свою очередь спросил Юрий Дмитрич.
— Осень теплая, — почмокал ордынец. — Солнышко светит. Дождика нет.
— Да, хорошо, — кивнул князь. Еще постоял. — Я пойду, пожалуй.
— Иди, пожалуй, — разрешил баскак.
И ни слова про обустройство прибывшего, про неудобства. Можно сказать, вообще ни о чем ни слова. Пришлось подавить обиду. Да в конце концов тьфу на этого дорогамина! Однако в самых дверях гортанный голос остановил:
— Каназ Юрьи!
Князь обернулся.
— Каназ Юрьи, мирись с Василием!
Князь молча вышел.
У себя в шалаше лег на медвежью шкуру, стал сосать сорванную по пути былинку. Вечерело, воздух заметно похолодел. Асай снаружи развел костер, а внутри поставил жаровню с красными угольями.
Кто и зачем занес его сюда? Сидеть бы подле Настасьюшки в Галиче. Или строить новый терем в Звенигороде. Дело везде и всюду найдется. А для слишком уж громких дел годы пошли не те.
Чу! Что за шаги, что за разговор? Голос будто знакомый.
— Гюргибек, к тебе гость. Выходи к костру, — невесело пригласил Асай.
— Какой гость?
— Боярин Всеволож. Иван Дмитрич.
Князь вздрогнул всем телом, усилием заставил себя подняться. Меньше всего сейчас хотел видеть учителя своих сыновей, самого сильного и коварного супротивника в споре с племянником. А не откажешься, не отсидишься в шалаше от непосильного поединка. Вышел.
Иван Дмитрич встретил спокойно, сидя на сложенном конском потнике. При появлении князя встал, склонился:
— Здрав буди, княже! Как можется?
— Спаси Бог. Как тебе?
— Благодарствую. Княжичи твои учением радуют. Старший не весьма, средний более. Жаль, не отдал младшего.
— Робок, — отозвался отец о Дмитрии Красном.
Всеволож помолчал, глядя на степную вечернюю зарю, разлившуюся по чистому небу. Князь не нарушал молчания.
— Вижу пожар, — вдруг сказал Иван Дмитрич. — Над всей Русью пожар!
Юрий Дмитрич молчал.
Всеволож снова заговорил:
— Отчего, княже, по прибытии не пришел спросить о здоровье нашего государя?
— Он мне не государь.
— По его отцовскому завещанию государь, — напомнил боярин. — Ведь как у Василия Дмитрича сказано в духовной: «А даст Бог сыну мое великое княженье…»
— А по моему отцовскому завещанию — не государь, — стоял на своем князь Юрий. — У Дмитрия Ивановича в духовной сказано: «А по грехам отымет Бог сына моего князя Василия, а кто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел».
Боярин на это молвил очень тихо и очень веско:
— О тебе там не упомянуто, имени твоего не названо. Эх, если бы было имя, и спорить бы не о чем!
Так это у него вырвалось, будто в глубине души хотел добра Юрию. Да с чего?
Всеволож откланялся. А уходя, оставил противника с безысходно-удручающим словом:
— Нет, князь Юрий, не на твоей стороне будет приговор третейского суда, ох, не на твоей!
Пыль уже рассеялась за удалившимся всадником, когда пришел в себя, шлепнул ладонью по лбу, пожалел, что сразу не оспорил витиеватые разглагольствования. Имени нет! А «кто будет под тем сын мой»? Это ли не выражение имени? Никто как Юрий «под тем сын»! Ах, крючкотвор!
Князь долго не мог заснуть: до полночи спорил в уме с боярином. Укрепился неотразимыми доводами, которым непременно сразит его на ханском суде.
Покинул баскака ни свет ни заря. От свежести — сна ни в одном глазу. А вокруг, куда ни глянь, — голая земля, жухлая трава, ни деревца, ни жилья, ни речки, ни ручейка. Дикое Поле — одно слово.
Жизнь, однако, кипела. Высоколетные, крыластые птицы парят, камнями падают наземь, взвиваются с добычей, ищут места для трапезы. И не назовешь пространство безлюдным. Нет-нет да промелькнут на выносливых лохматых лошадях ордынские гонцы с колокольцами. Нет-нет да покажется конный разъезд, мелькнет издали и исчезнет: не по зубам ему вооруженная встреча на равных. Разведка доложила, что и племянник покинул гостеприимный кров Мин-Булата. Движется в стороне от дяди.
Отдыхали на солонцах. Утренничали всухомятку, ибо не из чего было разжечь костров. Московляне не появлялись, вознамерились сохранять расстояние. Радовало, что солнце еще не скупится на тепло и ветра не столь знобко пронизывают. На небо посмотришь — лето, на травы… уже осень.
А несколько дней спустя и трава стала получше. Появились отары овец, табуны коней. Асайка мотнул головой вдаль, на цепочку мазанок:
— Сабанчи!
— Что? — не понял князь.
— Ордынские пахари.
На сей раз отдых был не простолюдинским — голова на седле, а господским — на кошме. Ели лепешки, пили кумыс, слушали домовитое лопотанье хозяев.
С тех пор поселения стали чаще, крупнее, пути многолюднее. Однажды Асай торжественно объявил:
— Скоро Кокорда. Выехали на прямую дорогу.
Дорога была торная, широкая, крытая дресвой[98], хорошо утоптанная. Ее оживляли не только всадники, но и повозки с грузом.
— Что везут? Откуда? — любопытничал князь.
— С юга. И кое-что с востока, ибо переправа выше столицы, — со знанием дела пояснял Карачурин. — Из Тавриды ввозится глина. Сарайские мастера делают по тамошним образцам кружки, миски и прочее. Из Азии везут хлопок-сырец для ткачества.
— Знаю, мастеров у великого хана много, — согласился князь.
— В столице большие участки заняты мастерскими. А как же? — вошел во вкус рассказчик Асай. — Кузнецы, кожевники, оружейники. А сколько фабрик изготовляют разные орудия для скотоводов и сабанчи! Здесь ты можешь купить, Гюргибек, бронзовые и медные сосуды, каких у нас нет. А кожа тончайшей выделки? А шерстяные ткани, не чета немецким?
— Однако же немцы в Больших Сараях построили много зданий, — возразил Юрий Дмитрич.
Асайка вздохнул:
— Они умеют из камня. Здесь нету дерева, а то бы строили русские.
— И слава Богу, что нету дерева! — засмеялся князь.
Он заметно повеселел, приблизившись к цели своего путешествия.
Веселье перешло в радость, когда его отряд встретился с другим, меньшим, более нарядным. Одежды были не русские, лица тоже. Но впереди на гнедом коне ехал Каверга.
Старый знакомец крепко обнялся с князем.
— Твой человек назвал время и место, где мы можем повстречаться.
Князь и великий темник поехали стремя в стремя.
Когда дорога резко пошла на спуск, Юрий Дмитрич невольно остановился: залюбовался широкой, золотой в утреннем солнце Волгой. В сторону от нее — голубая ветвь Ах-тубы. А перед водной красотой — уйма кровель, как ракушек на берегу: и плоские, и горбатые, и башенные, и зубчатые. Между ними на беспорядочных улочках люди кишмя кишат. Легкая мгла вздымается над этим скопищем жизни. Слух улавливает необъятный шум, состоящий из мириадов звуков.
— Более полутора веков живет и процветает наш царственный город, — сказал Каверга. — Даже урочище близ него именуется Царевы Воды. Я здесь родился и вырос.
Они спустились в подградье, миновали одно за другим отличные друг от друга жилища. Великий темник называл:
— Черкесская слобода… Аланская… Русская…
Юрию Дмитричу захотелось угодить другу.
— Хороша столица Синей Орды!
Каверга взъерепенился:
— Почему Синей, князь? Синяя на востоке. Здесь, на западе, Белая. Мы — Белая Орда: Ак-Орду. Синяя — Кек-Орду.
— Добро, добро, я запомню, — смиренно пообещал далекий от этих тонкостей звенигородский владетель. И, чтобы переменить тему, спросил: — Куда едем? К великому хану?
Каверга рассмеялся:
— Ты там, в своих лесах, до старости не повзрослеешь, князь Юрий. Все тебе просто, как в златоверхий терем попасть. Здесь не Галич и не Москва, а Большие Сараи! Великий хан полгода будет охотиться, кочевать по степи, принимать послов из Египта, Персии, империи греков, а тот, кому до него дело, будет жить в чужом, многоязычном городе и ждать, ждать, ждать…
Князь даже натянул поводья:
— Ты хочешь сказать, мой друг…
Каверга дотронулся до его руки:
— Хочу сказать, что мы едем к другому твоему другу, беклярибеку Ширин-Тегине. Одному из очень могущественных людей Великой Кыпчакии. Он уже знает о тебе, ждет в гости и сам все скажет.
Кони стали у высокого каменного забора. Морозов, Вепрев, Лисица приблизились к своему князю.
